— Конечно, — с искренним сочувствием кивнул Бен.

— Я люблю свою дочь больше жизни, — продолжал хозяин дома. — Она — единственное, что у меня осталось. Моя жена умерла, когда Энни еще была совсем крошкой, и я воспитывал ее сам. Поверьте, мистер Бэрдет, она всегда была чудесным ребенком, нежной и любящей дочерью, и выросла милой и доброй девушкой. И очень красивой… У нее, наверное, во всем мире, не нашлось бы врагов и завистников. Вы представляете, как все это на меня подействовало? Трудно объяснить… Словно кто-то залез ко мне внутрь и вывернул наизнанку всю душу. Лучше бы она погибла тогда! Я бы просто повесился, и теперь все уже было бы закончено…

— Не надо так говорить, мистер Томпсон, — попробовал утешить его Бен.

— Да бросьте вы! — с отчаяньем махнул рукой Томпсон. — Это я уже слышал. Я знаю — надо притворяться, будто ничего и не случилось… Перенести все это в самый дальний уголок подсознания… Забыть о том, что я не спал спокойно уже Бог знает сколько ночей подряд. Забыть, что моя дочь превратилась в настоящего зомби!.. — Он нервно встряхнул головой. — Не обижайтесь на меня, мистер Бэрдет, но я уже привык к подобным советам… Мне твердили об этом буквально все — терапевты, психологи, психиатры и даже полицейские. Все они как один говорили именно это. Но, разумеется, более красноречиво, чем я попытался вам передать.

Бен опустил глаза, чувствуя себя готовым провалиться сквозь землю. Он всем сердцем жалел этого несчастного отца. Но еще больше он жалел сейчас самого себя.

— Мистер Томпсон, мне очень трудно говорить, и я хочу, чтобы вы знали это… Но вместо того чтобы впадать в отчаяние, давайте лучше попробуем объединиться. Я знаю, что пришлось пережить вашей дочери. А вы знаете мое положение… Если же по телефону что-то было вам непонятно, я с радостью перескажу все сейчас.

Томпсон напрягся.

— Нет-нет, вы объяснили все очень толково.

— Мне приходится жить в постоянном страхе, — продолжал Бен. — И я уверен, что ваша дочь встретилась тогда в горах именно с той самой монахиней, сестрой Терезой, которую должна сменить на посту моя жена-Томпсон чуть заметно кивнул.

— И если мы действительно установим, что это одна и та же монахиня, то придется поверить и во все остальное, что рассказал мне покойный детектив Гатц. А тогда.., станет возможным все.

— Что же именно? — взволнованно спросил Томпсон.

— Пока я и сам не знаю… Но что-то точно произойдет. Может быть, мы сумеем разыскать священников, участвующих в заговоре… Мы доберемся до самых верхов католической церкви. И тогда можно будет обратиться в ФБР, в газеты, к Генеральному прокурору…

Томпсон удивленно поднял брови.

— Что вы такое говорите, мистер Бэрдет? Обращаться к этим людям за помощью? Позвольте, я вам кое-что расскажу… С того самого дня, как мою дочь нашли на той проклятой поляне, все — и полиция, и газетчики, и прокурор — начали тыкать в нее своими грязными пальцами, осуждая за то, что она оказалась неспособной постоять за себя. Если угодно, я могу показать вам целый ворох статей, от которых любому нормальному человеку просто стало бы тошно. А окружной прокурор даже пригрозил, что начнет над ней суд по обвинению в убийстве.

— Да вы шутите! — не веря своим ушам, произнес Бен.

—  — Вовсе нет, — грустно ответил мистер Томпсон. — Там ведь не нашли ни отпечатков пальцев, ни других следов, подтверждающих присутствие кого-то постороннего, кроме Энни и Бобби Джо. И этого оказалось вполне достаточно, чтобы обвинить во всем Энни. Бен покачал головой.

— Скажите, а она была.., в здравом рассудке, когда ее привезли с гор?

— Временами да. Но в основном — нет. — Он тяжело вздохнул. — Потом ее состояние очень быстро начало ухудшаться… И власти, конечно, со своей стороны, сделали для этого все возможное, не пытаясь даже поддержать бедную девочку.

— А что считают врачи? — спросил Бен. Томпсон неопределенно пожал плечами.

