- Если узнает райком партии - я пропал!

Меня снимут с работы, - паниковал я. - Клеймо навсегда!

- Значит, судьба, - убеждала она. - Господи прости, эти атеисты! Тебе зачтется...

Видимо, мое детство, воспитанное верой, победило во мне сомнения, и я согласился. И я видел, как Вика была счастлива...

У нас в городе остался только один собор. С одной стороны его проходила трамвайная линия, а со всех остальных теснился Центральный рынок. Страшно представить себе бездуховность такого огромного города! Это все равно, что закрыть все библиотеки и оставить лишь одну, которую придется посещать спешно, тайком. Воистину страшны времена, когда бездуховность считается нормой! У нас в городе был громадный златоглавый храм, и его не стало. И теперь, на той светоносной площади, где он величественно возвышался, поставили крохотный памятник безликому всаднику на коне... И еще были храмы...

Мы с Викой только входили во двор собора, как на нас ринулись со всех сторон стоявшие по обе стороны распахнутых железных ворот бабушки в косынках, женщина с изуродованным синяками лицом, все они просили милостыню. В кармане у меня оказалась целая кучка звенящих пятнадцатикопеечных монет (вчера я не дозвонился по междугородке из автомата). Я все их раздал.

И тут я увидел, как скользнула по паперти и скрылась в церкви знакомая мне фигура! Я мог спорить с кем угодно, - она появилась ниоткуда! Появилась, как святая, которую увидел только я... "Господи!.. Так это... Это же... Наташа!" выкрикнул я про себя.

- Ты что остановился? - дернула меня за руку Вика, и я очнулся от счастливого беспамятства!..

Мое замешательство длилось несколько мгновений, но теперь я ринулся в церковь, ринулся в нее, потому что туда меня поманила Наташа, и я почувствовал, что во мне, как в детстве, вспыхнула и таинственно расцвела вера в Бога.

- Сережа, - одернула меня Вика, - это же неприлично!

- Что? - на ходу, едва расслышав ее голос, отозвался я.

- Неприлично. То ты останавливаешься, то ты бежишь, как угорелый! Это в тебе все-таки бес резвится!

Я окончательно пришел в себя, и далее мы пошли с Викой нога в ногу, медленно. У паперти Вика достала из газетки аккуратно сложенную косынку нежно-голубого цвета и надела ее себе на голову.

- Завяжи, - попросила она меня.

Я завязал косынку, в глазах у Вики царили искорки. Она давно уже уговаривала меня пойти в храм, и наконец, ее могущественная мечта сегодня сбывалась...

Вика повернулась к собору лицом, перекрестилась на него и поклонилась ему. Я забыл обо всем на свете! Где-то в туманном далеке памяти растаял райком партии и кинотеатр, словно их не было никогда на свете! И мурашками покрылось мое тело, и сухие, горячие ручейки растекались по нему, от величия и древности, от светлого волшебства этого замысловатого движения руки. Движения, которое пришло ко мне в детстве вместе с тем, как я научился держать ложку... Я тоже перекрестился.

... Повсюду витал проникновенный запах горящих свечей и дымный аромат ладана. Людей было много, но дышалось нараспашку! Ни малейшей теснинки в душе! Мы купили по три небольших свечки, аккуратно выстояв длинную очередь.

- Ты пойди к своему святому, Сергию Радонежскому, его икона там, - Вика едва указала рукою, - слева от алтаря. Поставь свои свечи и помолись ему, а я буду тебя ждать здесь и тоже молиться, хорошо?..

- Да, конечно, - согласился я. И пошел.

Я свернул за высокую колонну и остановился в двух шагах от иконы Сергия Радонежского.

Я стоял напротив своего святого, он возвышался надо мною в золотом квадрате рамы и, как мне показалось, словно выглядывал куда-то из-за подвешенной перед его святым ликом массивной лампады. И я улыбнулся этому, но тут же и содрогнулся... Я понимал, что юмор здесь не уместен, что это результат какой-то оскверненности моей души, эхо безумно хохочущего мира бездуховности, там, за изгородью этого храма. Господи, нам уже не хватает смешного безумия нашей собственной жизни, над которым мы сами же смеемся, так мы еще и придумываем страшные картины хохота, мы замкнули свой хохот на придуманный, и теперь, словно ужаленные змеи не можем уже остановиться и извиваемся по кругу за своим собственным хвостом!

