У нас с женой был уговор, что она прилетит в Чикаго, где я собирался сделать короткий перерыв в своем путешествии. За каких-нибудь два часа - во всяком случае, теоретически за два - ей предстояло пересечь тот сегмент земного шара, по поверхности которого я полз не первую неделю. Меня разбирало нетерпение, я уже больше не сворачивал с той большой, облагаемой сбором автострады, что пронизывает северную границу Индианы, не заехал ни в Элкхарт, ни в Саут-Бенд, ни в Гэри. Какова дорога, такова и езда. Прямизна трассы, свист несущихся мимо машин, одинаковая скорость - все это действует гипнотически, и по мере того, как дорога раскручивается миля за милей, вами незаметно начинает овладевать изнеможение. День и ночь сливаются воедино. Заходящее солнце - это не призыв и не приказ остановиться, ибо машины идут нескончаемым потоком.

Поздно вечером я свернул в зону отдыха, съел котлету за длинной стойкой закусочной, открытой круглые сутки, и прогулялся с Чарли по коротко подстриженному газону. Потом прилег на какой-нибудь час и проснулся задолго до рассвета. Я взял с собой в дорогу свои городские костюмы, рубашки и обувь, но чемодан для переправки всего этого из машины в гостиничный номер захватить забыл. Да по правде говоря, в Росинанте ему бы и места не нашлось. В мусорном ящике под дуговым фонарем я нашел чистую коробку из гофрированного картона и упаковал туда свои наряды. Свежие белые рубашки были завернуты в дорожные карты, а коробка перевязана леской.

Зная за собой склонность впадать в панику среди рева машин и уличной давки, я выехал в Чикаго затемно. Мне надо было ехать прямо в отель «Амбассадор», где меня ждал заранее заказанный номер, но верный себе, я заехал бог знает куда. Под конец мне пришла в голову гениальная мысль: нанять ночное такси в проводники. И, как выяснилось, я колесил совсем близко от гостиницы. Швейцар и коридорные, вероятно, нашли мой способ передвижения несколько необычным, но вида не подали. Костюм я вручил им на плечиках, башмаки были засунуты в задний карман охотничьей куртки, а рубашки аккуратно завернуты в дорожные карты Новой Англии. Росинанта мгновенно спровадили в гараж на хранение. Чарли пришлось отбыть в собачник, где мне тоже пообещали сохранить его, а кроме того, вымыть и подстричь по последней моде. Несмотря на свой почтенный возраст, Чарли до сих пор много о себе воображает и любит пофорсить, но когда ему стало ясно, что его бросают одного, да где - в Чикаго! всю фанаберию с него как рукой сняло, и он возопил вне себя от ярости и отчаяния. Я зажал уши и удрал в отель.

По-моему, в «Амбассадоре» меня знают хорошо и не с плохой стороны, но что с них требовать, когда появляешься там в жеваном охотничьем костюме, с заросшей физиономией, слегка покрытый коростой дорожной грязи и осоловелый после ночи, проведенной за рулем. Да, конечно, номер за мной, но освободится он только с двенадцати часов дня. Администрация отеля старательно разъяснила мне создавшееся положение. Я все понял и все простил. Но мое собственное положение было таково, что мне хотелось принять ванну и лечь в постель, поскольку же это было невозможно, я сказал, что прикорну в кресле, вот здесь, в холле, и сосну, пока мой номер не освободится.

Портье (судя по его глазам) пришел в замешательство. Я и сам понимал, что не могу послужить к вящему украшению этих роскошных и дорогих чертогов. На сцене появился помощник главного администратора, вызванный, по-видимому, передачей мыслей на расстоянии, и втроем мы урегулировали вопрос. Как выяснилось, только что выписался един джентльмен, улетавший ранним самолетом. Его номер еще не успели убрать и подготовить к приему следующего постояльца, но мне предложили побыть там, пока не освободится мой. Таким образом, разумный и терпеливый подход к делу позволил разрешить все к общему удовлетворению - я дорвался до горячей ванны и постели, а администрация отеля избежала конфузного для нее зрелища в холле.

В номере как было при моем предшественнике, так все и осталось. Я сел в удобное кресло снять сапоги, уже успел стащить левый, и вдруг заметил нечто, потом еще и еще кое-что. Не прошло и минуты, как ванна и сон были забыты, и моими мыслями полностью завладел Одинокий Гарри.

Животное оставляет после себя на лежке смятую траву, следы, а то и помет, но человек, проведя одну ночь в комнате, запечатлевает в ней свой характер, свою биографию, свое недавнее прошлое, а иногда и свои планы и надежды на будущее. Больше того, личность человеческая, по-моему, пропитывает собой стены жилья, а они лишь постепенно расстаются с ней. Очень возможно, что этим объясняется появление призраков и прочие чудеса. Мои выводы могут быть ошибочны, но мой нюх вряд ли меня обманывает, и я умею распознавать человека до следам, которые он оставляет после себя. Кроме того, я люблю всюду совать свой нос и не стыжусь признался в этом. Я не пройду мимо незанавешенного окна, не заглянув туда, не упущу случая прислушаться к разговору, который совершенно меня не касается. Такое свойство характера ничего не стоит оправдать и даже облагородить ссылкой на то, будто писатель должен интересоваться людьми, но я подозреваю, что меня просто одолевает любопытство.

Сидя в неприбранном гостиничном номере, я видел, как Одинокий Гарри начинает обретать форму, занимать место в пространстве. Человек, недавно выехавший из этой комнаты, угадывался по тем частичкам своей персоны, которые он оставил после себя. Конечно, даже Чарли с его не столь уж совершенным носом вынюхал бы здесь гораздо больше. Но Чарли сидел в собачнике в ожидании стрижки. Как бы там ни было, Гарри для меня - существо вполне реальное, подобно любому из моих знакомых, даже реальнее многих из них. В нем нет никаких исключительных черт: напротив, он принадлежит к довольно многочисленной группе людей. Следовательно, его личность представляет собой интерес для каждого, кто изучает Америку. Но чтобы кое-кто из мужчин не встревожился, разрешите мне сказать, прежде чем я начну склеивать этого Гарри по кусочкам, что на самом деле зовут его по-другому. Он живет в Уэстпорте, штат Коннектикут. Этот факт установлен по меткам прачечной, отколотым с его рубашек. Обычно человек отдает рубашки в стирку по месту жительства. Подозреваю, впрочем, что на работу он ездит в Нью-Йорк. Поездка в Чикаго была посвящена в основном делам, но с присовокуплением кое-каких традиционных утех. Его фамилию я узнал потому, что он испещрил гостиничную почтовую бумагу своей подписью, каждый раз слегка меняя ее наклон. Из этого можно заключить, что он не очень-то уверен в твердости своего положения в деловом мире, и о том же самом говорили и некоторые другие признаки.

Гарри начал писать письмо жене, которое тоже очутилось в корзине для бумаг.

«Дорогая! У меня все о'кэй. Звонил твоей тетке, но там никто не ответил. Как жаль, что ты не со мной. Одному мне так одиноко в Чикаго. Ты забыла положить в чемодан мои запонки. Пришлось купить пару дешевых у "Маршал Филд". Пишу тебе в ожидании К. Е. Надеюсь, он принесет с собой конт…»

Хорошо, что «дорогая» не приехала к Гарри сюрпризом, чтобы ему не было так одиноко в Чикаго. В гости к нему пожаловал не К. Е. с контрактом. Она была брюнетка и употребляла очень бледную губную помаду - окурки сигарет в пепельнице и краешек стакана из-под виски с содовой. Они пили «Джек Дэниэл» - пустая бутылка, шесть бутылок из-под содовой и ведерко с растаявшим льдом. Она была сильно надушена и на ночь не осталась - вторая подушка не смята, кроме того, отсутствие губной помады на косметических бумажных салфетках.

Мне хочется думать, что ее звали Люсиль - сам не знаю почему. Может потому, что ее и вправду так зовут. Она дамочка из нервных - курила его сигареты с мундштуком и фильтром, но выкуривала каждую не больше чем на треть, хватала другую и не тушила их, как следует, а тыкала в пепельницу, мохрявя концы. На Люсиль была миниатюрная шляпка-менингитка - из тех, что прикалывают к волосам маленькими гребенками. Одна гребенка выпала из ее прически. Эта гребеночка и заколка, валявшиеся около кровати, подсказали мне, что Люсиль брюнетка. Не берусь судить, профессионалка она или нет, но опыта ей, видимо, не занимать стать. Чувствуется в Люсиль эдакая элегантная деловитость. Она не так уж много всего набросала в номере, как это могла бы сделать дилетантка. И не напилась. Стакан ее был пуст, но от вазы с красными розами - администрация не щадит затрат - попахивало «Джеком Дэниэлом», что не пошло цветам на пользу.