— Девочки, что…?

— Да, той, что сидит в машине у ворот.

— Может, нам стоит выслушать все по порядку, — сказал Роберт, пытаясь вернуться в мир нормальных понятий.

— Разрешите, я объясню, как обстоит дело, — спокойно сказал Грант.

— Да, пожалуйста, — подхватила мисс Шарп. — В конце концов это ваша история.

«Интересно, уловил ли Грант иронию, — подумал Роберт. — Однако какое завидное самообладание — посмеиваться над сидящим у нее в гостиной представителем Скотланд Ярда. По телефону она говорила совсем не так: у нее в голосе был испуг, почти отчаяние. Может быть, она успокоилась, получив себе союзника, а может быть, просто овладела собой».

— Перед самой Пасхой, — начал Грант, словно Цитируя полицейский протокол, — девушка по имени Элизабет Кейн, которая живет с опекунами на окраине Эйлсбери, приехала на несколько дней погостить в Ларборо. Она приехала на автобусе, потому что рейс Лондон — Ларборо проходит через Эйлсбери и также через Мейнсхилл, район Ларборо, где живет ее тетка. Сойдя с автобуса в Мейнсхилле, она через три минуты оказалась у тетки, а если бы она поехала поездом, ей пришлось бы около вокзала Ларборо опять садиться на автобус до Мейнсхилла. Через неделю ее опекуны мистер и миссис Винн получили от нее открытку, в которой сообщалось, что ей у тетки очень хорошо, и она решила пожить у нее подольше. Они решили, что она останется у тетки до конца каникул — то есть еще на три недели. Когда она не приехала к открытию занятий в школе, они сначала решили, что она просто решила прогулять несколько дней, и написали тетке, чтобы она немедленно отправила ее домой. Тетка же, вместо того чтобы позвонить им по телефону или дать телеграмму, послала им письмо, в котором сообщала, что племянница уехала в Эйлсбери две недели тому назад. Еще неделя ушла на обмен письмами, и когда ее опекуны, наконец, обратились в полицию, о девочке не было ни слуху ни духу уже три недели. Полиция занялась этим делом, но тут девочка вернулась домой. Это произошло поздно вечером, на ней были только платье и туфли, и она была в полном изнеможении.

— Сколько ей лет? — спросил Роберт.

— Пятнадцать, почти шестнадцать, — Грант помедлил, ожидая не будет ли у Роберта еще вопросов, затем продолжал (Роберт, как юрист, не мог не восхититься его манерой изложения: под стать скромно стоящей у подъезда машине, — подумал он). — Она сказала, что ее похитили в автомобиле, но больше от нее в первые день-два ничего узнать не удалось. Она впала в полузабытье. Они постепенно услышали всю историю, когда через двое суток она пришла в себя.

— Кто это «они»?

— Ее опекуны. Полиция сама хотела ее допросить, но при одном упоминании полиции она впадала в истерику, так что нам ее показания попали как бы из вторых рук. Она рассказала, что, когда ждала автобус на остановке в Мейнсхилле, около нее остановилась машина, где сидели две женщины. Женщина помоложе, которая была за рулем, спросила, не автобуса ли она ждет и не надо ли ее подвезти.

— Девочка была на остановке одна?

— Да.

— Почему ее никто не провожал?

— Ее дядя был на работе, а тетка ушла на крестины, — Грант опять помолчал, давая Роберту возможность задавать вопросы. — Девочка ответила, что ждет лондонский автобус, а женщина сказала, что тот уже прошел.

Поскольку она почти не оставила себе запаса времени, и ее часы шли не очень точно, девочка ей поверила. У нее самой возникли подозрения, что автобус уже прошел. Она не знала, что делать, — было уже четыре часа, темнело, и начинал идти дождь. Женщины предложили подвезти ее до места, названия которого она не запомнила, где через полчаса она сможет сесть на другой автобус, идущий в Лондон. Она с благодарностью приняла их предложение и села на заднее сиденье рядом с пожилой женщиной.

Роберт живо представил себе миссис Шарп на заднем сиденье автомобиля: прямая спина, грозный взгляд. Он взглянул на Марион Шарп, но лицо ее было спокойно: она слушала эту историю уже во второй раз.

— Дождь заливал окна машины, и девочка рассказывала пожилой женщине о себе, особенно не вглядывалась, куда они едут.

В какую-то минуту ей показалось, что прошло довольно много времени, и она внимательнее посмотрела в окно. Она сказала, что они, наверное, ради нее делают такой крюк и что это очень любезно с их стороны, но тут женщина помоложе, которая до этого момента молчала, сказала, что им как раз по дороге, и у нее еще будет время зайти к ним в дом и выпить чаю, а потом они отвезут ее на остановку. Девочка стала отказываться, но женщина помоложе сказала: какой смысл мокнуть под дождем, когда можно провести время в тепле и выпить чаю? Это убедило девочку, и она согласилась. Вскоре машина остановилась, женщина помоложе вышла, открыла какие-то ворота, и затем машина подъехала к дому, который она в темноте не разглядела.

Ее привели в большую кухню…

— Кухню? — переспросил Роберт.

— Да, кухню. Пожилая женщина поставила на огонь кофейник, а та, что помоложе, приготовила бутерброды. Они поели, выпили кофе, и тут женщина помоложе сказала девочке, что у них сейчас нет служанки, и спросила, не согласится ли она поработать у них. Девочка отказалась. Они начали ее уговаривать, но она стояла на своем — ей такая работа ни к чему. Потом у нее в глазах все стало как-то расплываться, и когда женщины предложили ей хотя бы подняться наверх посмотреть, какая у нее была бы хорошенькая комнатка, если бы она согласилась остаться, она пошла вслед за ними по лестнице, плохо понимая, что делает. Она помнит, что сначала на лестнице была дорожка, а после второго этажа ступени были «жесткие» — и больше она уже ничего не помнит. Утром она проснулась на раскладушке в чердачной каморке, где почти не было никакой мебели. На ней была только рубашка, и никаких следов всей прочей одежды. Дверь оказалась заперта, а маленькое круглое окошко не открывалось. Да и…

— Круглое окошко? — с неприятным чувством спросил Роберт.

Ему ответила Марион:

— Да, круглое окошко под крышей.

Подходя к дверям дома несколько минут тому назад, Роберт подумал, как неудачно расположено круглое чердачное окошко, и сейчас не нашелся, что сказать. Грант опять помолчал, затем продолжал:

— Вскоре женщина помоложе принесла миску каши. Девочка отказалась есть и потребовала, чтобы ей вернули одежду и отпустили. Женщина сказала: «Ничего, проголодаешься, так съешь, как миленькая», — и ушла. Больше никто не появлялся до вечера, когда та же женщина принесла ей на подносе чашку чая со свежими булочками. Она опять стала уговаривать девочку согласиться работать у них служанкой. Девочка опять отказалась. И так продолжалось несколько дней: ее то уговаривали, то запугивали — иногда одна женщина, иногда другая. Потом ей пришло в голову, что если она сумеет разбить стекло в круглом окошке, то ей, может быть, удастся вылезти на крышу, которую окружал невысокий парапет, и привлечь внимание какого-нибудь прохожего или торговца, который постучится в дом. Но ее единственным орудием был стул, и не успела она ударить по стеклу раз или два и сделать в нем трещину, как в комнату влетела разгневанная женщина помоложе, вырвала у нее из рук стул и несколько раз ударила ее стулом. Потом она ушла, забрав стул с собой, и девочка решила, что этим все и кончилось. Но через несколько минут женщина вернулась с плеткой и так ее выпорола, что девочка потеряла сознание. На следующий день к ней пришла пожилая женщина с охапкой постельного белья и сказала, что если она не хочет работать, то пусть по крайней мере чинит белье. Не будет чинить — не получит еды. У девочки все тело болело от побоев и чинить белье она не смогла. В тот день ей вообще не дали есть. На следующий день ей пригрозили новой поркой, если она не станет чинить белье.

Она починила несколько простынь, и на ужин ей дали мясную похлебку. Так продолжалось несколько дней: если она недостаточно усердно работала, ее били или лишали еды. Но как-то вечером пожилая женщина принесла, как обычно, миску с похлебкой и вышла, забыв запереть дверь. Девочка подождала некоторое время, опасаясь, что это — ловушка, и ее ждет новая порка. Но потом она все-таки решилась и осторожно вышла на площадку. Голосов не было слышно. Она сбежала по первому пролету лестницы, где были голые доски, затем дальше, на площадку второго этажа. До нее донеслись голоса женщин, разговаривающих на кухне. По последнему пролету лестницы она спустилась на цыпочках и бросилась к двери. Дверь оказалась незапертой, и девочка выбежала в темноту.