— Дайте мне эту бумажку, я хочу посмотреть, — вместо ответа попросил Симон лист бумаги, на которой доктор записал его приметы, но, едва взглянув на него, в испуге вскочил.

— Что такое? Чье имя вы здесь написали? Почему? Почему?

— Вы сказали, что вам это безразлично.

— Да, но почему именно это? Почему?

Под пристальным взглядом доктора Симон сжался и пробормотал:

— Только один человек способен был это угадать!

Жерардек коротко рассмеялся.

— И только он мог угадать место тайника, — продолжал Симон. Доктор хохотал. Выпавший монокль звякнул о чернильницу.

— Арсен Люпен! Арсен Люпен! — в неописуемом ужасе воскликнул Симон.

— Ты угадал, — сквозь смех сказал доктор.

Он вытащил из кармана какую-то баночку и принялся с помощью ее содержимого снимать грим с лица. Потом вытерся полотенцем, и перед Симоном предстал улыбающийся дон Луис.

— Арсен Люпен… Арсен Люпен! — повторял тупо Симон. — Я пропал…

— Совершенно верно, мой старый, но недалекий друг! — воскликнул дон Луис. — Как же ты глуп! Неужели ты вообразил, что так легко будет запереть меня в той газовой ловушке… Я еще тогда мог бы попросту схватить тебя за шиворот, и мы тут же разыграли бы пятый акт нашей драмы. Но в таком случае он был бы чересчур коротким, а я слишком люблю сценические эффекты, чтобы на это согласиться. Гораздо интереснее было подвесить мой электрический фонарь и оставить его раскачиваться, а самому послушать, как трижды отрекался от меня бедняга Патриций, и видеть, как он запирал меня в комнате, вернее, мой фонарь… А когда ты запер дом, как заботливый хозяин, и ушел, я и не подумал торопиться за тобой, так как знал прекрасно, что ты отправишься к Вашеро. Там ты допустил промах, дружище! В швейцарской, на старой газете Вашеро записал номер телефона. Я воспользовался им, позвонил и спросил: «Я только что звонил вам, но забыл спросить адрес». Мне ответили: «Доктор Жерардек, бульвар Монморанси». Я мигом сообразил. Доктор Жерардек? Значит, лечение горла, а потом фальшивый паспорт! И я отправился сюда, не занявшись даже судьбой бедняги Вашеро, которого ты, наверно, где-нибудь придушил, чтобы избавиться от лишнего свидетеля. Здесь я нашел доктора Жерардека, прекрасного человека, и он уступил мне свой кабинет, на время, конечно… У меня было еще два часа времени. Их я употребил на то, чтобы отправиться на барку, завладеть миллионами, устроить еще кое-какие дела и потом явиться сюда.

Дон Луис остановился перед Симоном.

— Ты готов? — спросил он.

Тот вздрогнул.

— К чему?

— Как к чему? Ты забыл? К путешествию! Паспорт в порядке, прямое сообщение Париж — ад. Скорый поезд, отдельное купе-гроб. Разве ты не согласен? Все готово!

Симон попытался встать, но ноги не держали его.

— А Патриций? — прошептал он.

— Что Патриций?

— Я предлагаю его жизнь в обмен на свою.

Дон Луис скрестил на груди руки и в упор посмотрел на Симона.

— Неужели ты всех судишь по себе? — спросил он. — Как бы я мог бросить друга в несчастьи?

Он открыл дверь и крикнул:

— Вы здесь, капитан? Как вы себя чувствуете? Вы не особенно удивлены, что видите меня? Нет, пожалуйста, без благодарностей… Идите сюда, вас желает видеть Симон!

В комнату вошел Бельваль, очень бледный, с забинтованной головой. При виде Симона он сделал гневный жест и побледнел еще больше.

Все трое молчали. Потом дон Луис, потирая руки, сказал вполголоса:

— Какая превосходная сцена! Отец и сын! Преступник и его жертва! Внимание… Что они будут делать? Убьет ли сын отца или отец сына? Потрясающая минута… Какая тишина! Говорит только голос крови… Они бросятся сейчас один к другому, чтобы задушить!

Патриций сделал два шага и вытянул руки, готовясь схватить Симона за горло.

— Патриций! Патриций! — вскричал тот умоляюще.

Руки капитана опустились. Он взглянул на человека, с которым его связывали такие страшные узы, и сказал:

— Скажите мне, где Коралия, и я сохраню вам жизнь.

