А добрые Пончики летом живут теперь уже совсем в другой деревне, призаняли денег, начали новую жизнь и ждут чем это обернется.

История смерти Бациллы была такова, что все в Системе сказали так: вышла пешком из окна пятого этажа, ударилась об асфальт и умерла от огорчения. Вернее, не все сказали, это Камикадзе так сказал, а остальные повторили. Бацилла кололась, курила, пила все что находила у людей, т.е. целыми аптечками, мешая все, таблетки и настойки, шампуни и зубные пасты, варила из травок питье, работала на самоуничтожение, однако само собой это (это) не приходило, как это пришло уже ко многим в Системе. Ежик, Дерибасовский, Кузя, многие за последние месяцы были похоронены родителями, Винт пропал, просто ушел и все, спустя год его мать кое-кому позвонила приехать на годовщину. Может быть, она его нашла и схоронила, никто не спросил, было неудобно.

Бацилла начала жить в Системе, как некоторые помнили, с шестнадцати лет, приехала откуда-то, потом туда же слиняла рожать, оставила девочку у матери, приехала, опять играла на флейте в подземных переходах, кое у кого ночуя, распечатывала стихи и т.д.

Но Система вот какова: она принимает всех, пригревает на флэтах своих детей, в том числе и настоящих детей, и все они поначалу тихие и безобидные как цветы, делятся всем что у них есть, образуют огромные семьи, каждый приходи и всем найдется два квадратных метра, слушают музыку, поют, плетут фенечки, учатся играть на гитарах и флейтах, угощают друг друга таблетками, тихо варят варево, передают из рук в руки шприцы, однако, как показывает нам история Бациллы, и внутри этих ангельских формирований, принимающих всех, есть свои запреты, и те, кто им не следует, те уже парии, отверженные; и одни бедные выгоняют других бедных, совсем уже крезанутых-шизанутых, как говорится. Этих нельзя даже впустить в дверь, обязательно украдут общее или чье-нибудь, попользуются доверием, глядь — а исчез косяк шмали или колесо, хорошая таблетка, тщательно спрятанная в карман рюкзачка в бумажке. А это уже тяжкий грех. То есть, заметим, кто хочет приходи и живи, пустят всех своих, нищих, смертельно больных, убогих и безумных, голодных в состоянии «ломки», а также и богатеньких, хорошо одетых, т.е. прикинутых и упакованных, так называемых «герел» (тринадцати-четырнадцати лет, свежих девочек из младенческой постельки от родителей): только не воруй с трудом добытое.

Не пустят, разумеется, алкашей от пивных ларьков, затем рокеров в кожаных косухах с банданами на головах, затем воровскую братву, люберов накачанных, фашистов — это другие образования, другие скопления.

В целом так, в Системе имеются, как уже сказано, свои парии. То есть туда уже идут парии, отверженные и отвергнувшие все и всех, но среди этого сообщества париев есть свои прокаженные, которым нет хода никуда. То есть у людей Системы, совершенно распущенных в этом распущенном сообществе, идеально свободных, вольных от морали, допускающих протяженные во времени, длящиеся самоубийства и убийства (как случай легендарного уже человека, который вынес на балкон своего сына трех месяцев на спор с самим собой, уроню-не уроню, и держал на вытянутых руках, тварь я дрожащая или кто, но уронил, дрожали руки. Ему так велели, сказал он, продиктовали — вот это был свой, его поместили в чум, т.е. в психушку, и его не погнали когда он оттуда явился, но очень скоро он ушел тоже, рано выписали, говорили на поминках родители, помятые и униженные) — у людей Системы все же были свои изгои.

Итак, протяженные во времени самоубийцы, среди которых бытовала шутка «жить хорошо и быстро или скучно и медленно», так называемый выбор. Бацилла была именно такой, живущей быстро, и от нее шарахался самый бывалый народ, а саму ее не пускали уже ни на какие пороги. Город закрытых дверей, Москва. Бацилла пригребла к столичному берегу юной герлой, ей распахнули ворота, она с кем-то спала, от кого-то родила, от кого-то заразилась туберкулезом, быстро усвоила нехитрые правила и внешность, научилась плести себе фенечки, а вот когда, отвезя ребенка к родителям, она вернулась, тут и началась ее гибель. Игра на флейте зимой в подземном переходе давала немного, дозу надо было увеличивать (дозу наркотиков), денег не было, Бацилла начала бесхитростно брать чужое, причем у своего же брата из Системы, у которого всегда с деньгами пенисто (выражаясь по-латыни), т.е. хреново.

