Согдийцы-колонисты оседло жили в устье реки Унги. Здесь они, как и в Семиречье, пахали землю, занимались ремеслами и, может быть, торговлей. Освещали жилища чирагами. Здесь же они хоронили своих умерших, вероятно, по христианскому обряду.

Но как и когда появились на Ангаре эти переселенцы из Согда или ближних согдийских колоний, находившихся за его пределами?

Что касается датировки нижнего Унгинского поселения, то на нем не найдено, например, узких трехперых наконечников стрел, обычных для более ранних древне-тюркских захоронений и ведущих свое начало от гуннских свистящих стрел. Наконечники стрел на Унге имеют более поздний облик. Форма чирагов с щитком тоже как будто по среднеазиатским аналогиям ведет нас скорее к IX–X векам нашей эры, в позднекурыканское время. Этому заключению не противоречит и то, что «несторианский толк христианства», по мнению С. Кляшторного, получил известное распространение среди кыргызской аристократии «к середине IX века или несколько ранее».

Согдийский народ неоднократно упоминается в рунических текстах Монголии. Согдийцы не только сталкивались с орхонскими тюрками-завоевателями у себя на родине, в Средней Азии, но бывали и в самой Монголии, особенно в уйгурское время.

Выдающийся исследователь древних культур Центральной Азии Г. Рамстедт отмечал, что согдийцы построили в 758 году для уйгурского хана на северном берегу реки Селенги город Бай-Балык. На развалинах его, по словам этого исследователя, ютился в XIX веке буддийский монастырь Бий-Булугийн-Хуре. «Упоминание согдов, — пишет Рамстедт, — в этих местах, на берегах Селенги, чрезвычайно интересно и объясняет, когда началась та религиозная пропаганда, которую эти согды потом вели за свою религию, манихеизм. Влияние согдов на уйгуров, должно быть, началось именно во времена этого уйгурского хагана Моюн-Чура… От согдов уйгуры получили и новый алфавит, который потом перешел к монголам и употребляется у них еще и в наши дни».

Первые сведения в мусульманских источниках о дороге в «страну кури (фури)», то есть курыканов, находятся в сочинении иранского автора Гардизи. Он дает живое описание влажной области в бассейне Ангары. Там постоянно идут дожди, много воды и повсюду встречаются реки. Страна эта лежит между землей енисейских кыргызов и «страной племени кури». Так рассказывали о ней, видимо, купцы, направлявшиеся из Средней Азии или Семиречья к Байкалу и далее в Монголию. Ангарским путем, через многочисленные притоки Ангары, могли проникнуть на устье Унги и те среднеазиатские пришельцы, которые оставили здесь следы своего пребывания.

Связи населения Прибайкалья с оседлыми земледельцами Средней Азии — потомками согдийцев отмечаются и много позже. О них свидетельствует, например, наличие в составе бурятского народа отдельных родов, носящих наименование сартул, то есть «сарты». Роль среднеазиатских выходцев как основателей земледельческой культуры среди кочевых скотоводческих народов Сибири и Центральной Азии нашла отражение и в фольклоре в образе мифологического героя «сарта» — Сартактая, богатыря, который совершает подвиги космического масштаба: прорубает в скалах гигантские канавы и ворочает целыми горами.

Если, однако, линия культурных связей была направлена в данном случае с запада на восток, то археологическими находками документируется и обратное направление таких связей в то же самое тюркское время.

Глубинная Азия была родиной тюркоязычных кочевых племен, которые издавна стремились и на запад, вплоть до Днепра и Дуная.

И здесь снова обнаруживаются столь же неожиданные, как и колония согдийских земледельцев на Унге, археологические документы. Таковы находки на одном из важнейших курыканских укрепленных поселений и долине реки Куды, между бассейнами Лены и Ангары.

