– Слушай-ка, мне пора, – бросил он.

– Да, конечно.

Он приоткрыл дверь пошире, и солнечные лучи заиграли в ее рыжих волосах.

– Мы с Грейси собираемся пожениться, – в отчаянии выпалил он.

– Я понимаю, Джим.

– Оскар и Омар от нее просто без ума.

– А ты? Что чувствуешь ты?

Пять минут назад ответить на этот вопрос ему было бы куда легче, если бы он вообще отличался разговорчивостью. Но в этот миг все, о чем он мог думать – хоть и не хотел этого, – была Фэнси, ее бледное лицо сердечком, шелковистые блестящие волосы и нежные, соблазнительные губы. Она свободна, как и он. Сейчас он хотел знать лишь одно: осталась ли ее кожа такой же сладкой на вкус, похожей на мед? А ее руки, если они заскользят по его телу, – будут ли они такими же жаркими и искусными? А их ссоры и споры до хрипоты по любому поводу – принесут ли они ему столько же удовольствия, как в прежние времена?

– Как будто тебе не все равно, что я чувствую, – прорычал он хриплым шепотом.

Предвкушение чего-то острого, запретного петлей обвилось вокруг них.

Женщина попроще не стала бы рисковать.

– Ну, конечно, не все равно, – смело возразила Фэнси.

Дразнящие слова как кипятком ошпарили его.

– Я тоже без ума от Грейси, – с вызовом рявкнул он – и сам поразился, что высказал такое вслух.

В помещении похоронного зала наступила мертвая тишина, окружающие затаились, как зайцы при виде близкого ястреба. Волосы у Фэнси словно вспыхнули огнем; лицо побелело.

Десятки любопытных глаз наблюдали за ними. Десятки ушей навострились, когда он повысил голос.

– В таком случае я надеюсь, что ты будешь счастлив. Как твой друг я о большем бы и не мечтала для тебя, Джим.

– В жизни не слышал такой наглой лжи, Фэнси Харт! И каждая сплетница здесь об этом тоже знает!

Ошеломленная аудитория хором ахнула.

Не отдавая отчета в своих действиях, он грубо схватил Фэнси и рывком прижал к своему мощному, словно каменному торсу. Огрубевшие от работы ладони как наждак прошлись по ее шелковому наряду.

– Я уже сказал, что мы с тобой не можем быть друзьями.

– Нет, – выдохнула она, то ли соглашаясь, то ли возражая – он так и не понял.

Ее грудь, прижатая к его телу, жгла его каленым железом. И он мог думать лишь о том, что место Фэнси – здесь, в его объятиях. И нигде больше. Навсегда.

Жар ее кожи проникал в него, и его самообладание постепенно таяло. Вот когда он понял, что не нужно было ему ее трогать. Ему нужно было отпустить ее, но она льнула к нему податливым, гибким телом – он же знал в душе, что так и будет! – и руки его, не устояв против искушения, сжимали ее все сильнее, как будто это гневное объятие возродило всю его былую страсть к ней.

Зеленые глаза Фэнси стали огромными. Его длинные, сильные пальцы железной хваткой сошлись вокруг ее рук, но она не вскрикнула и не начала вырываться. Может быть, знала, что это бесполезно. Может, просто не хотела превращать и без того неловкую сцену в непристойную. Но скорее всего, она и рассчитывала довести его до такого состояния, чтобы он не сдержался и сотворил что-то безумное и дикое – вот как сейчас.

Итак, он все-таки дотронулся до нее. Итак, она все-таки показала всему городу его лицемерие. Итак, он не сумел справиться с этим наваждением, с этим непреодолимым желанием погрузить пальцы в пламя ее волос и прижаться к ним губами.

Хуже того, на него накатили желания пострашнее этого.

– Джим… – раздался у него за спиной тихий, укоризненный голос Грейси.

Целый город глазеет на них, прислушивается, ахает. Сплетни и пересуды теперь не скоро утихнут. Плевать.

– Джим, ты бы лучше отпустил Фэнси и проверил, как там мальчики, – чуть громче, но все еще понизив голос, добавила Грейси. – Кажется, Омар только что швырнул камнем или еще чем-то в фургон Уэйнетт.

– Он… что?! – взвизгнула Уэйнетт и пулей вылетела в дверь.

Багровый туман чувств, застилавший сознание Джима, начал медленно рассеиваться, и его пальцы разжались. Мускулистые руки безвольно упали вдоль тела. Но восторженное потрясение от того, что он держал ее в своих объятиях, осталось с ним.