Бацилла настолько прославилась среди своих, что ее имя стало известно по всей Москве, вернее, ее кликуха, никто не знал как ее по-настоящему звать. Ее стихи перепечатывали и передавали друг другу совершенно посторонние люди, ее жизнь стала легендой, а вот ее самое не пускали жить, находиться с ней рядом было невозможно, даже как-то страшно. Среди этих отважных, циничных людей Системы, не желающих долго жить, среди апологетов быстрой смерти, длинноволосых, голодных, больных, грязных, вшивых (с мустангами) девочек и мальчиков — даже среди этих смертников Бацилла была страшна, то есть она не была особенной на вид, просто решили ее не пускать.

Может быть, все-таки чем-то жутким разило от ее лица, от прозрачных грязных рук, от ее фигуры, полностью бестелесной, причем глаза ушли в ямы, щеки запали, зубы выставились как на подбор, желтовато-черноватые, носа не было, он как бы подтаял, истончился, зияли дырочки, как у оперированного певца Майкла Джексона. Во всяком случае, Система стала выдавливать Бациллу вон, то есть куда? Ясно куда. Но этого же не могло быть в принципе, ведь именно в Системе всегда и всех должны привечать, Система все приемлет и никого не отринет, всем найдется кусок бетона и плечо соседа в подвале, ничего больше не гарантировано, пол, потолок и какой-нибудь, может быть, кран с водой где-нибудь.

Бацилле в этом было отказано. Ей было отказано также в дружеском общении, в круге родных, в покое и смерти среди своих.

И она вдруг, побродив зимой по Москве в поисках крова, исчезла как сквозь землю, и все, в особенности Камикадзе, с удовлетворением констатировали свою свободу от Бациллы: именно у Камикадзе была крохотная квартиренка после бабушки, и как только бабка умерла, как только Камикадзе внес в квартиру рюкзак, так Бацилла поселилась там, неизвестно где все узнав. Бацилла с уверенностью в своем праве поселилась, как селятся вообще люди Системы на любом свободном клочке пола под крышей, возникающей у кого-то из членов Системы. Дверь в Системе для ее людей должна быть всегда открыта, как к Богу в храм, и всем должно находиться место, у Бога всего много.

Но не Бацилле, ее погнали. Вскоре она опять появилась, еще более исхудавшая чем раньше, а у Камикадзе уже постоянно жила пятнадцатилетняя жена только родившая, да еще и баба с ребеночком, да еще один Гнус, который единственный из всех иногда приносил деньги.

Бацилла торкнулась в дверь, и Камикадзе, услышав знакомый голос, выпустил свою бабу со шлангом (маслопровод от грузовика, тяжеленькая штука). Пятнадцатилетняя баба была тоже худая, голодная, но кормящая мать и семьянинка, защитница мужа и ребенка, как и положено в Системе. Бацилла отступила. Где она провела следующие четыре дня, неизвестно, денег у нее не водилось, флейта тоже уже исчезла, а она была единственным орудием труда Бациллы, средством пропитания.

Тут же подоспело еще одно событие, сгорело четверо из Системы на чьей-то пустой даче, вполне возможно, что ни на чьей, просто поддели дверь и вошли, опять-таки у Бога всего много. Когда вошли пятеро, то (видимо) выпили, и впятером начали выгонять пришлого, постороннего человека, привязавшегося к ним где-то по дороге. Собственно, это стандартная схема смерти в Системе — вдруг все скопом начинают выгонять одного, животное чувство тесноты играет тут свою роль или же то же животное ощущение чьей-то слабости, уходящего подтолкни, голуби клюют в глаз больного голубя, волки раздирают на части заболевшего волка и т.д., так и в Системе, но с чужим дела не имей, таись. Чужой не знает законов Системы, и выгнанный (несъеденный и незаклеванный) гость встал на обе ноги, припер дверь бревнышком, дождался, пока погаснет свет и утихомирятся люди Системы, и полил из зажигалки дом бензином, долго старался запалить и запалил, видимо, был мастак зажигать (заводить) костры в течение жизни на воле, и результат: все сгорели, один Гнус, страдавший всегда бессонницей, выбил стекло и вышел вон, все.