«Р» — одиссея разочарованного писателя, который сквозь цепь фантастических приключений (каждое из них — безжалостная сатира на различные стороны нашей действительности) стремится к «Р» туманной цели; порой это город, порой наркотик, порой женщина…»
Роу вздохнул и стал глядеть во двор. Голдвассер уже не торчал у окна. А ведь довольно долго было видно, как он ковыряет в ухе. До чего неаппетитные привычки у иных субъектов. Роу опять вздохнул, энергично повертел пальцем в ухе и вложил в машинку чистый лист.
«Р» — повесть о юноше, который делает карьеру и твердо намерен уничтожить все преграды, отделяющие его от блондинки с собственным «ягуаром» модели…»
Роу застонал. Боже правый, может, действительно, легче сперва написать книгу, а потом уж рекламу для суперобложки? Интересно, в каком порядке делают это другие писатели?
А все же первый абзац удался на славу. «Самый пленительный из новых голосов» — фраза довольно броская. Роу испытывал блаженство и в то же время странное смирение при мысли о том, как аккуратно разложены по полочкам его достоинства и таланты, с какой прямодушной готовностью хвалит он все, что заслуживает похвалы.
Книга, несомненно, подвигается. Это главное. Он бережно спрятал все черновики, чтобы грядущему критику легче было проследить эволюцию авторского замысла, и для разнообразия принялся за автоматизацию спорта.
4
В старом здании отдела этики по стенам плясали ярка, зыбкие блики; легкие, почти неразличимые звуки, сказочно преобразившись, отдавались гулким эхом. Дверь за Голдвассером захлопнулась с таким грохотом, точно выстрелили из гаубицы. Голдвассер нервно дернулся. Мак-Интош обернулся к нему и кивнул. Он занимал свою излюбленную позицию при исследованиях этических проблем. Терпеливый и бесстрастный, он стоял на портале подъемного крана, подобно капитану на мостике, облокотясь на поручни, и ни единый мускул его большого багрового лица не шевелился.
— Поднимайтесь сюда, — пригласил он Голдвассера, и его слова внушительно повисли в воздухе, как напечатанные.
Голдвассер вскарабкался по металлической лесенке. Портал высился над испытательным резервуаром Мак-Интоша. Макинтош очистил свой отдел от всего лишнего — мебели, стен, полов и все это заменил испытательным резервуаром для этических автоматов. Целеустремленный был мужчина.
— Мы как раз проводим последний серийный опыт, — сказал Мак-Интош. Голдвассер ничего не ответил. При виде испытательного резервуара ему всегда становилось как-то не по себе. Резервуар напоминал ему бассейны для плавания и заставлял стыдиться своих дряблых бицепсов. Голдвассер все время ждал, что банда богатырски сложенных плебеев без всяких признаков духовной жизни накинется на него и сбросит в воду. На дальнем краю резервуара тихонько хихикнула девушка; эхо заулюлюкало по всему зданию, словно некое божество гомерически расхохоталось над ним, Голдвассером.
Порой и самому Мак-Интошу испытательный резервуар напоминал бассейн для плавания. Летом Мак-Интош изредка нырял туда с портала, прямо в одежде, и плавал допотопными саженками взад и вперед под уважительные шуточки подчиненных. Делал он это, чтобы доказать собственную непосредственность и легкомысленное пренебрежение условностями, и еще потому, что в гардеробной у него висел запасной комплект одежды; да кроме того, вислое брюхо меньше угнетает, когда ты в костюме.
— Майна, — распорядился Мак-Интош. Подъемный кран развернул над водой плот и начал его опускать. На плоту, угрюмо пялясь друг на друга, сидели старший научный сотрудник Синсон в желтом спасательном поясе и этический автомат «Самаритянин-2». Резервуар окутала величественная гулкая тишина.
