— Обо мне спросил! — ахнул Исаев и выронил из рук тяжёлый, в нескольких местах залатанный сапог. — Это как он про меня-то знает?

— Ну, вот ещё! — хитро усмехнулся Василий Иванович и с гордостью добавил, разглаживая пышные усы: — Ленин — да не знает!

Шпанин устало посмотрел на невысокого вертлявого мужика по прозвищу Мосолик и спросил:

— Пишешься ты как, Прокофий?

— Ярочкин моя фамилия. Нас на яру девять дворов.

Записав Мосолика в список, Шпанин поднялся с треногого стула и положил в оттопыренный карман гимнастёрки исписанную бумажку. Обращаясь к толпившимся у стола мужикам, он решительно сказал:

— Поехали.

Перед сельсоветом у коновязи стояло несколько подвод. Лошади ожесточённо махали хвостами, отгоняя мух.

Расселись по телегам и тронулись в путь. На передней подводе ехал Мосолик, с ним рядом сидели сухощавый старик и веснушчатый парень.

— Травы нынче хорошие, — заметил старик и вздохнул: — Одна вот беда: с войной никак не покончим.

— Весь и корень в том, — серьёзно сказал Мосолик.

Веснушчатый парень улыбнулся. Мосолику не шла серьёзность. Его все знали как занятного балагура и шутника.

— Ты, Прошка, побасёнку какую-нибудь подбросил бы, — обратился к Мосолику парень. — Да чтобы позабористее!

Мосолик сощурился, готовясь начать рассказ, а парень, глупо улыбаясь, ещё ближе придвинулся к нему, приготовившись слушать. Старик неодобрительно покачал головой и снова вздохнул. Шустрые лошадёнки бежали весело.

На другой подводе, где сидел Шпанин, говорили о Чапаеве.

— Василия Ивановича я тоже знаю, — рассказывал один из мужиков. Когда он зимой был в нашей деревне, я рядышком с ним сидел… И человек же он куда какой храбрый — жизнью своей и то не дорожит!

— Он такой! — подтвердил Шпанин.

Дорога вела к весёлому березнячку, за которым начинались луга, и разговор пошёл о покосах, урожаях и ценах на хлеб.

Навстречу подводам из лесу галопом выскочили два всадника.

— Здорово, мужики! — издали закричал первый всадник, обгоняя своего товарища.

И все узнали Чапаева.

Мосолик остановил лошадь. Слез с телеги.

— Из Семёновки? Куда едете? — Василий Иванович поводьями сдержал разгорячённого коня.

— Траву собрались делить, товарищ Чапаев, — проговорил степенно Мосолик. — Уполномоченные мы от общества.

Мужики окружили Чапаева.

— Кто старший? — спросил Василий Иванович.

— Я. — Шпанин вышел вперёд. — Член сельсовета от земельного отдела.

— Шпанин? Знаю! Траву, значит, едете делить? Та-ак… — Василий Иванович потеребил ус и решительно заговорил: — Вот какое дело, мужики. В Грачёвке отряд белоказаков болтается. Выбить надо. К вечеру к ним пополнение может прийти, тогда дело плохо… Со мной народу тут маловато, так я уж к вам за поддержкой. Беляков выбьем, и траву делить будете. Согласны?

Стало тихо. Мужики переминались с ноги на ногу. Не глядели друг на друга.

— Поехали, что ли? — спросил Шпанин. — А то накосим травы, а тут эти кровопийцы нагрянут…

— Чего разговаривать, поехали! — Веснушчатый парень сплюнул и с презрительной усмешкой глянул на мужиков.

Кто-то вздохнул, кто-то почесал затылок, но к телегам пошли все.

— Давно уж в руках ружья не держал, — улыбнулся сдержанно старик, — с японской… — и крякнул.

— Лети к своим, — приказал Чапаев ординарцу. — Силантьеву передай, чтоб винтовки и патроны приготовил.

Через полчаса отряд чапаевцев и крестьяне, вооружённые винтовками, ведя в поводу коней, лощиной незаметно приблизились к Грачёвке.

— План такой, — обратился Василий Иванович к крестьянам. — Вы все под начальством командира Силантьева подойдёте к дороге в посёлок. Из-за прикрытий начнёте стрельбу. Отвлечёте внимание противника, а мы в это время зайдём в тыл и… — Чапаев взмахнул рукой, — начнём рубить белоказаков!

