— Я не признаю вас! У вас нет права судить меня. Я это обжалую!

Но вскоре Жиль сумел взять себя в руки и начал доказывать, что члены трибунала принадлежат к числу его врагов и не могут быть беспристрастными судьями. Это был самый сильный пункт в защите Жиля — удовлетворить требование подсудимого означало сменить состав столь тщательно подобранного суда. Отказать обвиняемому в его требовании означало создать предлог для возможной отмены приговора. Даже если бы до этой кассации подсудимый был уже отправлен на эшафот, снова бы встал вопрос о конфискованных у него землях. Присутствующие в зале затаили дыхание…

Епископ и инквизитор поспешили объявить не имеющим силу протест обвиняемого. К тому, же такой протест может вообще быть подан только в письменном виде. Судьи отлично учитывали, что до начала заседания Жиль де Ре не имел причин его подготовить и вдобавок у подсудимого не имелось адвоката, который мог бы составить по требуемой форме нужный документ. Все же трибунал объявил, что готов предоставить обвиняемому несколько дней отсрочки для подготовки зашиты. Барон, смертельно бледный, с пеной на губах, отрицал обвинения. Но поклясться в этом спасением души Жиль наотрез отказался — это могло рассматриваться как страх перед ложной клятвой или как нежелание признать полномочия суда. Заседание было отложено. Из тюрьмы Жиль де Ре написал письмо королю Карлу VII с просьбой о вмешательстве. Оно осталось без ответа. 12 октября суд возобновился — заслушивали свидетелей в отсутствие обвиняемого. Когда на следующий день в зал ввели де Ре, он обрушился на епископа и инквизитора, именуя их развратниками и симонистами — торговцами церковными должностями. Барон оспаривал не только права трибунала, но и полномочия его председателя Жана Мальтруа. Последовал обмен все более резкими и оскорбительными репликами. Епископ и инквизитор объявили Жиля отлученным от церкви, а тот, в лихорадочном возбуждении, выкрикнул слова:

— Я отрицаю за симонистами и развратниками вашего толка право судить такого человека, как я!

Поздним вечерним часом заседание было перенесено на двое суток — на 15 октября. За этот не долгий срок обвиняемый пережил какой-то тяжелый душевный кризис. Приведенный снова в зал заседаний, Жиль смиренно признал компетенцию своих судей и что им совершены преступления, которые относятся к их юрисдикции. Заливаясь слезами, Жиль умолял о прощении. Казалось, сами судьи не знали, что думать о таком превращении — было ли оно следствием небесного озарения, муками совести, стремлением умилостивить трибунал или, напротив, каким-то ловким маневром. Историки разделяют это удивление, не зная, считать ли раскаяние Жиля де Ре результатом воздействия страшной кары — отлучения от церкви или надежды на отмену приговора, которую ему будто бы подал какой-то посланец короля. Стоя на коленях, Жиль, рыдая, клялся и подтверждал показания Пуату и Прелати. Только после этого с подсудимого было снято отлучение. Суд решил перейти к дополнительному допросу свидетелей, которому были посвящены заседания 16 и 19 октября. Тосканец признал занятие алхимией и попытки вызвать дьявола. По признанию Прелата, он объяснил барону неудачу их заклинаний тем, что дьяволу пришлись не по вкусу преподнесенные ему дары, но не советовал приносить в жертву детей. Прелата осторожно заявил, что он лишь слышал об убийствах пажей, приписываемых Жилю де Ре. Слуги барона и другие свидетели рассказывали об убийствах, о перевозке и захоронении скелетов в замке Шамптос. 19 октября Жиль де Ре в ответ на вопрос, не желает ли он что-либо сказать по поводу этих показаний, заявил, что целиком полагается на совесть свидетелей и точность записи их слов секретарями суда и что он ничего не может добавить в собственную защиту. На решающем заседании — 20 октября — барон снова заявил, что ему нечего возразить или прибавить к сказанному свидетелями.

Но и такого смирения суду показалось недостаточно. Трибунал счел необходимым выяснить всю правду о преступлениях и поэтому решил подвергнуть обвиняемого пытке. Услышав об этом, Жиль лишился чувств — стражникам пришлось отнести его в тюрьму. На следующее утро Жиля привели в мрачную пыточную камеру. Однако пытку не пришлось применять — Жиль стал перечислять все свои преступления. Никто, добавил он, не подстрекал его к их совершению, лишь его собственные порочные желания; им совершено столько злодеяний, что за них можно было бы предать смерти и десять тысяч человек. Для очной ставки вызвали Прелата. Жиль, по-видимому, чувствовал живое сострадание к своему сообщнику, даже назвал его своим «нежным другом». Итальянец невозмутимо слово в слово повторил свои прежние показания. Жиль де Ре полностью подтвердил свидетельство алхимика. Когда тосканца уводили, плачущий Жиль сказал ему на прощание, что они «встретятся в раю» — странные слова в устах великого грешника, если он еще находился в здравом уме.

22 октября Жиля заставили публично повторить свои признания перед большой толпой — казалось, барон теперь упивался размахом своих преступлений, ужасом кровавых злодеяний, чудовищными подробностями бесчисленных убийств и надругательств над трупами невинных жертв. 25 октября церковный трибунал признал Жиля де Ре примирившимся с церковью и передал обвиняемого в руки светского суда, который параллельно проводил допрос свидетелей и имел теперь основание для вынесения приговора. Барон еще раз повторил свои признания. Суд под председательством де Л’Опиталя приговорил обвиняемого к штрафу в 50 тысяч ливров в пользу герцога Бретонского, к смертной казни через повешение и последующему сожжению тела на костре. Жиль де Ре выслушал приговор стойко, казалось, к нему вернулась его былая отвага воина.

26 октября 1440 года приговор в отношении Жиля де Ре, Пуату и Анрие был приведен в исполнение. В день казни епископ Нанта организовал религиозную процессию духовенства и народа ради «спасения души маршала де Ре и его сообщников». Трудно представить себе, но нантская толпа горячо приветствовала и молилась за — пусть раскаявшегося — детоубийцу, когда его вели на казнь. Может быть, она не очень доверяла тому, что говорилось на суде? Непонятным кажется внезапный переход Жиля де Ре от надменного отрицания законности суда к полному подчинению и сознанию во всем, в чем его обвиняли. Свидетели говорили об исчезновении детей, а не о том, что они видели, как их похищали слуги барона. Анрие и Пуату путались в числе убитых детей — называли цифры от нескольких десятков до 800. Можно допустить, что слуги были не сильны в арифметике. Фактом является, что в замках маршала не нашли ни одного трупа. Пуату показал, что останки жертв ранее находились в Шамптосе, потом по приказу барона их извлекли из башни, перевезли по реке в Махкуль, чтобы там сжечь. Не проще ли было выбросить их в воду? Не было среди свидетелей и ни одного ребенка, которому посчастливилось бы избегнуть рук Жиля де Ре. Одним словом, было доказано только занятие алхимией. Среди свидетелей не было ни одного пажа, оруженосца или других дворян из свиты маршала. Ряду свидетелей явно изменяла память, показания других были, несомненно, искусственно приведены в буквальное соответствие друг с другом, что еще более подозрительно. Некоторые свидетели явно говорили то, что им подсказывали судьи. Родители погибших детей могли только от судей узнать о показаниях содержавшейся в тюрьме Перрин Мартен. Между прочим, хотя сохранились показания самых маловажных свидетелей, не осталось никаких следов суда над этой наиболее активной помощницей Жиля де Ре. Точно установлено лишь, что она была арестована примерно в то же время и призналась в роли, которую играла в преступлениях барона. По-видимому, Перрин Мартен, как и слуг, подвергли столь жестокой пытке, что «колдунья» не пережила допроса. Участь Прелати, которого на время «забыли» в его темнице, становится более понятной, если учесть, что нашлись новые охотники испытать его искусство. Он был освобожден благодаря заступничеству герцога Рене Анжуйского, который сделал его своим придворным алхимиком. Но Прелати не ушел от своей судьбы — через несколько лет его уличили в очередном мошенничестве: вместо фабрикации золота он занялся подделкой печати герцога. Заступников на этот раз не нашлось, и алхимик был отправлен на эшафот.

Жиль де Ре сознался в своих преступлениях, но, вероятно, сделал это, чтобы избежать самого страшного для такого верующего христианина, каким был барон, наказания, как отлучение от церкви. Некоторые историки недаром сравнивают процесс Жиля де Ре с судом над тамплиерами: и там и тут вымышленные обвинения, сфабрикованные, чтобы создать предлог для захвата имущества осужденных. История Жиля де Ре окружена таким густым туманом легенды, созданной в ходе процесса, что уже трудно или невозможно разглядеть подлинные черты человека, бывшего некогда сподвижником Жанны д’Арк.

В 1992 году Жильбер Пруто, автор книги о Жиле де Ре, организовал новый «процесс», в котором участвовали медики, историки и политики. Были зачитаны протоколы прежнего судилища и приведены доводы, говорящие в пользу невиновности обвиняемого и того, что епископ Мальтруа был просто орудием англичан. На обращение к президенту Франсуа Миттерану с просьбой о восстановлении «исторической истины» ответа не последовало… К тому же рыцарь Синяя Борода слишком удобная фигура, чтобы пугать им непослушного ребенка и привлекать туристов к развалинам замков, бывших, по легенде, местом его злодеяний.