И ещё хорошие пущинские слова о новом директоре:

«При Энгельгардте… по вечерам устроились чтения в зале (Энгельгардт отлично читал). В доме его мы знакомились с обычаями света, ожидавшего нас у порога Лицея, находили приятное женское общество. Летом… директор делал с нами дальние, иногда двухдневные прогулки по окрестностям; зимой для развлечения ездили на нескольких тройках за город завтракать или пить чай в праздничные дни; в саду, за прудом, катались с гор и на коньках. Во всех этих увеселениях участвовало его семейство и близкие ему дамы и девицы, иногда и приезжавшие родные наши. Женское общество всему этому придавало особенную прелесть и приучало нас к приличию в обращении».

Как видим, лицейская жизнь стала свободнее. Те строгости, запрещения, почти казарменная обстановка, в которой мальчики жили довольно долгое время, теперь уменьшаются. Энгельгардт хочет не отделять, но соединять воспитанников с живой жизнью. Лицеистам можно отправляться в гости в пределах Царского Села. И они ходят в дом к оригинальному, образованному человеку, музыканту, преподававшему у них музыку и пение,— Тепперу де Фергюссону. Ходят и в кондитерские, навещают гусаров, чей полк стоял в Царском Селе. Сначала для того, чтобы уйти в «увольнительную», просили специальный билет; потом ходили уже и без спросу. «Иногда,— вспомнит положительный Модест Корф,— возвращались в глубокую ночь. Думаю, что иные пропадали даже и на целую ночь, хотя со мною лично этого не случалось. Маленький тринкгельд[51] швейцару мирил всё дело, потому что гувернёры и дядьки все давно уже спали… Кружок, в котором Пушкин проводил свои досуги, состоял из офицеров лейб-гусарского полка».

События, события у Пушкина! Знакомство с Батюшковым, начало дружбы с Плетнёвым, посещения Карамзина, поселяющегося в Царском Селе, интерес, внимание юноши к его речам, трудам, более всего к «Истории государства Российского»!

Споры семнадцатилетнего ученика с пятидесятилетним писателем-историком о русской старине, словесности, и бешеные шалости вместе с его малолетними детьми, и доверительная дружба с женой Карамзина, переходящая в более нежное чувство: всё это начинается именно здесь, в Лицее, но будет очень важно для Пушкина и в годы южных странствий, и в михайловском заточении, и после…

Карамзина посещает император и не один раз встречается у него в доме или у дверей с кудрявым лицеистом, которого пока не помнит, но вскоре не забудет…

Так начиналось первое и единственное в жизни Пушкина стихотворение, написанное по заказу двора. Старого поэта екатерининских и павловских времён Юрия Нелединского-Мелецкого попросили восславить прибывшего в столицу принца Оранского, наследника нидерландского престола, недавно женившегося на сестре царя. Нелединский не чувствовал в себе должной поэтической силы и отправился за советом к Карамзину. Тот сразу предложил: «Пушкин».

Стихи были написаны за час или два и увезены на праздник в честь новобрачных, во время ужина их исполняет хор… Все довольны: императрица Мария Фёдоровна посылает в награду юному сочинителю золотые часы с цепочкой. Честь и слава, карьера!

В тот же день автор стихов «нарочно о каблук» разбивает те часы,— что ему сама царица!

При встрече с лицеистами царь вдруг спрашивает, кто у них первый? Пушкин отвечает: «У нас нет, ваше императорское величество, первых — все вторые».

Царь хотел бы «первого» приблизить, наградить,— на зависть остальным. Но ему в самой вежливой форме (ведь только царь Александр — первый) отказано. «Все вторые»,— ответил первый поэт. Не хочет приближаться.

Однажды у Карамзина юный Сверчок встречается с молодым офицером Петром Яковлевичем Чаадаевым, прошедшим в восемнадцати-двадцатилетнем возрасте с боями от Москвы до Парижа. С Чаадаевым тогда же — серьёзные беседы, начало дружбы.

С другими офицерами лейб-гвардии гусарского полка — весёлые проказы. Каверин, Молоствов, Соломирский, Сабуров, Зубов — каждому из этих отчаянных гусаров, ничего о том не подозревающих, их юный приятель уже обеспечивает бессмертие: несколько строк Молоствову; экспромт «Сабуров, ты оклеветал…». Позже Онегин

Легенд, смешанных с былью, о гусарских похождениях юного Пушкина сохранилось немало; рассказывали, например, будто на одном кутеже Пушкин держал пари, что выпьет бутылку рому и не потеряет сознания. Пари выигрывается, потому что, выпив бутылку, Пушкин хоть ничего и не сознаёт, но сгибает и разгибает мизинец.

В этих рассказах не хватает только двух, но очень важных вещей. Во-первых, те гусары соединяли «безумное веселье» со взглядом на жизнь вольным, полным достоинства — и это приведёт многих из них прямо в декабристские тайные союзы или в близкий круг сочувствующих…

Второе обстоятельство, которое надо здесь вспомнить,— всё растущее стремление Пушкина вырваться на свободу, избавиться от мелочной, нудной опеки. Он даже попросился у отца в гусары, но Сергей Львович разрешит «по здоровью» только в «гвардейскую пехоту»… Пройдёт немного времени — и будет жаль Лицея, и никогда не уйдут чудесные царскосельские воспоминания… Но пока какое счастье заболеть или удрать к гусарам; или вдруг, к рождеству, редкая удача: отпуск к родителям в Петербург (и ещё 16 лицейских также впервые отпущены к родственникам); каникулы, во время которых каждый день можно видеться с Жуковским:

«Милостивый государь!

Мы возвращаем Вам Вольтера, девицу Орлеанскую, моего отца и мою мать и т. д.— всего

           4

           3

_________

Итого 7

И сверх того, г-н Кюхельбекер посылает Вам 4 тома „Амфиона“.— Очень благодарен от себя. Мой милый господин Жуковский, надеюсь, что завтра я буду иметь удовольствие видеться с Вами; покорнейше просим Задига, Тристама и др. отобедать у нас сегодня, если возможно»[53].

За рождественские недели, однако, вдруг захотелось и обратно, к своим лицейским: грустно думать о скорой разлуке —

Поэт, размышляющий о своём назначении, теперь ищет и, конечно, находит в самом Лицее материал для творчества; кое-что записывает, стараясь сохранить поэтические и жизненные впечатления.

«Вчера не тушили свечек; зато пели куплеты на голос: „Бери себе повесу“. Запишу, сколько могу упомнить.

Или:

Так кипело, бурлило молодое вино, та среда, что рождала гения; кудрявого школьника, студента, который в семнадцать лет писал уже такие стихи:

«Дух лицейских трубадуров» — так назывался один из сборников лучших лицейских стихотворений…