Монады не тожественны между собою по природе, но, наоборот, существенно различны. Мир состоит из непрерывного ряда монад, различных между собою по степени совершенства, но в то же время бесконечно разнообразных. В природе нет скачков, есть лишь постепенные переходы. Тоны гаммы – не единственно возможные музыкальные звуки: между двумя смежными тонами можно вставить бесконечное число промежуточных тонов. Лейбниц не допускает существования абсолютно пустого пространства и сообразно с этим полагает, что и между монадами нет пустых промежутков, нет «метафизической» пустоты.

Между природой и духом, между бессознательным существом и сознательным нет противоположности или непроходимой бездны, но есть бесчисленное множество переходных ступеней. Эта идея послужила для Лейбница источником для открытия весьма важного психологического принципа, сохранившего значение до новейшего времени и послужившего источником философского вдохновения для Гартмана и многих модных философов. Лейбниц первым установил понятие об апперцепции в отличие от перцепции, о сознании в отличие от бессознательного восприятия или представления (оба эти термина, взятые сами по себе, не совсем точно передают понятие о перцепции). Сам Лейбниц дает такое определение: «Перцепция есть внутреннее состояние монады как обладающей представлением внешнего мира (по Лейбницу, перцепция свойственна всем монадам). Апперцепция есть сознание (conscience) или рефлексивное познание этого внутреннего состояния (connaissance reflexive de cet état intérieur), и это сознание дано не всем монадам». Самосознающая монада, в противоположность монаде, обладающей лишь неясною силою представления, обладает ясным представлением. Такая сознательная монада и есть дух. Помимо сознательных представлений есть, стало быть, представления бессознательные. (Это учение и послужило исходным пунктом для всех позднейших теорий «бессознательного»).

Животные – не машины, не автоматы, какими их считала школа Декарта; подобно человеку, они обладают душевными способностями, но не имеют духовной жизни; они – индивидуумы, но не личности. Душа животного может представлять, чувствовать, но не знать. Животные обладают памятью; они комбинируют впечатления прошлого опыта; но они неспособны к суждению. Собака, испытавшая удар палки, боится палки, потому что соединяет с известным зрительным образом воспоминание об испытанной боли, но она не рассуждает и не имеет идеи о причинной связи между ударом и палкою. (Это утверждение Лейбница подверглось тонкой критике со стороны скептика Бейля).

Теория бессознательных представлений, которые могут быть бесконечно малыми (perceptions pentes),– это учение, состоящее в очевидной связи и с монадологией, и с дифференциальным исчислением, – развито Лейбницем с большою силою, и, исходя из него, он отвергает два крайних учения, из которых одно считало дух гладкой доской (tabula rasa), на которой внешний опыт, при посредстве органов чувств, пишет все, что ему вздумается, тоща как другое признало существование вполне готовых врожденных идей. Обе эти школы, по мнению Лейбница, заблуждались потому, что не имели понятия о существовании бессознательных представлений. Рационалисты ошибались, признавая существование первичных сознательных представлений; сенсуалисты заблуждались, думая, что вообще никаких первичных представлений нет и быть не может. Думать, что все врожденное непременно познаётся, есть, по мнению Лейбница, крупная философская ошибка. Врожденное сначала имеет смутный характер; нередко требуется много внимания и развития для того, чтобы сознать это врожденное. Между врожденным и познанным такое же множество переходных ступеней, как между способностью и виртуозностью.

Развивая далее свое учение, Лейбниц пришел к важной мысли, что бессознательные представления составляют даже в самом развитом духовном существовании дополнение представлений сознательных. Дух человека никогда не вполне бездеятелен, даже во время самого глубокого сна. Как только прекращается деятельность сознательных представлений, бессознательная душевная жизнь тотчас вступает в свои права, оставаясь тогда единственно возможной.

