Они пили чай и молчали. Ева отказалась от печенья и очень серьезно сообщила:

– Худею. Плохо пролезаю в окно шестьдесят на шестьдесят.

Гнатюк смотрел на нее, загорелую, с отличными накачанными бицепсами и тонкими крепкими кистями рук, на чуть заветренные – полоской по краям – губы, на выступающие и почему-то поцарапанные скулы, потом стал улыбаться, словно наконец с ее появлением кончились милицейские будни и вот-вот начнется что-то совершенно невероятное.

– Зачем тебе пролезать в такое окно?

– Ну как же. Ваш друг, который ведет спецподготовку, капитан Борзов, считает, что я должна прыгать рыбкой головой вперед в такое окно с автоматом Калашникова.

– Замучили тебя служивые, – улыбнулся Гнатюк. – Ты сама хотела поупражняться в стрельбе и позаниматься со специалистами. И я тебе скажу, ты так выглядишь!..

– Ну да, ну да. Месяц этой спецподготовки я выдержала, но думаю, что с личным составом десантников теперь у капитана Борзова проблемы. По утрам у нас пробежка минут тридцать, жарко... Так что потом во время построения первая команда у него: «Отставить эрекцию!» Остальное время в спецодежде кувыркаемся, ничего... Я получила вашу телеграмму. – Ева решила, что светская часть беседы закончена. – Как умерла Лариска?

Голосом, не выражающим никаких эмоций, Гнатюк сказал, что старший лейтенант Комлева Лариса умерла после родов три дня назад, что Ева Николаевна на похороны успела, что дети Ларисы живы и здоровы, чувствуют себя хорошо, а вот муж, наоборот, очень плохо.

Гнатюк заметил, что глаза Евы расширились, словно она испугалась и удивилась одновременно. Она хотела что-то сказать, но вдруг прикусила нижнюю губу, отошла к окну и там вдруг спросила:

– Дети?

– Ну как же. Она же рожала. Двойня... – Гнатюк не успел договорить, как Ева почти крикнула:

– Мальчик и девочка?!

– Мальчик и девочка, – кивнул Гнатюк. – Да ты в порядке?

– Что с мужем? – не ответила Ева на его вопрос.

– Ну что с мужем... Работаем пока, но очень упертый.

– То есть он здоров? – Она наконец повернулась, и полыхнувшие огнем скулы выдали ее волнение.

– Здоров, вполне здоров. Только вот детей оформляет как сирот.

– Он не берет детей, ну конечно! – Ева словно наконец что-то поняла или разгадала. – Он не хотел ребенка, Лариска говорила, а тут – двойня, он не берет детей...

– Ну как не берет, он хитро не берет. Совсем он не отказывается, а оформляет на три года в дом ребенка, а там, мол, посмотрим.

– Еву и Сережку на три года в дом ребенка? – Ева Николаевна подошла к столу и стукнула кулаком. Тренькнули, соприкоснувшись при сотрясении, стакан и пузатый графин на подносе.

– Ты это... Ты поосторожней. Мне Борзов рассказывал по телефону, что ты кирпич раскалываешь запросто. Эта мебель хоть и старая, но тоже, знаешь!.. Какую Еву и... Сережу?

– Детей зовут Ева и Сережа. Лариска сказала, если будет девочка... – Ева замолчала и сжала зубы.

– Хорошие имена. Сядь. Успокойся. Ты успела на похороны.

– Я не хожу на похороны. – Ева села и тяжело, судорожно вздохнула. – Я хочу поговорить с мужем Лариски.

– Бесполезно. Все уже говорили. Мы ему обещали зарплату ее переводить и оплачивать год няню. Ни в какую.

– Я буду с ним говорить. Давайте сменим тему.

– Давай сменим, – согласился Гнатюк. – По работе полный завал. Но дел интересных мало, так, в основном бытовухи или с наркотиками. Правда, вчера был день с сюрпризом. Мне принесли журнал «Плейбой». Ты уже видела?

– Что видела? – не поняла Ева.

– Не видела, значит. А я целый день над этим работал. Тогда тебе – тоже сюрприз. – Гнатюк открыл сейф и, доставая журнал, доверительно сообщил:

– Я в сейф прячу, а то такая картинка на столе, сама понимаешь. Смотри.

Еве пришлось еще раз вытаращить глаза.

– Там на развороте еще интересней. – Гнатюк вертелся в кресле туда-сюда и получал удовольствие.

