Сузив потемневшие глаза и насупившись, Джим Кинг устремил немигающий взгляд на элегантный гроб Хейзл Харт. Его мучило смутное чувство вины, поскольку все присутствующие на похоронах наверняка приписывали его напряженность глубочайшему горю. Все они жалели его, считая благородным и высокопорядочным человеком. Разумеется, он был им благодарен за такую оценку, и, разумеется, он был рад, что они не могли прочитать терзавшие его на самом деле чувства.

Нет, черт бы все побрал! Его не печаль переполняла, а бешенство. И страх. Он злился на Хейзл за то, что она совершила такую глупость. И страшно боялся возвращения Фэнси. Он проклинал судьбу и обзывал себя последними словами. Второго такого злосчастного ублюдка во всем Техасе не сыскать! Ему не так-то просто было скрывать ярость и страх за мрачной маской, которую окружающие приняли за горе.

Его высокая, стройная фигура еще ниже склонилась над гробом. Напряженное дерзкое лицо еще больше помрачнело.

Что же ты наделала, Хейзл, совсем, что ли, выжила на старости лет из ума? Какого черта ты решила, что у тебя хватит прыти залезть на крышу и залатать дыру от белок?! Почему ты не позвала меня и не заставила, по своему обыкновению, поработать на тебя, старая ворчунья? Как ты могла так со мной поступить? Взяла и сломала себе шею за день до подписания сделки о продаже фермы!

Он давно предупреждал ее, чтобы не подкармливала белок, особенно после того случая, когда одно юркое создание забралось в дом, прогрызло дыры в диванных подушках и натворило еще черт знает каких дел. Он тогда помог Хейзл выгнать проныру из дома и даже предложил снести той из ружья голову, глядя, как чертовка помахивает на крыльце пушистым хвостом и, словно в насмешку над ними, хрустит картофельным чипсом. Но Хейзл от одной только такой мысли чуть не хватил удар.

Глаза Хейзл были упрямо закрыты, рот стиснут и как-то непривычно безмятежен. Голова ее покоилась на белой атласной подушке в роскошном гробу, стоившем Фэнси, наверное, целое состояние. Сама Хейзл ни за что не одобрила бы такие траты дочери. Специалист из похоронного бюро, не знавший Хейзл, поднял ей волосы со лба и затянул в тугой узел, а губы подкрасил помадой слишком темного оттенка. В результате Хейзл стала похожа на одну из тех молодящихся жеманных куриц, что часами сплетничают после воскресной мессы, а не на вольнодумную старую грешницу, какой была на самом деле. Кто-то выбрал за нее и это черное шелковое платье с перламутровыми пуговицами; такое платье при жизни Хейзл и под дулом пистолета не заставили бы надеть.

Джим отлично знал, откуда взялось это платье. Два месяца назад его прислала матери на семидесятилетие ее дочь и его давнишняя любовь, Уитни Харт, которую все называли Фэнси.

Хейзл тогда проворчала:

– Хотела бы я знать, с какой стати моя дочь все шлет и шлет мне похоронные платья. Для гроба ведь только одно и нужно.

Они сидели на тенистой веранде Хейзл, пили лимонад и обсуждали, что приказать Пабло, управляющему ее фермой, по поводу негодника быка, Громилы. Скандальный пес Хейзл с соответствующей кличкой Горлан, как обычно, гонял вокруг с высунутым языком и лаял на все подряд.

Вопрос был непростым. Громила изо дня в день ломал ограду на своем пастбище, так что в конце концов он либо до смерти напугал бы городского хлыща, который сдал в аренду родительскую ферму, либо до смерти загонял бы молочных коров Джима на северном участке.

– Фэнси на то и Фэнси, чтобы совершать экстравагантные поступки.[3] Иначе бы она меня не бросила. Я как-то надеялась, что она поумнела.

Джим забросил ноги в ковбойских сапогах на ограду крыльца и лениво потянулся, откинувшись на спинку кресла-качалки. Свою неизменную ковбойскую шляпу он сдвинул на самый лоб.

– Она здорово преуспела. – Мягко говоря. Впрочем, Джим не смог бы никакими словами точно передать стремительный взлет Фэнси на Олимп моды. – По-моему, платье будет неплохо смотреться.

– Ну да, на идиотке, которая ставит красоту выше удобства. Разве здесь есть такие, Джим Кинг?

