– Уф… вот. Только не очень понятно…

– Спасибо, Аличек. По-моему, все понятно.

– Но я не перевел, что такое «анимизм». В словаре нет…

– А! Это вера в существование души и духа. Она зародилась в доисторическом обществе… У меня тема контрольной работы такая: «Анимизм как форма верования первобытных людей».

– А в чем отличие духа от души?

– Ну… Тут много тонкостей, я и сама до конца не разобралась… Дух – понятие более широкое, оно присуще не только человеку. Одухотворен весь мир. А душа – это сущность живой личности. И… ну, ее вечное информационное поле. Независимое от оболочки. Оболочка исчезает или меняется, а душа живет вечно…

Я вспомнил разговоры с бабушкой и недавние размышления при полнолунии. Спросил тихонько:

– А вы в это верите?

Кристина по-детски шмыгнула носом и ответила полушепотом:

– Ага… Мне кажется, что в какой-то точке вселенной все души однажды встретятся. Ну, по крайней мере, те, кто любил друг друга…

Настя заглянула в дверь:

– Что вы там шепчетесь? Тайны, да?

– Не мешай, у них роман начинается, – подал голос Вячик с явным ехидством.

– Да, начинается, – сказала Кристина. – А вам жалко? Вы тоже шепчетесь, может, у вас тоже…

– У нас не роман, а единство душ, – отозвался Вячик. Он, конечно, это просто так брякнул. Но получилось – будто поставил точку в беседе про анимизм.

К Стоковым я поехал на следующий день. Можно было заранее позвонить с автомата, но я не стал. Получилось бы, что напрашиваюсь в гости. А так – подарю игрушку и скорее обратно.

Я знал, что первоклассников отпускают домой рано. В двенадцать, ну в полпервого Соня должна быть дома. А может, Ивка уже вернулся или мама их не на работе – она дежурная медсестра и ходит в больницу через день. Если Сони нет, отдам подарок им: «Поздравьте именинницу за меня».

А если у них заперто, добегу до гимназии, разыщу первоклассницу Стокову там…

Открыл мне Ивка.

– Привет! – обрадовался я.

– Здравствуй, – тихо сказал он. – Заходи.

– Соня дома?

– На продленке она…

– Жалко. Ну, ты отдай ей мой подарок, когда придет… Вы, наверно, вчера ее день рождения отметили, да?

– Да нет, не отмечали мы. Так, поздравили…

– Ивка… Ты болеешь, что ли? Какой-то… не такой…

Он поднял глаза.

– Саша. Мы Митю похоронили. Неделю назад.

Господи Боже ты мой!.. Я сел тут в прихожей на что-то. Кажется, на пылесос в чехле. С паровозиком в руках.

Что сказать? О чем спросить? Чем помочь?

Разве тут поможешь! Разве утешишь…

Ивка молча стоял передо мной.

– Ивка… Когда его?

– Еще в сентябре. Почти сразу, как он туда прибыл. А привезли вот… недавно. В цинке… Не открывали, потому что… ну, он на мине подорвался…

Ивка не плакал. Видно, выплакал уже все слезы. Но говорил так, словно у него горло распухло.

– Чего боялись, то и случилось… Будто накликали… – Это он, наверно, повторял слова матери.

– А мама… она… – Я чуть не сказал: «Очень переживает?» Тьфу ты! Погано как – «переживает». Будто кошелек потеряла.

Ивка понял.

– Ну, она… старается при нас не плакать. А вот по ночам… Саша, пойдем в комнату. Чего здесь сидеть…

«Мне в школу надо», – чуть не сказал я. Невыносимо было. Казалось, тут воздух состоит из горя. Но уйти вот так сразу от Ивки я тоже не мог.

Разулся, бросил на пол рюкзак. Повесил куртку…

В комнате над обшарпанным пианино была приколота кнопками Митина фотография. Большая. С черной бумажной ленточкой на углу. Рядом висела его скрипка. И смычок. На скрипке блестел желтый блик. Невыносимо яркий. Горящая точка.

А Митя на снимке смеялся, смеялся…

– Ивка… А мы ничего и не знали.

– Мама хотела сообщить, да адрес ваш забыла. А телефона у вас нет… Да и все так случилось… неожиданно. Привезли…

Я кивнул. И все смотрел на снимок. Ивка сказал:

– Я сегодня в школу не пошел, голова заболела.

