Герои «Твоего восемнадцатого века» — Павел Первый и Екатерина Вторая, Щербатов и Карамзин, Муравьёвы и Лунины — в иных, нежели прежние, ипостасях пришли сюда из других книг Н. Эйдельмана и ещё успеют перейти отсюда в новые, увы, последние его труды. «Твой восемнадцатый век» — это также (а по-своему и — прежде всего) книга о Пушкине, она может быть поставлена в ряд с другими пушкинскими работами автора.

Н. Эйдельман не только упорно — как учёный и как художник — исследует жизнь и творчество Пушкина, он стремится неутомимо, откровенно освоить пушкинское мировосприятие, логику, творческий метод, бесконечно доверяет пушкинскому взгляду, выбору, интуиции. «В сложных случаях полезно посоветоваться с Пушкиным»,— замечает он в «Твоём восемнадцатом веке». И через несколько страниц: «Снова и снова повторим, что, „если за Пушкиным пойти“ — то есть последовать за его мыслью, поиском, намёком,— тогда обязательно откроются новые факты, материалы, образы…»

Книгу открывает «Пушкинский пролог», завершается она рассказом о 26 мая 1799-го, о дне рождения поэта. Первая глава — появление в России Абрама Ганнибала; мы не забываем о нём (автор не позволяет!) и впоследствии: о Крашенинникове ли речь или о Щербатове, о Петре III или о Брауншвейгском семействе, всякий раз находится закономерный повод вспомнить о царском арапе (он, впрочем, «никогда не узнает, что 19 лет спустя в его роду появится мальчишка, который поведёт за собой в бессмертие и потомков, и друзей, и предков…»).

Какие бы сюжеты восемнадцатого столетия ни рассматривались в книге, взгляд автора непременно примечает связь их с жизнью поэта, его судьбой, его раздумьями, творческими замыслами: «Пушкинский род, пушкинская география, пушкинская история выстраиваются в ожидании гения»,— пишет Эйдельман о целом столетии; более того, он пишет о столетии, «за Пушкиным идя»: твой восемнадцатый век в этом плане — пушкинский восемнадцатый век.

«Уходящее столетие прощается с одним из лучших своих творений — тем мальчиком, который через 16 лет на лицейском экзамене вздохнёт о веке Державина:

Тут настала и наша пора распрощаться с осьмнадцатым столетием».

Но, прощаясь со столетием, мы не прощаемся с лучшим его созданием, с мальчиком, с Пушкиным,— нам предстоит взрасти с ним, прожить жизнь его и его товарищей, сыновей этого столетия, продолжавших его и противостоявших ему. Они конечно же обдумывали судьбу людей этого столетия, судьбу отцов, сопоставляли, сравнивали её со своей судьбой; для Пушкина же, питая его творческие замыслы, минувшее столетие было вместе и столетием будущим…

И в устной и в письменной речи Н. Эйдельмана нередко возникали сложности с формой глагольного времени: в одной фразе (и без того непременно энергетически насыщенной) сталкиваются, перебивая друг друга, прошлое, настоящее, будущее. Это тоже от личности, от мироощущения.

В последние годы в его работах властвовали темы нашего тревожного «сегодня». Его манила историческая публицистика, в которой понятие «сегодня» не абсолютизируется, а рассматривается как будущее прошлого и прошлое будущего. И, погружаясь мыслями в события двухсотлетней давности, Н. Эйдельман не упускал этого из виду. Его «странные сближения» — не ловкие «аллюзии», а непрерывность продолжения жизни в её поразительном разнообразии, истории, забавляющейся противоположностями,— горячая наша кровь, текущая в веках. В последней своей книге «Первый декабрист» он смело связывает общим повествованием — о чём давно мечтал — людей далёкого прошлого и наших современников, рисует минувшие события так, как виделись они их участникам, и одновременно показывает их нам из нашего «сегодня», сталкивает оценки вчерашние, нынешние, предсказывает завтрашние. Н. Эйдельман постоянно — в каждой фразе — напряжённо осознаёт, остро чувствует столкновение исторических времён. Его герои, как и сам автор, не живут в прямолинейно разворачивающемся времени-веке — всегда на грани веков!

В. И. Порудоминский