Так что, когда Омар-ад-Дин Валад из того же племени нашел двенадцатую пещеру, а в ней еще один свиток в прекрасном состоянии, он предпочел сразу выставить находку на черный рынок и связался с Джеффри Азизом.

Валад ждал нас в конце тупиковой улочки, под тентом старой лавчонки из необожженного кирпича.

Я готовился к бесконечному торгу, сопровождающему сделки такого рода на Востоке.

Омар-ад-Дин Валад оказался горделивым пышноусым красавцем лет двадцати, одетым в поношенный военный китель. На меня он смотрел с нескрываемым презрением. Мой посредник продемонстрировал сверток с рукописью и твердым голосом объявил окончательную цену, включавшую и его гонорар.

Торговаться не пришлось.

Омар-ад-Дин Валад даже деньги пересчитывать не стал.

Он небрежно сунул мне в руки сверток, всем своим видом показывая, сколь оскорбительно для него иметь дело с невеждой, неспособным понять, какое сокровище ему досталось; процедив сквозь зубы слово «depositarius», [6]молодой бедуин внимательно посмотрел мне в глаза, развернулся и ушел.

Сейчас я раскаиваюсь в своем бессердечии, но в тот момент радость и волнение были слишком сильны, чтобы задуматься о чувствах другого человека.

Все сомнения и тревоги последних дней рассеялись, едва я взглянул на свиток. Чтобы убедиться в его подлинности, не требовалось никаких специальных исследований. Кроме того, в свертке обнаружился нежданный подарок: переплетенные листы пергамента с перевернутой пентаграммой на обитой позеленевшей жестью обложке. Я знаю теперь и знал тогда, что вижу эту книгу не в первый раз, что она возникала в моих видениях, к встрече с которыми в реальности я уже давно готовился… Впрочем, внимательно осматривать находку было не время и не место, а бедуин успел скрыться из вида, и расспросить о ней было некого.

И вот теперь, на расстоянии вытянутой руки, на столе в номере старого отеля, лежит самое удивительное открытие в моей жизни. Редкостная удача, которую каждый археолог ждет всю жизнь.

О сне не приходится и думать.

Сквозь ставни проникают утренние лучи, город просыпается, а я, преодолев усталость, спешу отложить дневник, чтобы немедленно приступить к переводу драгоценной рукописи.

Я просидел над рукописью несколько часов напролет, пора сделать перерыв. Я очень давно ничего не ел и со вчерашнего дня не принимал ванну… Не говоря уже о сне. Сейчас десять минут двенадцатого.

Почти идеальное состояние рукописи позволяет продвигаться вперед с удивительной быстротой. Если бы не крайнее изумление, в которое меня повергло содержание манускрипта, я покончил бы с ним сегодня же.

Я с трудом удерживаю перо, которым пишу эти строки. Мои руки дрожат, одежда взмокла от пота… А в голове блуждают десятки вопросов.

С тех пор как я развернул холст и достал свиток, время будто остановилось. На первый раз я собирался бегло его осмотреть. Каково же было мое изумление, когда я узнал древние палеоеврейские буквы, которыми был написан знаменитый папирус Нэша, относящийся ко второму веку. Потом я увидел в тексте знакомые имена. Имена и факты, не имеющие ничего общего со временем, когда предположительно была написана рукопись, относящиеся совсем к другой эпохе, куда более поздней. Я и сам не заметил, как начал расшифровывать таинственный манускрипт.

Преследования властей заставили узкий круг посвященных держать в тайне доверенное им сакральное знание. Так была сложена эта удивительная книга, вместившая всю древнюю мудрость, и по частям передана на хранение нескольким избранным, не имевшим ключа к ее шифру. Помимо всего прочего, в книге будто бы содержатся таблицы, при помощи которых можно вычислить будущее любого существа, карта Небесного Града и пророчества о начале и гибели человеческого рода. Не зря ее нарекли Рукописью Бога.

