Увидев Беатрису, Саймон пришел в бешенство. Он встал перед костром, сжав кулаки и сверкая глазами, и закричал:

— Я не хочу ничего этого видеть!

— Я тебя понимаю, Саймон, — сказала Беатриса и ушла.

Так что от Патрика в старой детской ничего не осталось. Да, собственно, мало что осталось и от других детей. Когда Беатриса сама была ребенком, детская не могла похвастаться красотой, но зато не была похожа ни на какую другую комнату: мебель здесь была старой и разностильной, пол покрыт пестреньким линолеумом, сверху лежал тряпичный половичок, на стене висели часы с кукушкой, стояли совсем неуместные плетеные кресла и рама для сушки белья, а посередине помещался стол, покрытый красной скатертью, которая была испещрена чернильными пятнами. На стенах, оклеенных обоями с огромными розами, похожими на кочаны капусты, висели дешевые цветные литографии.

Но Нора заново отделала детскую, и та стала похожа на картинку из журнала для домохозяек. Все было выдержано в бело-голубой гамме, а на обоях были изображены персонажи из детских сказок и песенок. От прежней обстановки сохранились только часы с кукушкой.

Детям здесь было хорошо, но от них почему-то не осталось следов. Сейчас эта чисто прибранная и совсем пустая комната была похожа на витрину мебельного магазина.

Беатриса вернулась к себе. Мысли путались у нее в голове, на сердце щемило. Она принялась собираться к завтрашней поездке в Лондон, где ей предстоит встретиться с еще одной кризисной ситуацией в истории рода Эшби.

— Вы сами-то верите, что это Патрик? — спросила она мистера Сэндела.

Мистер Сэндел не имел твердого мнения.

— Он не похож на самозванца, — сказал Сэндел. — Опять же, если он не Патрик, то кто? Фамильное сходство совершенно неоспоримо. А ведь никакого другого Эшби в этом поколении нет.

— Патрик бы мне написал, — сказала Беатриса.

Она постоянно возвращалась к этой мысли. Патрик не оставил бы ее в горе и сомнении на столько лет. Патрик бы написал. Это не Патрик.

Но если не Патрик, то кто?

Мысли каруселью крутились у нее в голове.

— Решать придется вам, — сказал мистер Сэндел. — Вы знали его лучше всех.

— А Саймон? — спросила она.

— Саймон был ребенком, а дети быстро все забывают. Вы же были взрослым человеком.

Опять на ее плечи ложится груз ответственности. Откуда ей знать, Патрик это или нет? Она любила Патрика, но сейчас почти не помнит, какой он был в тринадцать лет. Как можно его проверить?

А может быть, увидев его, она сразу узнает Патрика? Или поймет, что это не он?

Но если даже это не он, но утверждает, что он, как быть? Подаст ли он в суд? Боже, какой шум поднимут газеты!

А если это Патрик, то что будет с Саймоном? Как он отнесется к воскресению брата, которого не видел восемь лет? Обрадуется, несмотря на то, что теряет право на наследство, или возненавидит его?

Придется отложить празднование совершеннолетия. До назначенного срока еще ничего не прояснится. Какую же отговорку придумать для приглашенных?

Но если каким-то чудом это действительно окажется Патрик, ей больше не будет мерещиться мальчик, который передумал и решил плыть назад, но было уже поздно.

Когда Беатриса поднималась по ступенькам конторы «Коссет, Тринг и Ноубл», в голове у нее по-прежнему роились беспорядочные мысли.

— Здравствуйте, мисс Эшби, — приветствовал ее мистер Сэндел. — Ситуация не из легких. Беспрецедентная. Присаживайтесь. Вы, наверно, устали. Тяжелое испытание для вас. Садитесь, садитесь. Мерсер, принесите мисс Эшби чаю.

— Он как-нибудь объяснил, почему не писал нам все эти годы? — задала Беатриса самый главный вопрос.

— Он сказал что-то вроде: «Я предпочитал оставаться мертвым».

— Да?

— Какой-то психологический срыв.

— Так вы верите, что это действительно Патрик?

— Я хочу сказать, что, если это Патрик, то фраза «я предпочитал оставаться мертвым» психологически увязывается с самим побегом из дома.

— Да-да. Может быть. Только… это совсем не похоже на Патрика. Не написать ни слова…

— А убежать — разве это похоже на Патрика?

— Правда, это тоже не похоже. У него был совсем другой характер. Он тонко чувствовал, но не пасовал перед трудностями. Он не стал бы убегать. Для этого в нем должно было что-то сломаться. — Беатриса помолчала. — И вот теперь он вернулся.

— Будем надеяться, что так. Будем надеяться.

— Он вам показался абсолютно нормальным?

— Даже чересчур, — сухо заметил мистер Сэндел.

— Я искала фотографии Патрика, но нашла только вот эту. — Беатриса подала ему групповой портрет. — Мы возили детей фотографироваться в студию каждые три года. Это — последняя групповая фотография. Их должны были опять фотографировать летом в тот год, когда погибли Билл и Нора, в тот год, когда Патрик… исчез. Здесь ему десять лет.

Мистер Сэндел долго вглядывался в детское лицо с еще не оформившимися чертами. Беатриса выжидательно смотрела на него.

— Нет, — наконец вздохнул он, — по такой ранней фотографии ничего сказать нельзя. Фамильное сходство несомненно. По этому снимку только и можно сказать, что все они принадлежат к семейству Эшби. Индивидуального в них мало… Я надеюсь, что, когда вы увидите этого юношу, вы инстинктивно почувствуете, он это или нет. В конце концов, мы узнаем человека не только по чертам лица, а каким-то шестым чувством.

— Да, но что, если я не буду уверена?

— В таком случае я, кажется, придумал выход. Вчера вечером я обедал со своим коллегой Кевином Макдермоттом.

— Королевским адвокатом?

— Да. Я не смог скрыть от него своей растерянности и поделился с ним сомнениями. Он сказал, что установить личность человека ничего не стоит. Все дело в зубах.

— Зубах? Но у Патрика были самые обыкновенные зубы.

— Разумеется. Но его наверняка возили к дантисту, а дантисты сохраняют историю болезни. Кроме того, у дантиста хорошая зрительная память, и он легко узнает знакомый ему рот. Во всяком случае, есть история болезни, где записана каждая пломба.

Мистер Сэндел увидел на лице Беатрисы выражение растерянности, помедлил минуту, потом спросил:

— Что-нибудь не так?

— Детей возили к Хэммонду.

— Хэммонду? Ну тогда все просто. Если вы не сможете твердо его опознать, мы его просто отвезем к Хэ… — мистер Сэндел оборвал себя на полуслове. — Хэммонд, — чуть слышно проговорил он. — Я и забыл.

— Вот именно, — подтвердила Беатриса.

— Да, дело плохо. Очень плохо.

Оба помолчали. Потом Сэндел сказал несчастным голосом:

— Я должен вам сказать: Макдермотт не верит, что этот молодой человек — Патрик.

— А откуда Макдермотту знать, Патрик это или нет? — взвилась Беатриса. — Он его даже не видел! — Мистер Сэндел уныло молчал. — С чего он это взял?

— Это просто его мнение.

— Я понимаю, что это его мнение, но на чем оно основано?

— Он сказал: настораживает, что тот пришел сразу к адвокату.

— Какой вздор! Наоборот, это было в высшей степени разумное решение.

— Вот именно. Он считает, что чересчур разумное. Слишком все гладко. Все словно бы заранее продумано. Кевин сказал, что мальчик, вернувшийся домой после долгого отсутствия, первым делом явился бы к своим.

— Тогда он просто не знает Патрика. Это как раз очень на него похоже: не ошарашивать нас своим появлением, а пойти к семейному адвокату, чтобы тот нас подготовил. Он всегда старался никого не задеть. О себе он думал в последнюю очередь. Я не согласна с анализом вашего Макдермотта.

— Я просто решил ничего от вас не утаивать, — таким же несчастным голосом сказал мистер Сэндел.

— И совершенно правильно, — ответила Беатриса, смягчаясь. — А вы сказали Макдермотту, что Патрик… что этот юноша помнит, как он плакал в «Олимпии»? Что он сам об этом упомянул?

— Да-да, я сказал.

— И Макдермотт по-прежнему считает, что он самозванец?

— Это тоже кажется ему заранее продуманным ходом.

Беатриса негодующе фыркнула.

— Как интересно у него устроены мозги! — воскликнула она. — Вот что значит судебная практика: он привык изобличать свидетелей во лжи.