Изрядно выпив вина, студент окрылился, точно орел, и распалился страстью. Эта кровать, такая беспредельная и безграничная, способна была воодушевить всякого достойного мужчину. Студента охватило желание насладиться любовью всех своих жен. Он вытащил заветный мешочек, отсыпал толику снадобья для женщин и передал его Чжэньнян, которая оделила им каждую, велев поместить пилюлю в самое лоно. И тотчас каждая почувствовала в себе редкую и благодатную приятность. Студент разом проглотил девять пилюль, ровно столько требовалось для полного ублаготворения двенадцати прекрасных дев, и уже был готов оседлать скакуна, держа пику наизготове, как вдруг вспомнил о порядке благочиния, принятом среди девиц. Первой, кому предназначалась его любовь, была Чжэньнян. Он знал, что от Чжэньнян трудно добиться сопереживания в любви, и потому играл с ней, дабы и другие, созерцая эту лучшую из картин, запылали жаркой страстью и возжаждали его объятий. Потом наступил черед Юйнян. Его крупный пест прекрасно подходил к ее узкой ступке, он тыкал в нее не раз и не два, а несколько сот раз, пока девушка не зазвучала дивной музыкой страсти, пока не начало раскачиваться ее тело под его ударами и пока не поплыло оно в его руках, точно ускользающее облако. Как плывущую по потоку лодку невозможно остановить, так не было на свете силы, которая могла бы удержать студента. Едва выпустив из рук Юйнян, он взялся за Жолань. Он вставил в нее уд, и «черепашья головка» тотчас отыскала нефритовый пруд и напилась его влагой. Задрав голову, его черепаха не двигалась. Ощущение от этого положения было восхитительно. Жолань покрылась каплями пота, безвольно раскинула руки и ноги, и только тогда студент оставил ее. К ложу любви подошла Яонян. Она высоко воздела «золотые лотосы» и распахнула лоно навстречу гостю. Точным движением Юэшэн вошел в нефритовый чертог. Тело красавицы двигалось под ним и волновалось, точно бурливая река, казалось, с девушки соскоблили жир, рот пересох, язык прилип к нёбу. Студент расслабил удила и отпустил ее. Тотчас рядом с ней легла Юйин. Скоро и ее захватила эта река страсти, и, перевернувшись животом вниз, она заставила студента оседлать ее, как резвую кобылку. Потом к нему приблизилась Цяонян. На лице ее играла улыбка. Она приняла его стоя, и по телу ее будто прокатывалась волна за волной, так жаждала она этого соединения. Он схватил ее, повалил и, положив на изголовье, скоро так заиграл, что та предпочла спастись бегством. Новую рать девиц возглавила Паньпань. Студент загнал ее под себя и слегка примял. Он колол и сек ее своим копьем, точно попадая в одно и то же место, и скоро она истекла влагой лона. Она с трудом поднялась и улеглась подальше от него. Хаохао сама взгромоздилась на студента. Она привольно раскинулась на нем, и его оружие торчало из нее, точно добрая стела, воздвигнутая за добрые заслуги. Хаохао была сама слабость, она не мешала ему протыкать себя насквозь. Казалось, он влез в нее вместе со всем снаряжением, ибо ему было трудно вытащить доспехи обратно. Хаохао прошиб пот, но вот он овладел ее цветком, и она, вольно раскинувшись, так и осталась недвижно лежать на изголовье. Мю десятая так широко распахнула перед студентом потайные двери, что он, дойдя до основания корней, едва ли не утонул в ней. Он вращал и крутил ее на своем вертеле, пока та не завопила истошным голосом. Она еще шире распахнула лоно, так что вполне можно было созерцать телесным оком, что там находится, но вот и она обмякла, точно ее поразил тяжкий недуг, и только тогда он оторвался от нее. Айюэ подняла повыше «золотые лотосы», и студент, одержимый неистовством, устремился в нее. Айюэ вскрикнула и разбудила тех девиц, которые спали, будучи изрядно во хмелю. Она молила отпустить ее и была на грани жизни. Одна Аймэй не соглашалась вступать в эту битву. Она спряталась среди простыней и не отзывалась. Студент окликнул ее:

– Вылезай из-под одеяла и встреть достойным образом своего господина.

– А разве господин не насытился? Лучше я завтра буду услаждать его ласками.