При желании в книге можно найти элементы египетского герметического знания, агностицизма, иудейской каббалы и других оккультных наук. Алхимики сумели глубоко проникнуть в ее тайный смысл и писали об этом в своих трактатах, например, Василий Валентин в «Двенадцати ключах». Рукопись упоминает доктор Жерар Анкосс, более известный как Папюс. Гийом Постель посвятил ей немало страниц своего «Происхождения Еноха». О ней знали розенкрейцеры. Элифас Леви оставил весьма любопытные суждения о ней в последних главах своего сочинения «Учение и ритуал высшей магии». В общем, как доказал теософ Сент-Мартин, в основе любого мистического учения лежат ссылки на единое знание о бытии.

Далее в рукописи сказано, что посвященные свято хранили тайну Рукописи Бога, а при необходимости обозначали ее перевернутой пентаграммой, в точности такой, как на обложке найденной мною книги. Эта фигура символизирует пятикнижие, каждый том которого назван по имени одного из древних пророков: Софония, Хабакука, Наума, Иоиля и Аггея.

Затем речь идет о Школе перевернутой пентаграммы и множестве орденов, каждый из которых по-своему трактовал рукопись и подчас искажал ее смысл настолько, что посвященные решили уничтожить все копии книги, оставив только оригинал.

С тех пор последние шесть дней каждого года мужчина или женщина, на которых пал выбор, призваны переносить Рукопись Бога из одного укрытия в другое, чтобы сохранить знание…

В своих изысканиях мне ни разу не приходилось сталкиваться ни с чем подобным, и все же изложенная в свитке история казалась мне смутно знакомой; возможно, она была записана на полях альбома с фотографиями моих видений.

Текст, написанный двадцать веков назад, в котором упоминаются почти современные авторы, книги и теории.

Знания в области палеографии и богатый опыт изучения древних текстов позволяют мне утверждать, что свиток подлинный.

Но этого, конечно, не может быть.

Девять двадцать вечера.

Я весь день бродил по городу и только сейчас вернулся в отель.

Говорят, в следующем веке в этих краях будут воевать не за землю, а за воду. Не знаю, лихорадка тому виной, усталость или потрясение, но я чувствую себя совершенно сухим, выжатым до капли. Я обошел весь Амман, побывал в кофейнях, на рынках, в мечетях старого и нового города, курил кальян с давними знакомыми, пил чай с людьми, которых впервые видел, покупал ненужные безделушки, выпил столько свежеотжатого сока, что теперь мучаюсь изжогой, истерзал расспросами торговцев в квартале Шмейзани, известном своими антикварными лавками… Все без толку. Никто не слышал о полукровке по имени Джеффри Азиз.

Наконец, изрядно облегчив мой кошелек, таксист отвез меня в селение Джераш в сорока восьми километрах от Аммана, где живет – в убогой глинобитной хижине – Джума Мухаммед, один из бедуинов, обнаруживших свитки Мертвого моря. Простой и честный малый без церемоний взял у меня деньги и заверил, что в долине, где они нашли свое сокровище, ровно одиннадцать пещер, а никак не двенадцать. И что Омар-ад-Дин Валад, человек, у которого я меньше суток назад приобрел свиток, вообще не из их племени.

Я с ранних лет посвятил себя изучению различных способов анализа всех видов рукописей. С какими только языками мне ни приходилось иметь дело: с греческим, арамейским, ивритом, сирийским, армянским, эфиопским, коптским… Я неплохо разбираюсь в археологии, эпиграфике, палеографии, истории в самых разных аспектах, литературе в самых разных жанрах, философии, истории религии… И должен честно признаться, что все эти знания нисколько не помогают мне постичь феномен, с которым я столкнулся.

Я и сам уже не помню, сколько ночей не спал.

Дневник – единственный способ привести в порядок разбредающиеся мысли.

Кто-то воспользовался шумихой вокруг обнаружения свитков, чтобы заманить меня сюда. Вернее, чтобы передать мне рукописи, которые сейчас находятся у меня. Свиток, безусловно, подлинный, но его содержание никак не соответствует эпохе, в которую он был создан. История о Рукописи Бога и о ритуале смены хранилищ в последние шесть дней года кажется мне неуловимо знакомой, более того, неразрывно связанной с моей собственной судьбой.