Да… Значит, бежит Правик. Я спрашиваю: "Что, Володя?" А он каже: "Давайте ставьте машины на сухотрубы. Давайте сюда". И тут подъезжают машины со второй и шестой части, вертаются до нас. Наших две и ихних три - цистерны и мехлестница. Пять машин с этой стороны. Мы сразу - pax! Подгоняем машины до стенки на сухотрубы. Знаете, что такое сухотрубы? Нет? Это пустые трубы, в которые подключить треба воду и тащить аж туда на крышу, а нам треба рукава брать, подсоединять рукава и треба тушить пламя.

Машину мы ставим на сухотрубы, сразу близко подгоняем, это у нас сильнейшая машина. Пивовара Пети из шестой части рядом на гидрант ставим, моей уже нема куда, нема места. Тогда я с Борисом и Колей Титенком говорю: "Давайте гидрант!" Ну, там раз-раз, гидрант нашли, это ночью, трудно найти. Учения когда были, мы знали, что наш гидрант с той стороны по плану, а оказалось - с этой. Нашли гидрант, подгоняем машину, выкидаем быстренько рукава и воны - Титенок и, по-моему, Борис, я не помню - поперли до Мишиной машины. Три рукава по двадцать метров - это шестьдесят метров. Толком про радиацию мы не знали. А кто работал - тот и понятия не имел. Машины пустили воду, Миша цистерну водой пополнял, вода идет наверх - и вот тогда эти пацаны, что погибли, пошли наверх - и Ващук Коля, и другие, и цей же Володя Правик. Только Кибенка тогда не бачив. Они по лестнице, которая приставная, поцарапались туда наверх. Я помогал устанавливать, быстро все робылося, вот это все сделали, и больше их не видел.

Ну, работаем мы. Пламя видно - горело оно с жаром, таким облаком. Потом труба там - устройства я не знаю, что-то квадратное - оттудова тоже дальше горит. Когда видим - пламя не горит, а уже начинают искры лететь. Говорю: "Хлопцы, это уже тухнет".

Приходит Леоненко, зам начальника второй части. Ну, мы знаем, что Правика уже повезли, Телятникова повезли - вот тогда мы поняли, что радиация. Говорят нам - заходьте сюда, в столовую, получайте порошки. Только я зашел, спрашиваю: "Пети нема?" Петя должен был заступать Правика в 8 утра. Говорят: "Нема". А его по тревоге подняли. Когда я только вышел, хлопцы кажут: "Дед, Петю Хмеля повезли на подмену туда". Думаю - все, гаплык.

Тут машин прибыло полно, наше руководство прибыло, "Волга" пришла с управления, поприбивали, поприезжали к нам машины из Розважева, Дымера. Я бачу - Якубчик из Дымера, мы знакомы, он водитель. "Це ты, Павло?" - "Я". Сели в машину, поехали к первому корпусу, там нас завели в одну комнату и начали проверять на радиацию. Все подходят, а он пишет: "грязный, грязный, грязный, грязный". А так ничего не говорят. Это было ночью. Повели нас в баню - мыться. Говорят: "По десять человек раздевайтесь, одежду здесь кидайте".

У меня были яловые сапоги, брюки, брезент мне как водителю не положен, фуфайка, роба, рубашка защитная. Он говорит: "Документы берите с собой и ключики, и прямо в душ". Хорошо. Помылись мы, выходим на другие двери, там нам выдали одежду, бахилы. Все серьезно. Я вышел на улицу - глянул, уже видно было все, светло, бачу - Петя мой идет, в форме, в плаще, пояс пожарный, фуражка, сапоги на нем яловые. "О, ты, сынок, туда же?" - говорю. Тут на него нашумели, потому что он зашел туда, где мы перемылись, и забрали, повели, не пустили, короче говоря. Он только сказал: "Ты тут, батько?" - и его забрали.

Потом нас повели в бункер, в подвал гражданской обороны. Там тишина, койки такие, это было в седьмом часу. Вже восемь, девять часов, когда бачу - Петя идет. Уже переодетый. Ну, приходит сын, садится, со мною разговаривает, свои домашние вопросы, об этом ничего. Говорит он: "Я не знаю, батьку, что дома робить, что-то мне тошно". Потом: "Я, батьку, наверно, пойду в санчасть". - "Ну иди". Он и пошел.

Я его не спрашивал, что он там наверху делал, - некогда было спрашивать.

А Ивана, другого сына моего, тоже по тревоге подняли. Он подчинялся райотделу города Чернобыля. Его где-то в шесть часов утра подняли. Послали его в дозор чи куда, у него "уазик", и он мотался туды-сюды.

А я поначалу вроде ничего себя чувствовал. Но, во-первых, не спавши, потом переволновались, потом я напугался, а потрясение такое, понимаете, вот это все…"

Герой Советского Союза лейтенант Владимир Павлович Правик.