Я сел к столу. Покатал по его краю несчастный паровозик. Он заискрил.

– Вот, Соне привез. Не думал ведь…

Ивка чуть улыбнулся:

– Она обрадуется. Она теперь поменьше нас горюет. Ребенок все-таки.

Я чуть не завыл. Ивка с такой взрослой горечью сказал это «ребенок». Боже мой, а сам-то…

– А я тут уборкой занялся. Чего просто так сидеть…

– Давай помогу!

– Давай, – тихо отозвался он.

Мы пропылесосили половики, перемыли посуду, вытерли везде пыль. Говорили мало. Но все же Ивка рассказал, что на похоронах были военные, и какой-то офицер говорил речь, и солдаты три раза выстрелили в воздух из автоматов…

Потом я глянул на часы и понял, что успеваю лишь на третий урок. Или на четвертый.

– Ивка… Говорят, что никакая душа не умирает. В какой-то космической точке они все равно когда-нибудь слетятся вместе. Кто любил друг друга.

Он сказал серьезно:

– Хорошо бы.

А потом:

– Тебе, наверно, попадет за то, что опоздал.

– Не все ли равно?..

Только я вошел и двинулся к раздевалке, как навстречу (конечно же!) Клавдия Борисовна.

– Иволгин! Значит, ты лишь сейчас осчастливил школу своим появлением?

Я сжал зубы.

– Ты можешь, конечно, молчать. Это лучше, чем сочинять фантастические причины. А может быть, скажешь правду?

Я не стал молчать.

– Скажу правду. Я хотел поздравить с днем рождения одну первоклассницу, знакомую. Пришел и узнал, что у нее убили брата. В… горящей точке. Не мог я уйти сразу…

Мы посмотрели друг другу в глаза.

– Саша… что же это делается в мире, а?

«В озверелом мире…»

– Ты вот что… шел бы ты домой. Я вижу: все равно тебе не до уроков.

– А можно?

– Иди, Саша, иди…

Бабушка долго плакала у себя в комнате. Потом сказала, что завтра поедет к Стоковым.

– Конечно, мы не такие уж близкие знакомые, но все же я жила у них несколько дней. После пожара. Зоя Петровна замечательная женщина… Господи, каково ей сейчас…

Я молчал.

– А потом надо побывать на кладбище, положить цветы… Пойдешь со мной?

Я не хотел на кладбище. Я боялся всего, что связано с похоронными делами. И мысли о бессмертии души здесь не помогали… Ну да, я трус! Растоптать меня за это?

Я пошел на кухню, включил телевизор. Передавали «Новости». Все как всегда. Федеральные войска подвергались обстрелам двадцать три раза. Трое убитых, пятеро раненых. У какого-то здания взорвали очередное зарядное устройство… Упал еще один вертолет «МИ-8»… «Неизвестные» самолеты обстреляли мирное село, командование заявляет, что ему ничего про это не ведомо… Вырезали русскую семью. Вырезали чеченскую семью. Опять же – неизвестные… Террорист с двумя гранатами ворвался в детский сад, шесть детей ранено, трое погибли… «Такие же, как Николка Стебельков? У них волосы тоже пахли сухой травой?»

– Завершает наш выпуск спортивная информация…

Завершается выпуск, завершается день. Взрослые дяди провели его лихо, поразвлекались как умели. Тети тоже. Сенсация дня: молодая женщина, чтобы отомстить подвыпившему мужу, утопила в пруду трех своих детей. Старшему было три года. Врачи говорят: совершенно нормальная… Конечно, нормальная! Все нормальные…

А что на другом канале? Хрюша!

– Спокойной ночи, девочки и мальчики!

Баю-бай, должны все дети

Крепко спать.

Баю-баю, завтра будет

День опять…

Будет, будет. Сколько еще девочек и мальчиков постреляют, утопят и взорвут? И старших братьев. Баю-бай…

– Алик! В холодильнике банка с молоком. Ты, наверно, голодный…

«Пейте, дети, молоко – будете здоровы… Ешьте шоколад «Милки Вэй»! В нем столько коровьего молока, что он, того и гляди, замычит!»

Помычим, девочки и мальчики? М-му-у…

Ешьте, дети, карамель «Чупа-чупс» и никого не бойтесь. Дяди и тети – они же нормальные. Только немножко озверелые…