— Зачем пришел? — Валерий Николаевич набычился. — Что надо?

— Какой быстрый! Все хочет знать! А ты-то сам зачем пришел?

— Вещи свои проверить. Я, между прочим, у себя дома, — Валерий Николаевич в упор смотрел на гостя, все еще не понимая, что тот хочет, но уже догадываясь, что дело принимает нежелательный и весьма опасный для него оборот.

— А туда, в конец улицы, зачем ходил? Что искал-то, вынюхивал что, Валера? — гость, оторвав спину от стенки, сел прямее. Пожалуй, чересчур прямо. Он был напряжен. Глаза его — холодные и злые — караулили каждое движение Хромова.

— Ах вот ты о чем? То-то я смотрю, примчался. Что, друг, жареным запахло? — Валерий Николаевич лихорадочно соображал, как ему выпутаться из этой становящейся смертельно опасной ситуации. Можно было бы, конечно, прикинуться ничего не понимающим дурачком, но этот гость вряд ли бы ему поверил. А можно было пойти ва-банк: подействовать на противника психологически — хорошенько нажать на парня, испугать его, мол, не рыпайся, брат, ты уже под колпаком, а я лишь исполняю поручение вышестоящего начальства.

— Паленым, Валера… Сильно запахло, доро… — гость не успел закончить фразы.

Хромов кинулся на него, нанося удар кулаком правой рукой, в котором была сжата связка ключей. Но противник ждал этого. Ноги и корпус его были подготовлены. Поэтому он успел отвернуть голову и, как на пружинках, отпрыгнуть в сторону. Удар Хромова пришелся в деревянную перегородку. Промахнувшись, Валерий Николаевич рухнул грудью на кровать, а коленями на пол. Гость же, моментально вскочив с кровати, нанес неловко поднимающемуся Хромову сильный удар кулаком в затылок, вернув его на кровать. После этого, чтобы подавить сопротивление хозяина дома, гость дважды сильно ударил его ребром ладони в основание шеи, затем, схватив его левой рукой за волосы и рванув на себя, нанес правой рукой тяжелый удар в челюсть поверженному. Хромов тяжело рухнул на матрас и замер.

— Ну что, Валера, выходит, ты меня вычислил. А раз вычислил, то извини: или ты, или я. Я, конечно, себя выбираю. Логично? — гость стоял в трех шагах от Хромова, направив на него дуло пистолета с глушителем.

Хромов медленно подобрал под себя колени и попытался встать. Он молчал. Мысли с огромной быстротой вращались в его мозгу, и с этой каруселью Валерий Николаевич ничего уже не мог поделать.

— Логично… — наконец выдавил он из себя, пытаясь хотя бы звуком, собственным голосом навести порядок в вышедших из подчинения мыслях.

— Не поднимайся, парень. Мне так удобнее с тобой разговаривать. А то ты вон какой прыткий: чуть не грохнул меня…

— Что тебе нужно? — глухо заговорил Хромов, сидя на полу и разворачиваясь лицом к гостю. — Что я должен сделать?…

— Во как заговорил, молодец! Уже ничего не нужно делать… Жаль мне тебя, Валера! Был бы ты со мной, мы бы такими делами ворочали! — гость мечтательно закатил глаза и опустил дуло. Хромов, однако, осознавал, что это не более, чем игра. — Эх, жаль, что ты не в моей команде…

— Зато она в твоей команде, — мрачно пробурчал Хромов.

— Ну ты Пуаро! Ну ты Пинкертон! В корень смотришь! Эх, и зачем ты только встал у меня на пути? Оставался бы лучше у себя в спецшколе, преподавал бы понемногу, звания очередные получал, диссертации готовил. У тебя же голова, деньги тебе не нужны!

— Я… буду работать… на тебя, если хочешь, — сказал Хромов, бегая глазами по комнате.