– Вы могли бы надевать его в церковь, в гости. Может, пойдете куда-нибудь поразвлечься, – предложил Джим, старательно игнорируя лукавый взгляд Хейзл в ответ на его похвалу ее дочери. Хейзл отнюдь не была в восторге от его давнишнего разрыва с Фэнси, а после смерти Нотти и развода Фэнси она частенько намекала, что ему пора съездить с ребятами в отпуск в Нью-Йорк.

– Поразвлечься, – фыркнула Хейзл. – Терпеть не могу это слово. Американцы его вконец затаскали. И вообще – я чаще всего хожу на похороны. – Хейзл запихнула платье обратно в коробку и отправилась решать проблему с Громилой. Джим допил лимонад и последовал за ней.

Будь она жива, Хейзл сию же минуту прошлась бы гребнем по завитым в виде штопора локонам вдоль щек и взлохматила бы седые пряди. А вместо платья натянула бы ветхие джинсы и ковбойскую рубаху.

Джим был страшно зол на Хейзл, но даже ему показалось несправедливым отправить ее в вечный путь в таком виде – ни капельки не похожей на себя.

Но его возмущение тем, что Хейзл ушла из жизни, не дождавшись назначенного ей природой срока и не дождавшись подписания договора купли-продажи на ферму, снова взяло верх над жалостью к ней потому, что Фэнси совершенно неподходящим образом приукрасила старую упрямицу.

Как могла Хейзл так с ним поступить?

Ну как она могла оставить его подписывать сделку один на один с Фэнси, тем более теперь, когда у него все внутри переворачивается от мысли, что оба они снова свободны? С тех пор как два дня назад он услышал медовый голосок Фэнси в телефонной трубке, он непрестанно думал только об одном – о своем бесконечном одиночестве. И непрестанно задавал себе вопрос: испытывает ли она когда-нибудь что-нибудь похожее?

Совершенно неуместные образы и события начали всплывать в сознании Джима, а вслед за памятью заработало и воображение. Он стал представлять себе, какой будет их первая встреча в аэропорту. А потом он испытал нечто в высшей степени странное, его чуть ли не затошнило, когда секретарша Фэнси по телефону передала, что той его услуги не понадобятся, она, мол, наняла машину и приедет в город самостоятельно. В конце концов он решил, что это даже к лучшему. Чем меньше они будут видеться, тем проще для обоих.

Точно. От одной только мысли, что он после десяти лет встретит Фэнси на виду у всего города, Джим весь взмок, и рубашка под черным костюмом противно прилипла к телу. Сумасшествие какое-то. Эта несносная, рыжая, высоко взлетевшая гордячка разведена и на день-другой вернулась в город. Только и всего. Но этого оказалось достаточно, чтобы шелковый галстук вдруг сам по себе затянулся у него на шее как удавка и перекрыл доступ воздуха. Она появится здесь с минуты на минуту. Черт, мало ему этой пытки – изображать вместо ярости скорбь, так еще добавится встреча с Фэнси.

Как может женщина вызывать в нем такой дикий страх?

В тесном помещении похоронного зала пряный, удушающе сладкий аромат красных роз у изголовья гроба ощущался особенно остро. От неимоверного количества лилий и хризантем рябило в глазах, и Джим неожиданно вспомнил, как Фэнси всегда любила цветы.

Без всякой, казалось бы, причины он вспомнил тот весенний день, когда ему исполнился двадцать один год, и он нашел на сиденье своей машины записку от нее с красной розой поверх листка. В записке она предлагала встретиться на их обычном месте чуть ниже по реке, на лесной поляне. Там он ее и обнаружил – обнаженную и улыбающуюся ему из-под покрывала полевых цветов.

Он вспомнил ее нежность, и страсть, и легкую дрожь, пробежавшую по ее телу, когда он прикоснулся к ней, и ее губы, шелковые и теплые, как лепестки согретой солнцем розы. Он целовал ее, он наслаждался ее вкусом, он обласкал языком ее всю, а она пылала и выгибалась навстречу его губам. Он вспомнил, как сливались в совершенном единении их тела, как ее пальцы вонзались в него, как она прижималась к нему и обещала, что будет любить его вечно… вечно. Он вспомнил неземную гармонию их одновременного взрыва. Они не могли насытиться друг другом в тот день. Как и в другие дни и ночи, когда она дарила ему себя.