Пригибаясь к земле, перебегая от стога соломы к риге, чапаевец Силантьев повёл отряд к дороге. Близ околицы, в тени полуразрушенной риги, цепочкой залегли в разросшемся коноплянике, высоком и пахучем.

— У всех заряжено? — тихо спросил Силантьев.

— У всех, — ответил Мосолик и тряхнул головой. — Берегись, казачня!

После первых же выстрелов белоказаки в посёлке забили тревогу. Видно было, как они перебегали от избы к избе, плашмя падали в траву, прятались за кучи навоза.

Первое время перестрелка шла вяло, неприятель не проявлял особой активности. Но вот из-за тополя, стоявшего вблизи крайней избы, дробно застучал пулемёт, и тут же к нему присоединился второй.

Пули пролетали над головами мужиков и, ударяясь в ригу, поднимали облака пыли.

— Гляди-ко, как пуляют! — обратился Мосолик к Силантьеву. — И патронов не жалеют.

— Огонь пулемётный усилили, — нехотя ответил тот, вглядываясь вперёд и думая: «Что же наших так долго нет?»

В это время показались белые. Они бежали из села размеренным шагом, с винтовками наперевес.

— Пропа-али! — завопил дурным голосом веснушчатый парень. Вскочив, он бросился назад, в сторону лощины.

За ним побежали ещё двое.

— Мужики! Мужики! — закричал вдруг Мосолик и, порывисто поднявшись с земли, кинулся навстречу белоказакам. — Вперёд, ребятушки!..

Пробежав несколько шагов, он вдруг остановился. И, широко взмахнув руками, повалился на землю.

Но тут случилось неожиданное. Белоказаки стали падать, будто скошенные искусным косцом. Пулемёты смолкли. От посёлка скакали чапаевцы и кричали «ура»…

— Очень благодарю за подмогу, ребята, — говорил Чапаев после боя, пожимая крестьянам руки.

Подъехала телега с Мосоликом. Обнажив головы, все молча столпились вокруг подводы.

Теперь Мосолик казался моложе и даже как будто длиннее. Плотно сжатые губы его застыли, а широко открытые, по-детски ясные глаза выражали удивление.

Василий Иванович откашлялся в кулак и тихо сказал:

— Человек он был… настоящий.

Веснушчатый парень упорно глядел себе под ноги, на запылённые лапти, и мял в руках фуражку.

…Домой мужики возвращались молча. Лошади шли шагом. Когда проезжали мимо лугов, Шпанин приказал остановиться. Взяв из телеги косу, он зашагал по траве. За ним пошло несколько человек.

В телегу набросали сочной, душистой травы и на неё, как на перину, положили Мосолика.

— Благодать травка! — сказал старик и поднёс к увлажнившимся глазам несколько травинок.

— Трава — загляденье, — подтвердил Шпанин и оглянулся на отрадно зелёное, упруго плещущее море лугов. — Мосоликовы луга.

…Было это давно, летом тысяча девятьсот восемнадцатого года, во время подавления белоказачьего мятежа в Поволжье, но луга эти с тех пор так и называются Мосоликовыми.

За окном размашисто хлестал дождь.

Чапаев поднял руку и потёр лоб, словно пытался разгладить глубокие морщины, протянувшиеся от одного виска к другому. Остановился у стола и сердито прокричал:

— Петька!

Неслышно приоткрылась дверь, и он увидел беловолосую голову ординарца.

— К Дёмину послал?

— Послал.

— Ещё пошли. Чтоб живо!

Дверь захлопнулась. Чапаев снова принялся вышагивать по комнате.

С подоконника на пол часто закапала вода и змейкой поползла под стул. Василий Иванович распахнул окно, и его обдало крупными холодными брызгами.

Дождь шуршал по вишеннику, обивая свежие, будто только что развернувшиеся листья. Пузырясь, по земле бежали вперегонки ручьи, натыкались на почерневшие стволы деревьев и, свернув в сторону, пропадали в высокой траве.

По ветке шиповника, разросшегося под окном, полз чёрный, с зелёным отливом жук. Когда шиповник трепал ветер, жук замирал, плотнее прижимаясь к мокрой ветке. Но вот ветер стихал, и он торопливо бежал вверх.