— Ну-ну, не суетись, Хромов! Твой топорик далеко! Нет, конечно, работать на меня ты никогда не будешь. Врешь ты, братец! Я тебя знаю: деньги для тебя не более, чем средство, тебе истина милее всего, розовые идеалы. Вот потому-то тебе «папа» и не платит. Ты идейный. К тому же ты — хе-хе! — патриот. Надо же такое: в наше время, на нашем месте — и патриот! Это, парень, опасно. Для всех опасно, слышишь? Для меня опасно, для таких, как я. Если ты, патриот, будешь жить со мной в одном доме, то что же мне, космополиту безродному, тогда делать? Как же я тогда обустрою свою драгоценную жизнь? — гость говорил это с нескрываемой издевкой и при этом смеялся. — Я ведь нежный и капризный, мне ведь много, очень много надо. И, самое главное, мне ведь ничего и никого здесь не жалко, кроме себя, конечно! Нет, нам с тобой решительно невозможно жить в одном доме: или ты, или мы, братец. Хотя, как выразился один большой русский писатель, мы этот самый дом не любим, мы и стены в нем обоссать можем, потому что нам все равно здесь не жить… А что, хоть и ругают его, а прав он: запросто можем, с превеликим, так сказать, удовольствием. Но мне пока рвать когти отсюда рановато. Поэтому ты, брат, увы, не жилец. И потом, не я сейчас, так кто-нибудь другой когда-нибудь вычистит тебя отсюда… Да, всем ты поперек горла со своими убеждениями да исключительными способностями. Всем, кроме начальства, конечно. Оно все твои победы себе в заслугу ставит, на этом и держится. Слушай, Валера, скажи, а ведь ты там, — гость махнул рукой себе за спину, — компьютер искал, верно? Ладно, не молчи, все равно знаю, что искал. Такой уж ты, умный. И ведь почти в точку попал. Надо же, без всякой информации вычислил! А эти дурни из центра никогда не докопаются. Ты, брат Валерий, один их всех стоишь. И все же не возьму я тебя к себе, не возьму. Спокойней мне да и многим человечкам будет, ежели ты теперь кончишься…

— Подожди, давай поговорим, — хрипло заговорил Хромов, продирая одеревеневшее горло словами. На лбу у него выступила испарина, губы побелели и едва заметно дрожали. — Ты ошибаешься, ты меня не за того принимаешь.

— Хватит, Валера. Может, я и не обладаю твоими аналитическими способностями, но именно я стою за спиной, и то в левое ухо клевещу, то в правое ухо нашептываю. Я бы, может, и оставил бы тебя в живых, но мне, друг, с тобой тесно здесь. Нет, не в этом доме, а на всей нашей голубой планете Земля. Что, хорошо сказал? Все никак не могу свои крылья расправить! — гость подошел на расстояние вытянутой руки к Хромову и приставил дуло пистолета к его голове.

— Пришьешь… меня? — Валерий Николаевич облизал сухие и шершавые, как наждак, губы и горько усмехнулся. — Но ведь все знают, что я поехал сюда. А кое-кто даже посвящен в то, зачем именно я поехал. Тебя мгновенно вычислят, в шесть секунд! Ты хочешь… нет, ведь ты не можешь… — Хромов вдруг обхватил ноги гостя руками и с силой боднул его головой в колени, намереваясь свалить противника, но в этот момент в голове у Хромова разлетелся брызгами хрустальный шар, и земля из-под него выскользнула, как маленькая льдинка, на краткое мгновение открыв его внутреннему взору бескрайнее синее небо.

Хромов затих у ног гостя, не подавая признаков жизни. Гость высвободил свои ноги и дважды с силой ударил Валерия Николаевича рукояткой оружия по затылку. После этого он приложил свою руку к виску бездыханного хозяина и проверил пульс. Пульса не было.

Гость обшарил карманы Хромова, извлек из одного какой-то клочок, и, усмехнувшись, спрятал его себе в карман. Затем он подошел к старому платяному шкафу и двумя пальцами поднял с пола туристский топорик за его серединную часть. Смочив обух топора свежевыступившей кровью хозяина, он положил топорик рядом с телом, предварительно протерев собственной рубашкой те места топора, к которым прикасались его пальцы. Отпечатки на резиновой ручке при этом остались нетронутыми. Закончив с топориком, он посмотрел на часы.

«Смерть Валерия Николаевича Хромова наступила между восемнадцатью и девятнадцатью часами в результате получения нескольких ударов тупым предметом в затылочную область», — ухмыляясь, подумал гость и еще раз взглянул на Хромова. Из расстегнутой рубашки Валерия Николаевича вывалился маленький алюминиевый крестик на шнурке.

— Спаси и сохрани, — прочитал, ухмыляясь, гость и с силой дернул за шнурок, пытаясь разорвать его, но шнурок оказался крепким. Немного раздраженно гость попробовал снять крестик с головы Хромова, но не смог: мешали то затылок, то подбородок. В общем, голова никак не пролезала сквозь петлю шнурка. — А может, тебе голову отрезать? — зло спросил он свою неподвижную жертву и усмехнулся. — Я бы отрезал, да по регламенту не положено!