Студент повелительно крикнул, и некоторые из жен кинулись к ослушнице. Они подняли ее и поднесли к нему. Он развел ей ноги – бело-розовое нутро уже дышало желанием принять иную плоть. Студент быстро вошел в нее и так же мгновенно вышел. Он коснулся ее легонько, потом сильнее и в конце концов так заиграл, что она почти лишилась сознания. Он передал ее на руки женам. Тут настал черед Ичжи. Она первый раз была соучастницей любовной игры. Ей и в голову не приходило, какой огромной силой обладает студент, но, насмотревшись на его утехи, она воскликнула:

– Ах, вот ты каков! Раскидал всех направо и налево. Но будет тебе отмщение! – И с этими словами она бросилась ему на грудь и крепко прижала к себе.

Видя, что она охвачена безудержной страстью, Юэшэн позволил ей самой ласкать его. Ичжи нежно касалась его и ласкала раскачивающимися в воздухе грудями, она прикасалась к нему бедрами, ложилась животом и спиной, получая невыразимое наслаждение. Студент застыл в неподвижности, опасаясь разрушить это несказанное удовольствие. Но вот он сделал движение – Ичжи повторила его, и тогда он будто сотрясся. Дрожа, он вошел в нее, и уже через четверть часа она едва что-либо соображала. Она будто погрузилась в глубины подземного мрака. Сидя на ней, студент то удлинял удилище, то сокращал, не давая ей передохнуть. Ичжи размякла и не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Она издавала какие-то неясные звуки, клубы иссиня-черных волос разметались по изголовью, высыпались золотые шпильки. Она была безвольна и недвижна, ибо силы покинули ее. Женская влага текла из лона нескончаемой струйкой. В конце концов студент спустил удила и растреножил коня В тот миг он был прекрасен. Он походил на воина, снимающего с себя снаряжение. Он спустился с кровати и еще раз прошелся по своей рати, понемножку потыкав в каждую пикой, а потом стреножил коня и, преклонив голову к изголовью, заснул благодатным сном.

Во сне ему виделась благородная Чжэньнян, и он вдыхал ни с чем не сравнимый ее аромат, дивные брови Юйнян и резкое своеобразие худенького тела Жолань, даже во сне его влекла распутная страсть Паньпань, бездонное и благодатное чрево Мю десятой, и он любовался узкими, точно только что народившийся месяц, глазами Аймэй. Рядом с ним его жены походили на цветы абрикоса, расцветшие на одной ветке, которая наполняет комнату дивным и тонким очарованием весны.

Когда на следующее утро студент пробудился, солнце поднялось над горизонтом уже на три шеста. Двенадцать жен студента разом поднялись, надели платья, натянули юбки, выбелили лица и тонко наложили румяна, расчесали волосы и уложили их наподобие клубящихся туч.

Студент вышел из дому и вдруг почувствовал, что дух в нем ослаб. Сознание его помутилось, и он в тот же миг повалился на землю. И вот, уже как бы мертвому или охваченному предсмертным сном, видится ему, будто идет он куда-то за городскую стену, где встречают его два облаченных в темные одежды отрока-даоса, которые, улыбаясь, говорят ему:

«В самый раз пришли. Наставник послал нас, младших братьев, пригласить вас посетить его обитель».

Студент заколебался – не мерещится ли, спросил:

«Что вы за люди?»

Те не ответили. Ведомый двумя отроками, он пошел к горе. Увидал крутые отроги и обрывистые теснины, иссохшие тополя и вечнозеленые сосны и, поглядев на вершину, усомнился, есть ли на ту гору дорога. Но скоро заметил у подножия едва заметную тропинку, что, прихотливо извиваясь, вела вверх. Путники пошли по ней и скоро по хребту добрались до отвесной вершины. На самой вершине заметили лесок зеленеющих ив и алеющие купы цветов. И через полчаса вышли к поляне, посреди которой увидели хижину отшельника. Пред хижиной журчал ручей, деревья и кустарники отбрасывали густую тень, даруя прохладу. Щебетали птицы, и беззвучно падали лепестки цветов, устилая землю густым алым ковром. Студент понял, что он попал в иной мир. Отроки вошли в хижину, и через какое-то время в дверях ее появился старец с посохом в руке. Улыбнулся студенту и сказал: «Уж и не знаю, сколько лет минуло с того дня, как расстался с вами!»