Ева открыла разворот.

– Какая толстая и развратная тетка, – проговорила она наконец.

– Да. «Мисс Июнь» будешь. Откуда эти снимки, знаешь? Ева кивнула.

– Тогда тебе интересно будет знать, что журнал завален письмами и звонками. Ты нарасхват. Такая жалость, приходится отвечать, что модель умерла.

– Что, все еще умерла?!

– Ты даже похоронена. На том же, кстати, кладбище, где будут хоронить Лариску.

– Ну спасибо! Значит, убийство Денисова навесили на меня! У вас что, следователей нормальных нет? Хрустова допросили? Он еще тогда в квартире, когда я «застрелилась», сказал, что убил Денисова!

– Хрустов сбежал.

– Специалист! Который раз он у вас бежит? Я работать хочу! – закричала вдруг Ева, прижав ладони к вискам.

Ева кричала еще минуты три, потом устала и выпила воды. За эти три минуты Гнатюк узнал, что теперь она пробегает пять километров за шестнадцать и две, из десяти выстрелов десять выбивает в десятку, преодолевает с разбега при полном снаряжении и с оружием препятствие высотой два пятьдесят, сидит под водой минуту двадцать восемь секунд, а на прошлой неделе единственная из отряда поймала в степи мышь-полевку и что эта мышь была совершенно здорова, что бы там ни говорил зануда Борзов.

– В роддом поедешь? – спросил Гнатюк, когда она затихла.

Ева кивнула ему молча, а глаза налились слезами.

Я и на похороны, пожалуй, приду. Дело есть. – Она моргнула, и ресницы намокли.

– Господи, что с тобой сделали?! – закричала Далила, открыв дверь на длинный звонок.

– Ты тоже прекрасно выглядишь, особенно хороши круги под глазами. В тон маечке. Выпить есть? А то буду реветь и ругаться. – Ева толкнула ногой дверь и открыла ее пошире. Далиле пришлось посторониться, она держала перед собой на весу руки, запачканные мукой. Ее голубая майка тоже была в муке.

Ева бросила сумку на пол и пошла к ванной, стаскивая через голову футболку. В ванной, ощерившись, разглядывал свои зубы незнакомый ей мужчина с мокрыми прилизанными волосами.

– Отличные зубы, – похвалила Ева, сняла джинсы вместе с трусиками, бросила все это на пол и, голая, открыла кран с холодной водой.

– А вы, простите?.. – Мужчина смотрел на нее испуганно. Ева стала под душ и застонала от удовольствия.

– Я – подруга, – сказала она, согнав воду с лица ладонью, – а почему Далила в муке? Мужчина словно очнулся и резко отвернулся.

– Она готовит. Ну да, пельмени.

– Это как понимать, вы уже потрахались или только собираетесь? – Ева закрыла воду, поэтому вопрос получился громким.

– Уже, – сказала Далила из кухни.

– А почему ты возишься на кухне, а он разглядывает свои зубы и изнывает от скуки?

– Да я... Я пожалуйста, я тоже могу! – неестественно радостно сказал мужчина и пошел на кухню.

– Ты не будешь вытираться? – Далила шла по мокрым следам Евы в комнату.

– Нет.

– Ты не обнимешь меня?

– Нет.

– Если бы ты точно указала в телеграмме день...

– Пустяки. – Ева потрошила свою сумку. – Не обращай на меня внимания, у меня с головой не в порядке.

– А что с твоей головой? – Далила села на подлокотник кресла и улыбнулась.

– Я плохо пролезаю в окно шестьдесят на шестьдесят в экипировке и с автоматом, поэтому и приземлилась плохо на пол. Головой получилось. Надо худеть.

– Да ты же почти дистрофик, посмотри на себя! На кой черт тебе пролезать в это окно с автоматом?

– Действительно, – задумалась Ева. – Вот странно. Там все имеет совершенно другой смысл. Пожалуй, пельмени – это то, что надо. А какая бутылка стоит на столе в кухне?

– Токайское.

– Фантастика. Можно я голой похожу? Целый месяц не ходила голой.

Далила расхохоталась громко и счастливо, закинув голову, а мужчина крикнул из кухни, что пельмени готовы.

– Вы, девочки, кушайте, а я пойду. – Он старался смотреть только в пол.

Захлопни дверь! – крикнули девочки хором, посмотрели друг на друга и засмеялись. Далила – легко и громко, Ева – неуверенно, словно забыла, как это делается.