Я сидел – без вины виноватый. Чем я мог помочь? Привести домой юного беженца и сказать: «Можно он будет жить у нас?» Представляю круглые от ужаса мамины глаза: «Для начала он перезаразит нас чем только возможно! А потом унесет из квартиры последнее!» А отец? Пожмет плечами: «Мы не можем облагодетельствовать всех несчастных. Это дело государства». Даже бабушка и та, скорее всего, жалобно охнет: «Алик! Мы же и без того еле сводим концы с концами…»

Я нерешительно сказал:

– Ну, насчет «лечить» Ивка ведь обещал…

– Ты думаешь, этот мальчик говорил всерьез?

– Да. Ивка такой. Он зря не говорит… Может быть, мама его сумеет выхлопотать Арунасу медицинский полис. Это ведь уже будет документ. По нему можно, наверно, выписать и другие. Вы можете сказать всякому начальству, что Арунас ваш родственник и никого у него больше нет, потому что беженец…

– Сказать-то я могу… Я много чего могу. Кроме одного… Мне семьдесят второй год. В этом возрасте люди идут по жизни, как по минному полю. Сегодня есть человек, а завтра…

– Ну, зачем вы так! Прямо как моя бабушка… Иногда люди и до ста лет живут!

– Я, Саша, часовой мастер. Я умею слушать механизмы. Бывает, что часы останавливаются из-за отдельной поломки. А бывает, что у механизма общая усталость. Он состарился целиком. Заводишь его, а он через минуту останавливается. Толкнешь, он тикнет два раза, и опять тишина… Вот и я теперь такой же. Мой маятник ходит туда-сюда по инерции. Но в любой момент может случиться такое, когда ремонт уже бесполезен. И тогда что?.. Я могу завещать ребенку это убогое жилье, остатки коллекции, но куда он денется один? Кому они сейчас нужные такие? В этом обалдевшем от зла и равнодушия мире…

«В Озме…»

Я по-прежнему не знал, что сказать (а свернувшийся калачиком Арунас все так же бесшумно спал в кресле).

Геннадий Маркович с трудом поднялся с дивана.

– Саша… ну, ты, значит, еще зайдешь к нам, да? И твой брат…

– Брат?

– А разве Ивка не братишка твой? Вы так похожи… Не внешностью, а… внутренне, так сказать. Извини, если ошибся…

– Да нет, все правильно, – неожиданно сказал я. – Конечно, мы придем, Ивка же обещал. И я… Надо ведь и часы будет проверять… Если они остановятся, вы не думайте, что это плохая примета. Это значит, опять к вам пробрался Квасилий. Ему триста лет, а характер как у маленького…

И я заспешил домой.

Дома была паника.

– Где ты был?! Отвечай: где тебя носило? – Это мама.

– Оставьте женские эмоции. Вот он, жив и благополучен, и со спокойной совестью… – Это папа. Сдержанно, однако с облегчением в душе (я же вижу).

А бабушка:

– Тебе не стыдно? Сказал, что пойдешь к Вячику, не показал у него носа и пропал до вечера!

– Ба-а… Мы с Ивкой ездили на кладбище.

– Что?.. Ну, допустим… Ну, я понимаю… А разве нельзя было позвонить откуда-нибудь из автомата?

– У меня же ни жетона, ни денег…

Отец сказал, что за такое время можно было съездить не только на городское кладбище, но даже на Новодевичье в матушке-столице. И пошел из кухни.

– Ба-а! Ивкина мама и Соня послезавтра уезжают к Мите, а потом еще в Нижний. А на Ивку не хватило денег, его оставляют почти одного. Ну, с соседкой. Пусть он лучше поживет у нас, а? – Это было главное, что я хотел сказать.

Бабушка и мама посмотрели друг на друга. Отец остановился в дверях.

– По-моему, здесь нет вопроса, – суховато сказала мама. – Как можно оставлять ребенка одного? Или даже с соседкой. У соседки наверняка хватает своих проблем…

– Я сейчас же позвоню Стоковым, – решила бабушка.

– У них же телефон не работает! Я завтра съезжу сам.

– Телефон работает. Я уже звонила им, когда разыскивала тебя… по всему городу. Ивкина мама, к сожалению, не знала, что ты укатил вместе с ним…

Я чувствовал, что отец смотрит на меня. И поэтому глядел на телевизор. На экране опять за кем-то гонялись, в кого-то стреляли. Отец сказал:

– Видимо, твое решение не ехать с нами окрепло окончательно?