А мне удалось вырваться сюда ненадолго. Но я к этому безумному хохоту прикован тяжелой цепью, которая притащилась за мною к иконе Сергия...

Я подпалил по очереди все три свечи и установил их на подсвечник под иконой. Встал ближе к иконе и начал взволнованно молиться и горячо шептать, абсолютно забыв обо всем на свете!

- Святой Сергий! Не откажи в милости, выслушай скромную молитву мою... Прости, я столько лет не помнил о тебе! Но я столько лет не помнил и о себе! А что может человек, не помнящий о себе, больше того, чем прожигать жизнь свою, ибо весь мир для него заключается в слове "хочу"! Прости меня, святой Сергий! Я пришел сегодня сюда к тебе приклониться, и этот день - лучезарен для меня! Устала душа моя, переполнилась тяжким грузом она от греховной жизни. Прости меня, Сергий, и помоги, если можешь, в дерзких планах моих! Дай мне здоровья, и силы, и ума для Победы в устремлении моем к Истине, к Богу, для победы в каждом дне моем над силами зла! Освети и окрести путь мой, Сергий Радонежский! Предскажи мне Великую Победу в Земных и Духовных делах моих и наставь на путь истинный!.. Проси за меня у Господа Бога Иисуса нашего, чтобы даровал он мне прощение и милость свою, чтобы помог он рабу своему Сергею Истине...

Я замолчал. У меня навернулись слезы умиления, и я простоял еще минут пять молча, поглощенный вдумчивым взглядом Сергия.

Потом я возвратился к Вике.

- Сегодня Праздник, - сказала она. - Пойди, пусть тебя батюшка святой водою окропит и благословит. Это - вон там, и она кивнула в сторону того места, куда мне предстояло идти.

Я проходил под высокими сводами купола, где простирался Господь надо всеми верующими, внимая их молитвам.

И вот я остановился поодаль от батюшки. Он стоял во всем черном, макал веник, скрученный из хвороста, в небольшое ведро со святою водою и обрызгивал: яблоки, мед, прихожан, их детей, произнося при этом святые слова. Каждую секунду я порывался приблизиться к нему, но поток прихожан, как нарочно, усиливался. Наконец, я уловил свободный миг, промежуток среди прихожан, и тоже шагнул к батюшке.

- Окрестите меня, святой отец, окропите святой водою, благословите на дерзкие дела, - попросил смиренно я.

- Какие же дела твои, добрый человек? - спросил батюшка.

- Ищу дорогу к Богу, к Истине, хочу поведать о душе человеческой, открыть ее тайну для всех людей!.. - сказал я.

Батюшка посмотрел на меня строго, но по-доброму, он намочил веник покрепче и брызнул на меня, в лицо...

- Там, где Бог! Там, где Бог! - сказал он.

Словно в детстве я попал под светлый и теплый дождик! Множество мелких капелек стекало по моему лицу, и мне было так хорошо и радостно! Я обернулся и замер... Замер от изумления!..

В десятке метров от меня среди молящихся старушек в белых, накрахмаленных косыночках, я увидел - Наташу!.. Она стояла и тоже усердно молилась, как вдруг подняла голову и наши взгляды уловили друг друга...

Я очень долго пробирался среди людей к тому месту, где стояла Наташа. Я с трудом подошел к заветному месту.

- Молодец! Теперь можно идти домой, - услышал я возле себя сияющий голос Вики, а Наташи, ее уже не оказалось...

Я с Викой вышел на улицу. С посеревшего неба срывались первые хрупкие снежинки, они таяли, буднично таяли в лужицах. Вика взяла меня под руку, и мы, мимолетно переглядываясь, зашагали вдвоем к трамвайной остановке. Я чувствовал, как Вика гордится мною. Я оглянулся в сторону храма...

* Часть четвертая ПРИКОСНОВЕНИЕ *

Стечение обстоятельств

Хорошо быть ветром! Летишь где угодно, что подвластно силе твоей - пронизываешь, преодолеваешь, что не подвластно тебе обтекаешь или проходишь стороной, не задумываясь...