— О, Господи, не надо!

Это у нее получилось ненатурально: у нее не было времени на подготовку.

— Я не стану заплывать на вашу половину бассейна… Постараюсь этого не делать.

Она опустила глазки, потом подняла их на меня и кокетливо отвела в сторону.

— Зазу, — попросил я ласково, — поднимитесь наверх.

— Что?

— Поднимитесь по лестнице. Нет, не до самого верха. Чуть-чуть, на пару перекладин.

— Зачем?

— Я вам скажу, когда вы поднимитесь ко мне, я вам прошепчу.

Она сощурила глаза и чуть вытянула вперед губы. Передо мной был капризный ребенок. Что ж, выполнено безукоризненно.

— Вы вовсе не должны мне ничего говорить. Я… ммм… не хочу знать.

По-моему, она уже догадалась.

— Вверх по лесенке. Ну же, раз, два.

— Я не…

— Ну что ж, в таком случае придется нырять мне!

Она начала подниматься.

— Прекрасно, — похвалил я, — достаточно. Ведь мы не хотим переусердствовать, не так ли?

Вода скатывалась с ее бедер, струилась с больших белых грудей. Я наклонил голову в сторону, потом в другую.

— Именно так я и думал. Как мне кажется…

Я понизил голос до шепота:

— Вроде бы 38–21–36–22.

Карие глаза смотрели на мои губы.

Она тоже шепотом повторила:

— 38–21–36…22. Что же такое 22?

— Вы прекрасно знаете, что это означает!

Я возвращался назад в Лос-Анджелес, опустив верх своего «кадиллака», ветер охлаждал мое лицо. Время от времени я улыбался. Зазу вспыхнула, да еще как, даже грудь порозовела. Стала такой же, как дом ее отца. Нет, это заявление я беру назад. Цвет был вовсе не таким вульгарным.

Поел я на Стрипе и воспользовался платным телефоном, чтобы позвонить Сэмсону и сообщить о Верме и обо всем остальном. Мне не хотелось ехать в полицейское управление, так как в этом не было особой необходимости.

Сэм поинтересовался, как реагировал Александер. Я ответил:

— Сама любезность и благожелательность. Он не питает зла к человеку, который всадил четыре пули в Гизера. Живи сам и не мешай жить другим. Беспокоиться не надо.

— Скверно.

— Можешь мне не говорить. Если бы он бушевал и ругался, я бы чувствовал себя гораздо спокойнее.

— Мы получили сведения о том, что что-то определенно готовится. Шелл, решительно все, что тебе удастся разнюхать, сообщай сразу же, хорошо? Даже если это не кажется важным.

— Конечно, Сэм. А все, что требуется от тебя, это всунуть кляп в рот Биллу Роулинсу, прежде, чем он его раскроет…

— Слишком поздно.

— Слишком поздно?

— Вот именно.

— Я этого боялся.

— Могу тебе сказать, Шелл, что я очень беспокоился.

— Я тоже. Уж этот Билл. Нельзя ли его упрятать за решетку?

— Ох, заткнись! Мы получили сообщение от пары наших информаторов, что Домейно и его парни что-то собираются организовать сегодня или завтра, одним словом, очень-очень скоро. Александеру это понравится не больше, чем убийство Дайка… Если в знать, что именно, возможно, нам бы удалось остановить. Но пока мы ничего не знаем.

— Вы не задержали никого из молодчиков Домейно?

— Не можем их найти. Это тоже беспокоит меня. Их нет ни в одном из злачных мест, где они обычно слоняются.

— Странно. Я спросил Александера, где смогу их найти, он ответил, что не знает. Более того, я верю ему. Еще кое-что, Сэм. Вчера Александер отдал распоряжения относительно похорон Гизера, и я видел соответствующие объявления в газетах. А когда я упомянул об этом Александеру, тот, как мне показалось, переполошился. Очевидно, он не предполагал, что газеты так быстро поместят это. Возможно, если не вероятно, что банда Никки намерена показаться там.

— Естественно, мы думали об этом… Лично я в этом сомневаюсь, но на всякий случай поблизости будут находиться две радиофицированные машины. Кроме того, я лично сообщил Александеру, что полиция будет присутствовать, если не внутри во время отпевания, то снаружи, и что появление вооруженных людей на похоронах категорически запрещено. Это требование распространяется на всех без исключения.