Теория непрерывности развития приводит Лейбница к утверждению, что бессознательные представления отличаются от сознательных лишь по степени; спускаясь постепенно вниз, он находит, что сознательные представления могут дойти до такой бесконечно малой величины, когда они становятся недоступными сознанию. «Малые перцепции», однако, играют гораздо большую роль, чем можно думать. «Они образуют это нечто, эти вкусы, эти образы, которые в целом ясны, но в частях смутны… эту связь, соединяющую каждое существо с остальной вселенной». Такова психология Лейбница. Из нее непосредственно вытекает его своеобразное учение о причинности и о свободе воли. Здесь, как и во всей философии Лейбница, мы видим стремление устранить роковые противоречия путем «гармонического» сочетания противоречащих принципов. Лейбниц рассекает гордиев узел, заявляя, что всякая воля определена законом причинности. Вполне безусловной воли не существует. Воля есть врожденное, присущее душе стремление. Нелепо (по мнению Лейбница) утверждать, что наше хотение определено опять-таки хотением. Мы не «хотим хотеть», но «хотим действовать»; в противном случае можно было бы идти до бесконечности, то есть сказать, что мы «хотим хотеть хотеть» и так далее, а это не более чем пустое сочетание слов, потому что при такой удаляющейся в бесконечность воле мы никогда не дошли бы до ее осуществления. Отвергая так называемое безразличное состояние воли, Лейбниц применяет к нему басню об осле, который умер с голода между двумя стогами сена, колеблясь в выборе между тем и другим. Этот осел есть нечто нелепое и невозможное. На самом деле ни две половины вселенной, ни две половины самого осла не абсолютно равны и не одинаковы расположены, а потому осел непременно пойдет в ту или в другую сторону. То же относится и к человеческой воле, хотя она определяется более сложными мотивами, иногда до того сложными, что наш разум не в состоянии охватить их в целом и анализировать по частям. Свобода человеческой воли есть независимость, но не произвол. Независимость эта состоит, по Лейбницу, в том, что человек, живя сознательной, духовной жизнью, находится под влиянием бесчисленных склонностей и стремлений, из которых лишь часть представляется его сознанию, но все действуют совокупно, причем их общая равнодействующая и определяет то или иное направление нашей деятельности. «Если я в данный момент пишу эти строки, – говорит Лейбниц, – этот мой акт есть следствие „склонности“, условия которой коренятся весьма глубоко в моей прошлой душевной жизни. В этом смысле мой настоящий акт вполне определен и мотивирован. Но разве из этого следует, что он необходим в том смысле, что я не мог бы желать во всякую минуту бросить писать, если бы захотел это сделать? Стоит поставить этот вопрос, чтобы отвергнуть такую необходимость».

Здесь Лейбниц коренным образом расходится и с защитниками теории абсолютной свободы воли, и с детерминистами, которые повторяют изречение Спинозы: «Человек, полагающий, что он свободен, подобен брошенному камню, который вообразил бы, что он хочет лететь».

Из предшествующего можно догадаться, что для доказательства бытия верховного Существа Лейбниц прибегает к доводам так называемого «космологического характера». Существование мира, по мнению Лейбница, само по себе не могло бы доказать существование Бога; последнее выводится из наличия мирового порядка. Бесчисленные монады – существа, вполне независимые между собою, развивающиеся каждая по закону своей индивидуальности. Каким же образом их совместное существование дает не хаос, а порядок? По мнению Лейбница, это объяснимо лишь допущением единой всеобщей причины, направляющей ход вещей. Другое доказательство состоит в том, что монады представляют бесчисленные ступени развития, поэтому, считает Лейбниц, должна быть высшая ступень. Эта наивысшая монада и есть Божество. В качестве наивысшей монады оно обладает и наивысшей свободой воли, наивысшим самоопределением. Подобно тому, как растение не может познать животное, а животное не может познать человека, так и нашему уму недоступно даже приблизительное познание наивысшей монады. Мы в состоянии иметь о ней лишь смутные и неясные представления, можем понять ее совершенства лишь по аналогии, сравнивая себя с существами, которые ниже нас.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: