Сначала подошли два льва-самца. Придерживая электрический фонарь параллельно ружейному стволу, я прицелился во льва справа и выстрелил; я знал, что в лежачем положении легче повернуть ружье влево, чем вправо. Лев упал, а его товарищ остался на месте и смотрел на него.

Я дал выстрел по второму льву, и он упал. Для верности я послал в него еще одну пулю. Никаких признаков присутствия львицы не было заметно. Я выполз из махана и оттащил обоих львов под дерево, укрыв их своим плащом, чтобы не дать гиенам возможности испортить их шкуры.

После этого я уснул на своем насесте, укрывшись ветками. Проснулся я от звука, издаваемого жующими челюстями. Это пришла львица с тремя львятами. По возможности бесшумно я поднял ружье и выстрелил ей в голову. Она упалаьпоперек туши приманки, а львята исчезли в темноте. Таким образом, я, выполнив свою задачу, спустился с махана и, схватив львицу за хвост, стал ее оттаскивать к убитым ранее львам.

Электрический фонарь я положил на землю, чтобы обеими руками оттащить львицу под деревья. Внезапно передо мной в темноте возник силуэт зверя. На какой-то миг я решил, что это один из львят, но потом сообразил, что очертания слишком велики для львенка. Я остановился и уставился на него. Передо мной оказался крупный лев-самец, вероятно, друг убитой львицы.

Ружье свое я оставил в махане. Какое-то мгновение оба мы — и лев и я — стояли, глядя друг на друга. Мне лев показался величиной с доброго быка. Он не издал ни единого звука — просто стоял и смотрел на меня. Я разглядел его огромную мохнатую гриву и черную морду, находившуюся не более чем в 15 футах от меня. Мои нервы не выдержали напряжения, и я рванулся к дереву. Хотя на нем не было веток, я вскарабкался по стволу, как белка. Когда я забрался в махан, то был весь мокрый не от физического усилия, а от пережитого страха.

Через несколько минут я услышал, как лев подошел к приманке и стал с шумом поедать ее. Видеть я ничего не мог — фонарь остался внизу. Прислушиваясь некоторое время, я определил местонахождение льва.

Взяв по возможности точный прицел, я выстрелил. После выстрела все затихло. Я едва различил контуры льва, лежащего рядом с приманкой. Он был убит наповал. Мне не терпелось разглядеть поближе его гриву, но остаток ночи пришлось просидеть в махане. Все львы Африки с самыми черными гривами не заставили бы меня спуститься с дерева.

Временами я засыпал и тут же просыпался от кошмарных сновидений. Мне чудилось, что лежащие внизу звери разрывают меня на части. Утром я спустился, чтобы осмотреть убитых львов. Последний убитый мною лев имел роскошную овсяного цвета гриву. Я считаю его одним из лучших трофеев, взятых мною во время этой поездки.

На рассвете следующего утра мы с Киракангано вышли на поиски детенышей убитой мною львицы. Мы нашли всех трех львят под пучками засохшей травы. Они походили на маленьких пушистых медвежат, однако яростно рычали и плевались на нас. Мы отнесли их в лагерь. Я покормил их молоком из миски, несколько раз ткнув их в нее мордой. Львята еще не научились лакать, так как питались молоком своей матери. Однако, облизав намоченные в молоке носы, они поняли, что это вкусно. Долгое время они питались, тыча носы или же опуская лапы в миску, а потом слизывая молоко, приставшее к их шерсти. Со временем они приучились пить молоко и стали совсем ручными. Я привязывал их к ножке походной койки. Они доставляли мне массу неприятностей. Всю ночь они дрались между собой и неистово вопили. Несмотря на то, что они были малы, им нельзя было отказать в мужестве: они всегда были готовы вступить в драку или же весело порезвиться. Однажды днем они сорвались с привязи и устроили целую битву с моей единственной подушкой. Когда я вернулся в лагерь и заглянул в палатку, мне показалось, будто в нее ворвался снежный вихрь. Позже я подарил их своему другу, который выпустил их на волю в районе, где они не могли причинить вреда стадам местных жителей.

Мне часто приходилось слышать, что дикие животные испытывают инстинктивный страх перед огнем. Это мнение столь часто повторяется, что многие принимают его за истину. Я не составлял исключения из правила, и был уверен, что львы никогда не приблизятся к костру. Однако во время моего пребывания на территории племени масаи произошел один случай, который опроверг это представление.

Во второй половине дня я убил зебру для приманки и на волах приволок животное к лагерю. Как правило, я давал трупу «созреть» в течение 24 часов или более, прежде чем выставить его в качестве приманки. Я велел своим помощникам оставить труп зебры у костра, будучи уверен, что никакой хищник не приблизится к пламени.

Киракангано ушел на ночь в ближайший масайский крааль, взяв с собой собак и волов. Мы старались не оставлять этих животных в лагере. Волы в темноте чувствуют львов, бродящих в поисках добычи, и если они не защищены загоном, то в страхе разбегаются. После того как Киракангано ушел, мои носильщики, завернувшись в одеяла, улеглись вокруг костра и заснули. Я уселся в походное кресло и стал смотреть на костер, покуривая трубку. Мысленно я находился далеко отсюда — на песчаных дюнах Лохар-Мосс, где я провел свои юношеские годы.

Вдруг я очнулся и с ужасом понял, что гляжу в морды девяти львам, которые выступили из тени и стояли прямо передо мной.

Я совершенно окаменел. Ружье находилось в палатке, где я оставил горящий керосиновый фонарь. Сначала львы внимательно рассматривали меня, потом обошли спящих носильщиков по другую сторону костра и напали на убитую зебру. Они навалились на труп с рычанием и ревом, легко отрывая большие куски шкуры, как будто она была сделана из бумаги.

Я тихонько выбрался из походного кресла и дюйм за дюймом стал подбираться к клапану палатки, испытывая при каждом движении боль во всем теле. Львы перестали есть и свирепо смотрели на меня широко раскрытыми глазами. Рядом с этими огромными зверями я чувствовал себя карликом. Стоило льву сделать пару прыжков и он добрался бы до меня. Тем временем носильщики продолжали спать мертвым сном всего лишь в нескольких футах от львов. Я подождал, пока львы вернулись к зебре, и фут за футом подобрался к входу в палатку. Затем я быстро вошел в нее и схватил ружье. Никогда еще прикосновение холодной стали не казалось мне столь желанным.

Теперь передо мной встала новая дилемма: если я выстрелю, то носильщики вскочат на ноги и окажутся между мной и львами. Походная цепь, с помощью которой мы приволокли зебру к лагерю, была все еще обвязана вокруг шеи убитого животного. Когда львы затевали драку из-за трупа зебры, они страшно громыхали цепью, отчего стоял невообразимый шум. Я боялся, что этот шум разбудит носильщиков, которые, увидев львов, в панике бросятся бежать. Охваченные ужасом люди, бросающиеся во все стороны между девятью львами, не представляли ничего утешительного. Все же я решил воспользоваться возможностью стрелять. Я прицелился в грудь самого крупного льва, и выстрелил. Пуля точно попала в цель: зверь свалился без звука. Остальные львы при выстреле отошли на несколько футов, а затем снова бросились на труп животного. Мои помощники продолжали спать. На какой-то миг я подумал, что они все мертвые.

Я стал спокойно стрелять по прайду. От выстрелов потух керосиновый фонарь, и я стал целиться по свету, отбрасываемому костром. Четыре льва упали; когда я стрелял в последнего льва, пуля попала в нижнюю часть его груди, он вскочил и стал прыгать на негнущихся ногах, как будто на пружинах. Я поспешно послал новый патрон в камеру ружья и покончил с ним. Остальные львы отошли в темноту.

Выйдя вперед, чтобы лучше прицелиться, я выстрелил по крупной львице. Когда в нее ударила пуля, она резким движением подняла свой хвост, а затем, повернувшись, исчезла в темноте. За ней ушли все остальные львы.

Это невероятно, но носильщики все еще спали без задних ног. Ни рычание львов, ни мои выстрелы нисколько не побеспокоили их. Мне часто приходилось наблюдать этот трансоподобный сон местных жителей, но никогда еще я не видел столь эффектного примера такого сна.