— Пусть так, но у нас есть не только враги, но и друзья…

— Они будут нас искать, Коралия! Но найдут ли? Разве мы не приняли все меры к тому, чтобы никто не знал, куда мы пошли? И никто не знает этого дома…

— А Симон?

— Он приходил сюда, возложил венок, но здесь был и тот, другой, кто держит нас в своей власти и, быть может, теперь он постарается избавиться от Симона.

— Но что же тогда нам делать, Патриций?!

Бельваль почувствовал, что она очень испугана, и ему стало стыдно за свою слабость.

— Делать? — переспросил он, овладевая собой. — Ждать… Ведь на нас еще не напали… То, что нас заперли, вовсе не означает еще, что мы погибли. Мы будем бороться, не так ли? Поверьте, у меня еще довольно сил для борьбы… Подождем, Коралия…

Капитан решил удостовериться, что в комнате нет какого-нибудь замаскированного отверстия, через которое можно было бы выйти на свободу. На протяжении почти часа они тщательно обследовали свою клетку. Но толстые стены повсюду издавали один и тот же звук, пол под ковром был выложен плитами, и все они были одинаковы.

Оставался один выход: забаррикадировать дверь, через которую они вошли, чтобы защититься от неожиданного нападения. После того, как вся мебель была сдвинута, Бельваль зарядил пистолет и положил его рядом с собой.

— Теперь мы можем быть спокойны, — сказал он. — Кто бы ни пришел, он будет убит, прежде чем сумеет причинить нам вред.

Но больше всего их тяготили мысли о прошлом. Все то, что они делали и говорили, когда-то делали их родители в аналогичных обстоятельствах. Наверное, так же готовился к защите отец Патриция, так же молилась мать Коралии. Вместе они баррикадировали дверь и со слабой надеждой приподнимали ковер, осматривая пол…

Чтобы отогнать эти мысли, Патриций и Коралия обратились к книгам. Перелистывая страницы, пожелтевшие от времени, они нашли записку, написанную матерью Коралии:

«Патриций, мой любимый! Я пришла сюда утром, чтобы снова пережить то, что было вчера, и мечтать о том, что будет! Так как ты вечером придешь раньше чем я, то и найдешь эти строки… Я люблю тебя».

В другой книге лежала записка Армана Бельваля:

«Моя единственная! Ты только что ушла, и до завтра я тебя не увижу! Мне не хочется уходить отсюда, из нашего убежища, скрывающего от света столько любви и радости, прежде чем я не скажу тебе еще раз…»

Бельваль и Коралия лихорадочно пересмотрели почти все книги, надеясь найти в них записку, письмо, дающие ключ к разгадке тайны, но, увы, страницы хранили лишь доказательства нежной любви их родителей.

Так прошло еще два часа. Тревога Патриции все возрастала.

— Если ничего не случится и дальше, — произнес он, — то это означает, что мы приговорены к медленной смерти и…

Капитан не закончил фразы, но Коралия поняла весь ужас того, что он хотел сказать. Они должны будут умереть от голода, вот что им угрожало!

— Но чтобы умереть нам, молодым и сильным, — продолжал он, — понадобится три-четыре дня или больше, а за это время нам помогут!

— Кто и как? — спросила Коралия.

— Да те же солдаты, Я-Бон, Демальон! Сегодня же ночью они хватятся нас и…

— Но ведь вы сами говорили, Патриций, что они не знают, где мы.

— Узнают! Это легко… Ведь только один переулок разделяет сады. И, кроме того, все наши действия описаны в дневнике, который я вел все это время и который запер в бюро. Я-Бон знает про его существование. Он скажет о нем Демальону… И потом есть еще Симон… Что с ним сталось? Быть может, за ним следили…

Зачем их здесь заперли? Если враг не уморит их голодом, значит он придумал для них другую муку… Бездействие томило. Снова и снова Патриций осматривал комнату, надеясь найти что-то новое. Он открыл книгу, которую они с Коралией поначалу не заметили и, перелистывая ее, увидел, что два листа соединены загнутыми уголками. Капитан разогнул листы и увидел строки, адресованные ему отцом:

«Патриций, сын мой! Если когда-нибудь ты случайно прочтешь эти строки, то узнаешь причину моей смерти. Прочти то, что я напишу, если успею, на стене справа у окна».