Герой Советского Союза лейтенант Виктор Николаевич Кибенок.

Сержант Николай Васильевич Ващук.

Старший сержант Василий Иванович Игнатенко.

Старший сержант Николай Иванович Титенок.

Сержант Владимир Иванович Тищура.

…Шесть портретов в черных рамках, шестеро прекрасных молодых парней смотрят на нас со стен пожарной части Чернобыля, и кажется, что взоры их скорбны, что застыли в них и горечь, и укоризна, и немой вопрос: как могло такое случиться? Но это уже сейчас кажется. А в ту апрельскую ночь, в хаосе и тревоге пожара, не было в их взглядах ни скорби, ни укоризны. Некогда было. Они работали. Они спасали атомную станцию, спасали Припять, Чернобыль, Киев, всех нас.

Был июнь 1986 года, когда я пришел сюда, в святая святых МВД УССР

- пожарную часть Чернобыля, ставшую центром всей противопожарной работы в Зоне. Неимоверно жаркий июнь, когда на небе яростно сияло солнце и не было ни малейшего намека на облачко, и все это происходило не по божьей воле, а по людской: летчики безжалостно уничтожали облака в зоне АЭС, используя специальные методы химической авиаобработки неба.

Красивое, почти дачного типа двухэтажное здание пожарной части. Посмотрел на те двери, которые так заботливо закрывал за собою "дед" Хмель, выезжая на пожар. Стекло уцелело. Два бойца со шлангами в руках мыли заасфальтированный двор, над которым лениво поднималась парная волна горячего воздуха. Стояли готовые в выезду, отмытые до блеска красно-белые пожарные машины с номерными знаками Черкасской, Днепропетровской, Полтавской областей. Возле реактора велось круглосуточное дежурство пожарных: можно было ждать чего угодно. Кроме того, объединенному пожарному отряду, дежурившему в те горячие дни в Чернобыле, пришлось принять участие в борьбе с "обычными" пожарами, которые не редкость для здешних лесистых, болотистых мест, особенно в засушливые годы: в Зоне горели торфяники. И, как все в Зоне, эти "обычные" пожары тоже были необычны: вместе с дымом поднимались в воздух радиоактивные аэрозоли, чего никак нельзя было допустить…

Я познакомился здесь с начальником управления пожарной охраны МВД УССР генерал-майором внутренней службы Филиппом Николаевичем Десятниковым и начальником отряда пожарных подполковником Евгением Ефимовичем Кирюханцевым. Полковник Кирюханцев - москвич, типичный военный интеллигент: подтянутый, красивый, точный. Он рассказал мне, что в начале июня в их части состоялся очень странный, но и очень знаменательный товарищеский суд. Судили за то, что два бойца… "схватили" на два рентгена больше, чем имели на то "право", выполняя конкретную операцию (все боевые действия перед их выполнением тщательно планировались и неоднократно репетировались с хронометром).

Подумать только!

Еще в мае их, возможно, похвалили бы, объявили героями. А в июне уже наказывали. Так стремительно в Зоне изменились времена, изменилось само отношение к этому емкому понятию "героизм".

Лишь отношение к тем, чьи портреты в черных рамках висели на стене чернобыльской пожарной части, не изменилось и не изменится никогда.

Белоконь со "Скорой"

Валентин Петрович Белоконь, 28 лет, врач "Скорой помощи" медсанчасти города Припять:

"Двадцать пятого апреля в двадцать часов я заступил на дежурство. На Припяти работает одна бригада "Скорой помощи" - врач и фельдшер. А машин "скорых" у нас всего шесть.

Когда было много вызовов, мы разделялись: фельдшер гонял к "хроникам" - если надо сделать укол, а врач - на сложные случаи и детские. В то дежурство работали мы раздельно, вроде бы двумя бригадами: фельдшер Саша Скачок и я. Диспетчером была Маснецова. И вот с этих восьми часов вечера как-то все поехало, понеслось с удивительной быстротой. Нет, вначале все спокойно было на атомной станции, но неспокойно по городу. Я ездил все время, практически не выходил из машины. Вначале была какая-то пьянка, кто-то там выбросился из окна, нет, не погиб, абсолютно здоровый, но пьяный в дым… Потом детские вызовы были, к бабуле одной ездили, и потом где-то вечером, часам к двенадцати - я хорошо запомнил, потому что ночь была сумбурная, - поступил вызов: мальчик тринадцати лет с бронхиальной астмой, затянувшийся приступ. А затянулся он потому, что звонил сосед и не указал номера квартиры. Я выехал на проспект Строителей, а уже полночь и домина большой. Посмотрел, походил-походил - никого. Что делать? Не будешь же всех будить. Уехал.