Он осознавал, что вел себя дико. Но извиниться не мог. Нет, только не сейчас, когда его сил хватало лишь на то, чтобы дышать. Только не сейчас, когда он понял, что борьба с Фэнси в тысячу раз сладостнее, чем любовь с какой угодно другой женщиной. Только не сейчас, когда на самом деле ему хотелось не извиняться, а вновь почувствовать под собой ее обнаженное тело.

Внезапно на него навалились усталость и безразличие. Слишком всего было много. Сначала его злость на Хейзл, потом его странные, ненужные чувства к Фэнси, ее слова, что она сожалеет о прошлом, в то время как ему чертовски хорошо известно, что это не так…

В его душе словно рухнула плотина десятилетней давности, и неуправляемая лавина эмоций хлынула в пролом, угрожая снести все на своем пути.

Он набрал полную грудь воздуха и резко дернул за узел галстука. Если бы Фэнси с ним не заговорила, возможно, он сумел бы сохранить самообладание.

– Ты в порядке? – хрипло шепнула Фэнси и дотронулась до его руки. Снова его как током прошибло.

– А тебе не все равно? – рявкнул он, окончательно выйдя из себя. Его обуяла ярость из-за того, что она с такой легкостью разоблачила его, продемонстрировала ему, что он хитрит сам с собой. – С каких это пор тебя волнует чье-то счастье, кроме твоего собственного?

Грейси едва слышно вскрикнула и кинулась к нему. Бледное прекрасное лицо Фэнси задрожало, но он толкнул дверь и вылетел на улицу.

Тела их снова соприкоснулись, только на этот раз она отпрянула от него как от огня. Он понимал, что оскорбил ее. Наверное, он оскорбил и Грейси, но в это мгновение он не в состоянии был общаться с ними. Или со своими непослушными сыновьями. Вообще ни с кем.

Ему нужно побыть одному.

Он проскочил крыльцо, скатился по ступеням, даже не обернувшись на воинственные крики близнецов, без устали гонявших среди машин на пыльной, раскаленной стоянке. Он проигнорировал и визгливые возгласы Уэйнетт, которая вопила ему вслед, чтобы он как-нибудь остановил пулеметную стрельбу Омара. Краем глаза он лишь успел заметить, что образумить его детей вышла именно Фэнси.

Наподобие разъяренного быка Хейзл, Громилы, Джим промчался мимо сыновей к своему пикапу.

Через несколько секунд он уже с бешеной скоростью летел по шоссе, на ходу распуская узел галстука и расстегивая верхние пуговицы рубашки. Но легче ему не становилось.

Не дав себе труда подумать, что потом скажет Грейси, он ткнул шелковый галстук под сиденье, прямо в груду промасленных грязных тряпок, разводных ключей и отверток.

Он сбавил скорость. Какой смысл уезжать далеко? Все равно ведь не спрячешься. По крайней мере от того, что терзает собственную душу.

Джим не хотел возвращения Фэнси. Не хотел, чтобы распался ее брак и его снова взяли в оборот прежние тайные фантазии.

Он съехал на обочину и остановился. Невидящий взгляд надолго устремился в зеленую ширь пастбища Мелвина Шиндла. А потом Джим уронил голову на руль и с силой, до боли в глазах, зажмурился.

Фэнси. Боже милостивый. Он громко застонал.

Каким же опасно соблазнительным было ее прижатое к нему тело.

Один только взгляд на нее вернул былую страсть, словно Фэнси и не уезжала никогда, словно и не было этих лет. Он снова жаждал ощутить под своими пальцами ее бархатистую кожу. Он снова жаждал припасть губами к ее рту; увидеть ее обнаженной и влажной от желания.

Десять лет он существовал, погребенный заживо: женился на другой женщине, воспитывал сыновей, приобретал земли, коров, дома и сложное современное оборудование. У него появлялись новые гаражи для новых тракторов и комбайнов. Он не пожалел средств и сил на ирригационную систему. И, наконец, он построил огромный дом на вершине холма, с видом на свои нескончаемые поля.

Но все это очень точно определила Хейзл, когда сказала: «Ты работаешь, как заведенный, пытаясь доказать, что ты вовсе не тот никчемный деревенщина, каким тебя посчитала Фэнси. А она то же самое делает в Нью-Йорке. Жизнь готова положить, лишь бы доказать тебе, что правильно поступила, уехав из Парди».