Симон вздрогнул. При упоминании имени Коралии к нему вернулась его всегдашняя энергия.

— Жизнь Коралии в обмен на мою? Нет, я предпочитаю умереть… Отказаться от золота? Нет, нет! Лучше смерть!

— Убейте его, капитан, раз он сам это предпочитает, — посоветовал дон Луис.

На лице Бельваля отразилась мучительная борьба.

— Нет, нет, я не могу, — наконец тихо сказал он.

— Почему же? — настаивал дон Луис. — Это так легко… Сверните ему шею, как цыпленку.

— Не могу…

— Что вас останавливает? Ведь если бы это был один из «бошей» на поле битвы…

— Да, но этот человек…

— Может быть, вам больше подойдет пистолет? Вот, возьмите мой…

Бельваль, все еще колеблясь, взял пистолет и прицелился в Симона. Тот сидел с закрытыми глазами. Напряжение выдавали выступившие на лбу капельки пота.

Рука Патриция опустилась.

— Нет, не могу, — повторил он.

— Вы все еще думаете, что он ваш отец, капитан? — спросил дон Луис.

— Да, — тихо ответил Бельваль. — Многое заставляет так думать…

— Но не все ли равно, раз это убийца?

— Нет, я не имею права. Пусть он умрет, но не от моей руки…

— Вы имеете право, капитан!

— Это было бы самым страшным преступлением…

Дон Луис подошел к нему, положил руку на плечо и спросил:

— Неужели вы думаете, что я бы советовал вам убить его, если бы это действительно был ваш отец?

Патриций посмотрел на него безумным взглядом.

— Вы что-нибудь знаете? О, умоляю вас…

Дон Луис продолжал:

— Неужели вы думаете, что я мог бы так поступить, если бы этот человек действительно был вашим отцом?

— Стало быть, он не отец мне? — с надеждой воскликнул Бельваль.

— Нет, нет! Разве вы до сих пор не поняли? Стоит только взглянуть на этого негодяя, чтобы понять, что в его голове могли зарождаться планы только самых низких преступлений! В этой подлой драме он единственное действующее лицо! Все думали, что преступников было двое, сначала Эссарец, потом Симон. Но на самом деле все зло творил этот тип. Прежде Я-Бона, Вашеро и Грегуара он убил еще одного человека — вашего отца, Патриций, и это его крики вы слышали тогда по телефону… Теперь вы понимаете?

— Мой отец! — тупо повторил он. — Это он звал меня? Его голос я слышал?

— Да, это был ваш отец.

Симон оставался недвижим. Глаза его горели злобой, как у загнанного зверя.

— Кто ты? — спросил его Бельваль. — Его имя, ради Бога? — обратился он к дону Луису.

— Его имя? Разве вы еще не догадались? Я предполагал это с первого же дня.

Дон Луис выдержал паузу.

— Эссарец-бей!

Патриций вздрогнул, точно от удара. Он уже не размышлял, правда ли это и насколько это могло быть правдой. Для него было ясно, что перед ним Эссарец-бей, убивший его отца. И убивший дважды — лишив Коралии, отняв счастье и смысл жизни, и потом в библиотеке, когда Арман Бельваль говорил по телефону с сыном.

На этот раз его участь была решена. Убийца отца и Коралии должен был умереть.

— Молись! — холодно обратился капитан к Эссарецу.

Его враг, понимая, что минуты его сочтены, вскочил с кресла и крикнул:

— Ну, что же, убей меня! Пусть все будет кончено! Я побежден и признаюсь в этом… И все же это победа, так как Коралия мертва, а золото спасено… Я умру, но тебе не достанется ни того, ни другого… Ни та, которую я любил, ни золото, которое было моей жизнью. Коралии больше не существует, ничто ее не спасет… Если она не моя, то и твоей никогда не будет! Месть моя удалась!

Он то кричал, то понижал голос до шепота.

— Да, да, она погибла! И ты даже трупа ее не найдешь! Ты думаешь она покоится там, в подземелье, вместе с золотом? Под той надгробной плитой? Как бы не так! Нет, Патриций, ты ее никогда не найдешь, и ее задушит золото… Она умерла, умерла… Как приятно бросать тебе эти слова прямо в лицо… Как ты должен страдать! Она мертва, мертва!

— Не кричи так громко, ты ее разбудишь, — сказал дон Луис.

Эссарец, пораженный спокойной уверенностью, с которой тот произнес эту фразу, упал в кресло.