Все усилия своего отдела Мак-Интош сосредоточил на самаритянской программе. Этическая проблема в ее чистом виде, как он себе представлял — это двое на плоту, выдерживающем только одного, и он все старался построить автомат, который разработал бы четкий алгоритм этичного поведения для таких обстоятельств. Первая модель, «Самаритянин-1», прыгала за борт с величайшей охотой, но прыгала ради спасения любого предмета, оказавшегося рядом с ней на плоту, от чугунной болванки до мешка мокрых водорослей. После многонедельных жарких препирательств Мак-Интош согласился, что недескриминированная реакция — явление нежелательное, забросил «Самаритянина-1» и сконструировал «Самаритянина-2», который жертвовал собою ради организма хотя бы уж не менее сложного, чем он сам.
Плот замер, медленно раскручиваясь в нескольких метрах над водой.
— Пошел! — крикнул Мак-Интош.
Плот ударился о воду с отрывистым всплеском, похожим на выстрел. Синсон и «Самаритянин» не дрогнули. Постепенно плот выровнялся, его начали захлестывать небольшие волны. Вдруг «Самаритянин» подался вперед и ухватил Синсона за голову. Четырьмя экономными движениями он измерил габариты Синсонова черепа, затем помедлил, вычисляя. Наконец, после заключительного щелчка, автомат боком скатился с края плота и без колебаний затонул на дне резервуара.
— Спаси его, господи! — приказал Мак-Интош молодому человеку в плавках, стоявшему наготове возле самой воды. Господи нырнул и обвязал затонувшего «Самаритянина» канатом.
— Отчего бы не привязывать к нему канат до того, как он кувыркнется за борт? — спросил Голдвассер.
— Он не должен знать, что его спасут. Иначе решимости жертвовать собой грош цена.
— А как же он узнает?
— Да ведь «Самаритяне-2» — хитрюги. Иногда мне чудится, будто они понимают каждое наше слово.
— Они слишком низко организованы, Мак-Интош…
— Нет-нет, они проникаются доверием к людям. Поэтому время от времени я кого-нибудь не выуживаю, оставляю на дне. Надо же показать остальным, что я не расположен шутки шутить. Двоих уже списал на этой неделе.
«Самаритянина» отбуксировали к краю резервуара и перевернули вверх тормашками, чтобы вылить воду. Время от времени он испускал едва слышное тиканье и содрогался.
— Слыхали новость о новом корпусе, а? — спросил Голдвассер.
— А что такое?
— Насчет королевы.
— Нет.
— Она приезжает на открытие.
— Неужели?
Он перегнулся через поручень и проорал:
— Эй, господи! Все в порядке? Тогда готовь его к следующему рейсу.
— А теперь что будет? — спросил Голдвассер.
— Начинаем новую серию опытов — поведение относительно менее сложных организмов.
Подъемный кран опять водрузил «Самаритянина-2» на портал. На индикаторах и градуированных дисках автомата появилось нечто новое, поразившее Голдвассера.
— Вам не кажется, что у него ханжеский вид? — спросил он у Мак-Интоша.
— Да уж так всегда, стоит ему только окунуться. Мелкий конструктивный недостаток. Устраним при доводке.
— Но, Мак-Интош, если самопожертвование доставляет ему удовольствие, это ведь нельзя считать решением этической проблемы, правда?
— Не понимаю, почему бы ему не получать удовольствия от праведных поступков.
— Какая же это жертва, если приносишь ее с удовольствием?
— Да вы истый пуританин, Голдвассер! Что праведно, то праведно, а если извлекаешь удовольствие их праведного поступка, то тем лучше.
— Поступок, может, и праведный. Но, согласитесь, Мак-Интош, этически он не интересен!
Доведенные до белого каления, они пронзали друг друга взглядами. Голдвассера бесила мысль, что этот упрямый жирный тугодум в чем-то немаловажном, может быть, умнее его самого. Но, наверное, и Мак-Интоша бесила мысль о том, что в конечном итоге его здравый, неповоротливый мозг не выдерживает конкуренции с блистательным умственным аппаратом Голдвассера.
— Как бы там ни было, — сказал он, — на открытие вашего нового корпуса приедет королева.
— Надо полагать, Нунн снова нажал кнопки?
— Надо полагать, так.
— Еще раз запрягли элиту.
— Надо полагать, это значит, что вам волей-неволей придется поставить там хоть какие-то опыты.
— Ничего подобного.