Вдоль древнего пути от берегов Ангары к верховьям Лены по просторной степной долине вьется река Куда, родина кудинских бурят. Около старинного села Усть-Орды, или, по-бурятски, Харганая, над руслом Куды поднимается гора Манхай, уже издали бросающаяся в глаза своими лесистыми вершинами и крутыми склонами. Напротив самой высокой вершины Манхая лежит небольшой, но знаменитый в прошлом холм, священная гора кудинских бурят Ухыр-Манхай, где на выходах красного песчаника были высечены древние рисунки. На манхайской вершине, где снова выступают горизонтальные пласты красного песчаника, тоже видны многочисленные наскальные рисунки.

Непосредственно над писаницами располагаются остатки древнего укрепленного поселения — Манхайского городища. Городище было надежно защищено с трех сторон отвесными обрывами и крутыми склонами столовой возвышенности. Но этого обитателям Манхайского поселения показалось мало: они выкопали глубокие рвы и насыпали земляные валы со стороны узко го перешейка, соединяющего площадку городища с вер шиной горы, и, кроме того, укрепили вал на перешейке подстилающей его мощной кладкой из плит песчаника.

Изучая этот вал, мы неожиданно обнаружили в его основании ритуальное захоронение костей коня. Это были трубчатые кости ног, не расколотые для извлечения костного мозга, а целые, как это делалось во времена шаманских жертвоприношений. Нужно думать, что жертвенная лошадь была убита во время закладки укрепления, а кости ее захоронены после ритуальной трапезы.

Еще неожиданнее оказалась другая находка: на одной из плит четкими уверенными линиями было вырезано изображение всадника. За первым камнем последовали другие, всего более двух десятков. Изображения на плитах по стилю и содержанию ближайшим образом напоминают наскальные рисунки на писаницах той же Кудинской долины, например, на Манхайских скалах или на горе Байтог. Эти изображения не вытерты камнем, как наскальные рисунки на реке Лене, а выгравированы.

Главным сюжетом здесь являются изображения лошадей и всадников. Лошади часто украшены султанами и подшейными кистями. На шеях видны острые зубцы подстриженной гривы. Лошади иногда одеты в специальную броню, которая, как и броня на фигурках всадников, передается поперечными линиями. У всадников видны в руках копья с флажками. На плитах есть также изображения диких животных. Таков, например, табун косуль, переданных живо, с большой экспрессией: косули прыгают одна за другой, широко раскидывая ноги и вытянув вперед головы.

Кроме изображений людей и животных, на плитках из вала Манхайского городища встречаются условные, а также орнаментальные рисунки в виде сетки из перекрещивающихся косых линий. Такие схематические рисунки часто встречаются в наскальных изображениях Прибайкалья, в особенности на реке Лене, например, в классическом местонахождении около деревни Шишкино, между Качугом и Верхоленском. Судя по шишкинским и другим наскальным рисункам на Лене, они связаны с охотой при помощи сетей или охотничьих изгородей и с охотничьей магией. В результате магических обрядов звери должны были попадать в ловчие сети и в изгороди. О таких обрядах наглядно рассказывает рисунок на одной из ленских скал, где изображены сети и направляющиеся к ним олени, а также фигура божества — даятеля охотничьей добычи и руническая надпись-заклинание.

Среди условных рисунков, выгравированных на плитах из вала Манхайского городища, особое место принадлежит двум.

Первый вырезан на плитке песчаника и состоит из смело и размашисто вычерченных кривых линий, среди которых выделяется фигура, напоминающая своеобразно схематизированную пальметку или цветок с двумя боковыми округлыми лопастями и такими же двумя выступами кверху. Среди прихотливо извивающихся длинных кривых линий разбросаны также S-образные фигуры, похожие на лепестки цветов или листья.

Второй рисунок на плитке, выполненный более детально и тщательно, отличается и более четко выраженной композицией. Сплошное орнаментальное поле рисунка отчетливо делится на три горизонтальных пояса, расположенных один над другим и вместе с тем соединенных друг с другом. В каждом поясе видна одна и та же фигура, напоминающая полумесяц с S-образно вогнутой серединой. Промежутки между тремя крупными фигурами, расчленяющими и организующими все орнаментальное поле, заполнены такими же, но более сложными по форме мелкими фигурами, представляющими собой стилизованные цветы или части растений.