– Не могу же я оставить Ивку…

– Я был бы счастлив, если бы дело было только в Ивке, – устало проговорил он.

Я промолчал. И правильно. Не хватало еще поссориться снова.

Перед ужином пришел к нам Вячик. Надутый. Спросил, где я гулял целый день.

Я рассказал про встречу с Ивкой, и про Арунаса, и про поход на кладбище.

Вячик насупился еще больше:

– Не мог, что ли, предупредить, куда пропадаешь?

– Я же не знал, что так получится!

Вячик подумал и сообщил с тайным злорадством:

– Настя сказала, что ты бессовестный.

– И давно она сделала такое открытие?

– Сегодня. Потому что ты к ней не зашел.

– Она же сегодня собиралась быть в своем мягкоигрушечном кружке.

– Не весь же день. Думала, к вечеру заглянешь.

– Ну, вот такой я… совершенно отрицательный. – И дернуло меня за язык: – А вы с Настенькой, по-моему, и без меня не скучали…

Вячик Вальдштейн оч-чень внимательно посмотрел на меня. Своими глазами мандаринового цвета. Потом сложил колечком большой и указательный палец – словно держал в них крошечную букашку:

– Вот ни на столечко ни хочу я с тобой ссориться. Понял?

– Понял… – Я виновато засопел. – А я, что ли, хочу? Сами на меня… со всех сторон…

– Никто ни с каких не сторон… Мы еще зимой у костра пообещали жить дружно. Забыл?

– Ничего я не забыл… Только имей в виду: Ивка с завтрашнего дня будет жить здесь. И везде будет с нами…

– Ну и слава Богу. Кому от этого плохо? – сказал Вячик. По-моему, вполне искренне.

Утром я поехал за Ивкой.

Ивка был очень обрадован таким поворотом дел. Его мама тоже. Она собрала Ивкин чемоданчик – будто для поездки в лагерь.

Оказалось, что у Ивкиной мамы и у Сони билеты не на завтрашний, а уже на сегодняшний московский поезд.

– Ивушка, на вокзал тебе ходить незачем. Долгие проводы – лишние слезы. Нас проводит Анна Гавриловна. – Это была соседка Стоковых. – А ты с Сашей играй там спокойно, жди нашего с Сонечкой звонка из Москвы.

Ивка тихо кивнул. Мама обняла его. А потом и меня.

– Спасибо тебе, Сашенька. И бабушке твоей…

Я от смущения задышал, как пароход: за что спасибо-то?

Соня протянула тоненькую, как ветка, руку:

– До свидания, Саша…

Ивка такой человек – ему всякий улыбается навстречу. Сразу. (Если, конечно, этот «всякий» не злодей и не дурак.) Поэтому и Вячик, и Арбуз, и Настя встретили Ивку как своего.

Днем собрались мы на дворе у Арбуза. Решили пойти в Завязанную рощу. Тянули нас те места неодолимо. Ну, прямо как загадочная планета, которая вдруг вплотную приблизилась к нашей – один скачок, и ты в неведомом мире.

Все теперь были уже свободны от домашних дел – можно идти не откладывая.

Только Николки не было. Его опять забрали на репетицию. Театр Демида решил показать «Огниво» ребятам городского летнего лагеря.

– Маргарита пообещала, что сама приведет его домой, – сообщил Арбуз. – А нам без этого лунатика даже спокойнее. Не надо вздрагивать, что опять слиняет…

И вот мы снова оказались на краю рощи. На краю загадки. И появилось в душе такое вот «предсказочное» замирание. По крайней мере, у меня. Но и у других, мне кажется, тоже. Потому что все начали говорить полушепотом.

Я оглянулся на изменившийся (как в прошлый раз!) город, и мы оказались в тени сосен. Густых и причудливых. И в запахе смолистой хвои. И в тишине таинственного пространства.

Да, ученые ушли отсюда, а загадки странного мира остались. Но в загадках не ощущалось тревоги. Тишина была добрая, она охраняла нас… От кого охраняла, от чего?

«От Озма?»

– Смотрите, наш знакомый, – шепнул Вячик.

На сосне сидел серый котенок. Как в прошлый раз, он беззвучно открыл розовый рот. Ивка рассмеялся и протянул руки: