— Ну хорошо, — уступила она, — где ваше покрывало?

— Там. — Лайэм показал на дверь.

В маленькой комнатке была только узкая кровать, накрытая стареньким покрывалом. Сняв его, Орелия увидела, что оно узкое и короткое, и решила закутаться в простыню. Вернувшись в комнату с камином, она увидела у огня Лайэма, который тоже снял с себя одежду. На нем был кусок ткани, обернутый вокруг пояса и бедер.

— Венера в тоге, — сказал он, восхищенно уставившись на нее.

«Адонис у огня», — подумала она, а вслух сказала:— Я не думала, что вы тоже разоблачитесь…

— А что же мне делать? У меня нет гардероба в этом доме. Я воспользовался старой кухонной скатертью. Мы с вами быстро все просушим.

Что она могла возразить? Орелия чувствовала, как кожа начинает гореть под простыней, соски грудей напрягаются… Тело его было таким пропорциональным, кожа — золотистой от загара. Должно быть, он работал на строительстве своего дома без рубашки.

Она пододвинула кресло к огню и развесила чулки, корсет, панталоны и нижнюю юбку.

— Отвернитесь! — насмешливо сказала она Лайэму. — Нечего любоваться на женские «невыразимые».

— Конечно, интереснее любоваться на женщину без «невыразимых». Или на белье, когда оно на женщине.

— Что за пошлая острота! — сердито вскричала она, но щеки ее вспыхнули жаром. Конечно, у него были женщины, и они чувствовали его руки сквозь шелк и кружева тонких одежд — последнюю «преграду» перед полной капитуляцией.

Она повесила платье на спинку стула.

Лайэм потрогал платье:

— Оно испорчено, конечно. Виноват, и я заплачу вам за него.

Она возразила, стараясь говорить легко и непринужденно:

— Вот как? Виновник, оказывается, вы? Вы приводите в движение волны?

— О, если б я был волшебником, — засмеялся он, — я приказал бы этим волнам стать теплыми и нежно ласкать вас, а не леденить ваши прекрасные лодыжки.

— Джентльмен не должен называть части тела леди, — чопорно возразила она.

— Согласитесь, что, если бы я всегда говорил как джентльмен, вам стало бы со мной очень скучно.

«Это верно», — подумала Орелия, но поостереглась согласиться с Лайэмом. Она хотела смерить его строгим взглядом и отвернуться, но залюбовалась мускулистым загорелым торсом, освещенным пляшущим пламенем камина.

— Присядьте рядом со мной. — Он показал на пол у камина, где сидел на маленьком коврике, обхватив колени руками. — Ближе к огню, будет теплее. — Тон был безобидный, но выражение его лица показалось ей странным.

— Благодарю вас, я не привыкла сидеть на полу. — Она попыталась пошутить. — Да и все одеяние не позволит мне сесть.

— Ну, с этим я вам помогу.

Лайэм встал на ноги, и покрывающая его ткань соскользнула ниже, открыв поросль спускающихся к животу рыжеватых волос.

— Нет, нет. — Орелия сделала отстраняющий жест и, спохватившись, снова закуталась в простыню, — Я не кусаюсь, — пошутил Лайэм.

— Не уверена в этом.

— Ну, скажем, кусаюсь, но не больно.

Чувствуя, что напряжение растет, она попыталась отвлечь Лайэма:

— Ой, мне же надо расчесать волосы, а то они не высохнут! — Орелия потрогала черные пряди своих намокших волос. Они действительно неприятно холодили сквозь простыню спину и плечи.

— У вас красивое оперение, Черный Дрозд!-сказал он, не сводя с нее глаз.

— Но они же все спутались!

— Где же ваш гребень?

— Вон там, в сумочке.

Он недовольно вздохнул, отошел от нее, открыл сумочку и достал гребень.

— Спасибо. — Она взяла из его руки гребень и начала вынимать из волос шпильки.

— Вы сами не справитесь! — Прежде, чем она успела возразить, он подвинулся к ней и, встав на колени, взял у нее гребень. Теперь она могла бы протестовать, но только еле слышно прошептала: — Да не так уж это важно, вовсе не обязательно их расчесывать.

Но он уже начал осторожно распутывать длинные пряди ее волос, и каждое прикосновение гребешка доставляло Орелии ни с чем не сравнимое удовольствие. Словно завороженная, она склонилась ближе к огню, наслаждаясь теплом, согревавшим ее тело под легкой простыней, и восхитительным жаром, поднимавшимся из каких-то глубин ее существа. Ее соски затвердели, лоно увлажнилось, и она слегка покачивалась в такт мерным движениям гребешка.

Лайэм отвел прядь от ее щеки и легко коснулся ее пальцем, очертив скулу, и потом обхватив ладонью подбородок, сказал:

— У вас изумительное лицо…

Она глядела в зеленые озера его глаз и чувствовала, как в самой глубине ее тела загорается неистовый огонь. «Помоги мне, Господь, я хочу этого мужчину!»

— Какие губы! — прошептал он. —Вы знаете, что меня тянет к вам неудержимо.

— Ум-м… — Вот все, что она могла пробормотать.

— И вас тоже тянет ко мне.

— Ум-м, хм-м.

— Честно говоря, вы меня просто одурманили.

— Одурманила?-повторила она нежно.

— Да, и с первой же встречи. Я не преувеличиваю, Орелия. Я открываю вам свою душу. Сначала ваша красота зажгла во мне плотские желания, но потом я понял, что мы близки по духу. Чувствуете вы это? — требовательно спросил он.

— Да, меня тянет к вам, — призналась она. Лайэм побеждал, она уступала.

— Я хочу вас! — Он нежно ласкал ее шею кончиками пальцев, и его ладонь уже обхватила ее грудь. — Мы не дети, мы знаем, чего хотим.

— Нет! — выдохнула она. Охваченная безумным желанием, Орелия смотрела на Лайэма испуганно и растерянно.

— Вы разрешили мне ласкать вас и отказываете мне в близости. Скажите, что вы не хотите, и я не буду настаивать.

— Я н-не могу…— пролепетала она, пылая страстью, пытаясь справиться с собой. — Леди не должна…

Орелия боялась, если уступит, то он узнает, что она не девственница. Какое ужасное положение! Она не может уступить ему, хотя тянется к нему, сгорая от страсти. Они не будут любить друг друга здесь, в его доме, перед камином, в отблесках пламени. Не познают друг друга в огненной неге. Орелия понимала, что ее чувство к Лайэму — больше, чем желание физической близости. Если он перестанет уважать ее, то ее душа превратится в выжженную пустыню. И она отпрянула от него с чувством мучительной потери. Но он схватил ее за руку, притянул к себе, и опять дрожь желания охватила молодую женщину. Она тоже сжимала его руку, и чувственные токи, исходящие из каждого бугорка его ладони, вливались в самую глубину ее тела.

— Леди мешают условности общества, — хрипло сказал он. — Но ведь вы — презираете условности, вы смелая, независимая.

— Так рассуждают мужчины…— прошептала она. — Женщинам некуда деться от условностей.

— Я признаю равенство в любви мужчины и женщины.

Сопротивление Орелии слабело, она прильнула к нему. Сжав ее в объятиях, он приник к ее губам, и этот поцелуй был страстным. Сердце его бешено колотилось, и она ощутила, что он искренен, что он действительно любит ее. Она глубоко вздохнула и ответила на его поцелуй.

— Боже мой, Орелия, не играйте со мной.

— Я не играю, — прошептала она.

Теперь он прижался к ее губам нежно, и его язык ласкал ее небо, руки блуждали по ее телу. Она изогнулась дугой, прижимаясь к нему, стремясь ощутить его каждой клеточкой своего тела, с наслаждением вдыхая его запах.

— Ах, Орелия!

Она еще сильнее прижалась к нему. Простыня соскользнула с ее плеч, и Лайэм как драгоценный дар принял в свои ладони смуглые груди.

Дыхание его участилось, и он начал спускать простыню все ниже и ниже.

— Если ты скажешь, я остановлюсь! — взмолился он.

— Нет, я не хочу, чтобы ты останавливался. Нет, нет!

Простыня упала; Орелия чувствовала, что вся пылает, трепещет, а ее лоно увлажняется.

— Я хочу тебя, — сказал он, медленно опуская ее на пол. Встав над ней на коленях, он начал ласкать языком и сосать ее груди. Ей было больно и сладко, она вскрикнула.

Потом он раздвинул ее ноги, и она испугалась, что сейчас он будет грубым и неистовым, как Розарио. Но он взял ее руки и прижал к своим вискам. Потом целовал каждый сокровенный уголок ее тела, лаская губами и языком, и она радостно отвечала.