— Ну что ж, я попробую кое-что выяснить по своим каналам. И если что-то подцеплю, сразу же позвоню тебе.

— Заходи, коли будет время. Кое-кто из твоих друзей хочет с тобой поговорить.

Я повесил трубку.

К десяти часам вечера я совершенно обессилел. Не из-за беготни, но главным образом потому, что ничего не происходило. Это обескураживало и одновременно настораживало. Я проехал на машине не менее пятидесяти миль, разговаривал со своими осведомителями, стараясь выяснить, где находится Никки Домейно и члены его банды, но никто ничего не знал.

Был понедельник, а по понедельникам «Джаз Пэд» бывает закрыт.

В десять вечера я отдыхал у себя дома с бокалом спиртного в руке, ломая голову над тем, что творится, чего следует ожидать. В том, что произойдет что-то весьма неприятное, я не сомневался.

Зазвонил телефон.

Я потянулся к трубке, схватил ее и произнес традиционное «алло?»

— Скотт?

— Да.

— Это Мэт Омар.

Я выпрямился. Впервые кто-то из людей Александера звонил мне.

— Что случилось? — спросил я.

Он начал ходить вокруг да около, говорил о моем визите к Александеру сегодня утром. Наконец я не выдержал:

— Прекратите. Вы позвонили мне из каких-то соображений, Омар. Так объясните, в чем дело.

Он тяжело вздохнул в трубку.

— Да-а. О'кей.

Его голос звучал странно, но это был нормальный, холодный и собранный Мэтью Омар. Говорил он тоном выше, напряженно, как будто нервничал, был взвинчен или чего-то опасался.

— Дело в Алексе, — сказал он. — Я жду его у себя с минуты на минуту. Поднимется черт знает что, как только…

Мне было слышно его тяжелое дыхание.

— Что там с Сирилом?

Снова молчание, но было слышно, как он тихонько ругается, как дышит. Интересно, что он пытался сообщить? А потом я услышал, как нас разъединили.

Я положил трубку и подождал.

Тишина.

Я не знал, откуда звонил Омар, но мне было известно, что он жил вместе с Корком в маленьком домике в Голливуде, в районе Пайнхерст Роуд. У меня в спальне в записной книжке был его адрес и номер телефона. Я поднялся, но тут снова раздался звонок.

Я схватил трубку:

— Омар?

— Кто? Это вы, Шелл?

— Да. Кто это?

— Билл. Билл Роулинс.

— Вы все еще дежурите?

— Они вызвали меня обратно, когда я уже ехал домой. Вернее, Сэм, он еще у себя.

— Что-то случилось?

— Можно сказать, что да. Мы нашли Джея Верма. Его только что застрелили.

— Будь я проклят! Дело плохо?

— Для него да, он убит.

— Где это случилось?

— «Маделяйн». Высоко, в одной из фешенебельных квартир на крыше небоскреба.

Это был шикарный многоквартирный дом в северном Голливуде. Совсем не то место, где, по-моему, должен был жить Верм.

Роулинс продолжал:

— Я отправился туда и звоню уже отсюда. Сэм говорит, что вы захотите приехать и посмотреть, поскольку знаете их обоих, Верма и девицу, которая уверяет, что застрелила его.

— Девица?

— Да. Лилли Лорейн.

— Я выезжаю.

Когда я прибыл туда, эксперты все еще работали. Роулинс и детектив по имени Госс, оба в гражданской одежде, стояли рядом возле бара из темного дерева, отделанного темной кожей, и разговаривали. За ними через стеклянную стену сверкали и переливались миллионы огней Голливуда. Комната была выдержана в светлых тонах: светло-серые стены, серый, но посветлее ковер, тяжелая темная мебель, голубоватый диван справа у стены. На диване сидела Лилли, изредка всхлипывая. Возле нее сидел третий полицейский в гражданской одежде и что-то негромко ей говорил.

Тело Джея Верма лежало приблизительно в двух ярдах от дверей в гостиную, под ним на сером ковре чернели небольшие пятна крови. Пятнадцатью футами дальше, в гостиной возле открытой двери, через которую виднелась кровать, покрытая пестрым шелковым одеялом, находилась вторая лужа крови, впитавшаяся в густой ворс ковра.