— Они и сами тут ни черта не понимают. Сначала сказали, что у нее стал развиваться психоз. Потом решили, что это физическое заболевание, затем — и то и другое вместе. Но ни один тест этого не подтвердил. Честно говоря, я их уже давно сюда не пускаю — все равно никакого толку.

— Я вас понимаю, — посочувствовал Бен, облизнув пересохшие губы. — Простите, у вас не найдется немного воды?

— Да-да, конечно! — тут же засуетился Томпсон, пошел на кухню и вскоре вернулся с полным стаканом. Бен отметил про себя, что ступает он очень тяжело, несмотря на свою стройную, даже атлетическую фигуру. Видимо, эмоциональное потрясение подорвало и его физические силы.

Бен сделал несколько глотков и, отставив стакан на журнальный столик, вынул из папки фотографию Элисон Паркер.

— Вот это и есть та самая Элисон, — объяснил он. — Снимок передал мне детектив Гатц. Томпсон молча кивнул. Потом Бен передал ему фотографию монахини.

— А это я снял сам пару дней назад. Томпсон медленно и внимательно разглядывал снимки. На лице его выступили капельки пота.

— Гатц был убежден, что это одна и та же женщина. Я тщательнейшим образом сравнивал фотографии, но все равно не могу быть уверенным на все сто процентов. А вы как считаете?

— Не знаю, — задумчиво произнес Томпсон. Он неотрывно изучал снимки, и удивление на его лице росло с каждой секундой.

И тут Бен заметил, что глаза Томпсона заблестели от слез.

— Да, это она, — наконец произнес несчастный отец, бросив фотографии на стол. — Это та самая женщина, которую видела моя Энни.

— А почему вы так в этом уверены?

— Я это знаю наверняка. Да вы и сами читали в газете ее описание. Так что сомневаться тут не в чем — все сходится, как Энни и говорила. Вы ведь тоже не сомневались в этом. Это подтвердил бы любой.

— Но мне хотелось услышать эти слова именно от вас.

— Так вот вы их и услышали! — Томпсон неожиданно разрыдался. — Боже мой, Боже мой… — беспомощно причитал он. — Господи, за что?..

Бен склонился к нему и осторожно тронул его за плечо.

— Прошу вас, не надо… Я прекрасно понимаю, как вам сейчас тяжело, но нужно взять себя в руки. Теперь нам как никогда понадобится самообладание.

И тут Томпсон пронзительно закричал. От неожиданности Бен отпрянул. Казалось, что душа Томпсона, не выдержав страшного двухлетнего напряжения, уже покидает тело.

Бену потребовалось несколько минут, чтобы успокоить его.

— Теперь я хотел бы увидеть вашу дочь, — наконец сказал он, когда Томпсон перестал рыдать. Тот кивнул и закрыл лицо руками.

— Простите, — тихо прошептал он. — Со мной такое часто случается. Я просто не могу больше этого выдержать…

— Я понимаю, — сочувственно вздохнул Бен. — Ну, пойдемте. — И он помог Томпсону подняться на ноги.

Сначала тот отнес в кухню стакан, а потом повел Бена по лестнице на второй этаж. Там они зашагали по коридору к самой дальней комнате.

Комната представляла собой настоящий мавзолей; склеп для еще живой Энни. Здесь царила тишина и полумрак, словно на всем внутри лежал саван безжизненности. Кружевные занавески на окнах никогда не раздергивались. Тумбочка была пуста. В воздухе витало какое-то гнетущее ощущение боли и безнадежности.

Энни Томпсон лежала в кровати, укутанная толстым стеганым одеялом. Рядом стояло два стула, на одном из которых расположилась полная пожилая женщина. Томпсон пояснил про нее, что это и есть сиделка Энни. А потом добавил, что хотя денег у него не так уж и много, он все тратит на то, чтобы Энни было хоть чуточку легче.

Бен застыл в дверях, с ужасом уставившись на больную девушку. Это была точная копия Дженнифер Лирсон — начиная от цвета кожи и бессмысленного выражения на лице и кончая отвратительным запахом, идущим из-под ее тела.

Превозмогая тошноту, Бен медленно приблизился к кровати. Глаза девушки были открыты. Он не сомневался, что она видит его, хотя никакой реакции с ее стороны не последовало.

Томпсон нежно заговорил с дочерью, объясняя, что он привел с собой друга.

— А она слышит вас? — осторожно поинтересовался Бен.