Коралия и Бельваль бросились к стене. Но она оказалась закрытой деревянной панелью высотой около двух метров, которая заканчивалась узким карнизом. Капитан при помощи каминных щипцов снял кусок карниза, а потом одну из досок панели. Под ней на ровной поверхности стены действительно виднелось несколько слов, написанных карандашом.

— Любимая манера Симона, — заметила Коралия, — писать на стене и потом прикрывать деревом или глиной.

Патриций снял следующие доски, и под ними оказалось еще несколько строчек, написанных, очевидно, второпях, и побледневших от времени. Их выводила рука его отца в то время, когда ему грозил мучительный конец! Через несколько часов смерть наступила для него и для его возлюбленной…

Он прочел вполголоса:

«Я пишу это для того, чтобы негодяй не остался безнаказанным… Если Коралия и я умрем, то все-таки другие узнают причину нашей смерти.

Несколько дней тому назад он сказал моей Коралии: «Вы отвергаете мою любовь и тем призываете на себя мою ненависть! Пусть это будет так, но я убью вас и вашего любовника и убью так, что никто об этом не узнает, и вашу смерть припишут самоубийству. Все готово. Берегитесь, Коралия!».

И действительно, все было готово. Он знал, что этот дом служил нам местом ежедневных свиданий, и здесь он приготовил нам могилу! Какого рода будет наша смерть? Не знаю. Быть может, голод? Мы заперты здесь вот уже четыре часа. За нами захлопнулась тяжелая дверь, и мы оказались замурованными. Бегство невозможно… Что же с нами будет?»

— Видите, Коралия, они пережили то же, что и мы… Они так же боялись смерти, так же тянулись для них часы ожидания и ужаса, и отец решил оставить это свидетельство… Очевидно, они надеялись, что их убийца не обнаружит написанного. По-видимому, раньше здесь висел тяжелый занавес. Видите, остался карниз с кольцами, на которых он держался? Потом надпись нашел Симон и замаскировал ее панелями.

Бельваль снял еще одну доску и продолжал читать:

«Ах, если бы только мне одному довелось страдать, я был бы счастлив! Но со мной должна умереть та, которую я люблю больше всего на свете! Она пока ничего не чувствует, так как потеряла сознание от ужаса и страха. Дорогая, любимая! Мне кажется теперь, что я уже вижу на милом лице тень смерти. Прости же меня, прости!»

Патриций и Коралия переглянулись. И тех так же мучили одинаковые опасения, те так же забывали о себе, думая только о другом.

Капитан прошептал:

— Он любил вашу мать, Коралия, так же, как я люблю вас. Меня тоже смерть не пугает. Я столько раз встречался с ней лицом к лицу… И ради вас, Коралия, я выдержал бы какие угодно мучения!

Он принялся ходить взад и вперед по комнате, им все больше овладевало возбуждение.

— Я спасу вас, Коралия, клянусь! И какое счастье будет отомстить!

Капитан продолжал отрывать доски, надеясь найти какие-либо указания, могущие быть полезными для них, но нашел только фразы о мести, которые он только что произнес сам.

«Коралия, они будут наказаны! Если не нами, то рукой Всевышнего! Адский план нашего врага не удастся, никто не поверит в наше самоубийство. Убийца будет узнан, и я, пока жив, буду писать то, что должно выдать его».

— Слова, только слова! — в отчаянии воскликнул Патриций. — Угрозы, и ничего, что могло бы нас навести на след! Отец, отец, неужели ты не скажешь как спасти дочь твоей Коралии! Помоги мне, научи меня!

Но ответом ему были только слова отчаяния:

»…Кто же нам поможет? Мы замурованы живыми, приговорены к смерти, от которой защититься не в силах. На столе рядом со мной пистолет. Но к чему он? На нас ведь не нападают. У нашего врага есть время, которое убьет нас само по себе, почти без его помощи… Кто поможет нам? Кто спасет мою возлюбленную Коралию?»

Нервы Коралии не выдержали и она начала плакать. Бельваль, взволнованный ее слезами, с яростью принялся отрывать последние доски. Под ними он прочитал: