Один из монахов-помощников сказал: — Должно быть, среди нас есть кто-то, чье сознание отклонилось от Пути, иначе мастер не стал бы говорить нам все это.

Банкэй всегда учил своих монахов о сознании будды. Однажды он сказал:

— Это сознание изначально Нерожденно, оно безошибочно распознает красивое и уродливое, не порождая при этом ни одной мысли. Это подобно тому, когда кто-либо из вас, встретив кого-то, сразу же понимает, незнакомец это или его старый друг. Вы не прибегаете ни к одной мысли, но тем не менее вы знаете это с безошибочной ясностью — это чудо изначального сознания. Один из монахов сказал:

— Совершенно верно, я сразу же узнаю, является ли этот человек моим другом или нет, но при этом в моем сознании по-прежнему продолжают возникать мысли. Почему?

Банкэй промолчал. Затем, возвысив голос, он крикнул:

— Изначально в нем нет мыслей!

— А я уверен, что мысли в нем есть!

— Прокричал монах в ответ.

Не отвечая на это, Банкэй громко вздохнул:

— Пфуу… пфуу.

Монах сел с весьма глупым видом, смутившись и потеряв свою уверенность.

Несколькими днями позже он испытал сатори и пришел к Банкэю. Банкэй просто улыбнулся.

На девяностодневный затвор, проводившийся в храме Рюмондзи зимой третьего года Гэнроку (1690), собралось более тысячи человек. Все беспокоились из-за такого множества людей.

— Мы должны установить для них четкие правила поведения и соответствующие запреты. Для того чтобы держать их под контролем, придется их наказывать и устрашать.

Однако когда пришло назначенное время, все было совершенно достойно и шло без каких-либо неприятностей, все хорошо себя вели и не испытывали нужды в каких-то правилах. В том, как Банкэй обращался с людьми, приходившими получить его наставления, тоже не было какой-то четкой схемы. Мастер часто восходил на трон Дхармы и проповедовал. В одной из своих проповедей он сказал:

— Очень важно, чтобы все вы, присутствующие на этом великом собрании, не затмевали свою изначальную нерожденность. Нерожденное подобно горящему огню: если вы приблизитесь к нему, оно согреет вас своим теплом. Я возвещаю вам о нем, но я не могу исчерпать его. Я пользуюсь им, но я не могу уменьшить его. Учителя дзэн болтают своими языками и щелкают зубами, чтобы удивить и поразить своих учеников. Но все, что им удается сделать, это бросить им в глаза горсть пыли и ввести их в заблуждение. Я никогда не сделаю этого с вами.

Великое множество людей толпилось перед мастером и внимало его учению, и все их сомнения и неопределенности таяли, как лед на солнце.

Некий мирянин сказал:

— Мое сознание преисполнено мудростью Будды, но она так глубоко скрыта в нем, что мне не удается воспользоваться этой мудростью. Что мне делать?

— Выступи вперед, — сказал Банкэй. Мирянин начал приближаться к мастеру.

— Ты замечательно хорошо пользуешься этой мудростью!

Мирянин склонил свою голову в глубоком поклоне благодарности.

Некий монах подошел к Банкэю, поклонился, а затем издал громкий крик:

— Кхат! Это Будда! — сказал он. Банкэй ударил его.

— Ты понимаешь? — сказал мастер.

— Это Будда! — повторил монах.

— Ты всего лишь хочешь нацепить на себя какое-то имя, — сказал Банкэй, оттолкнув его.

Когда Банкэй обращался к своим ученикам, он обычно говорил им:

— Основополагающая реальность всего сущего есть изначальная таковость, простая и ясная, не омраченная разделениями «я». Это состояние таковости есть суть изначального сознания, чье знание мгновенно и совершенно чисто.

Однажды во время очередной проповеди некий монах сказал:

— Если это изначальное сознание обладает такой врожденной духовной основой, то чистое знание не должно занимать даже одного мгновения.

— Но это совершенно ясно, — ответил Банкэй.

— Почему Вы говорите, что это и так ясно? — спросил монах. — Я не понимаю.

— Ты уже знаешь, что чистое знание не занимает даже одного мгновения, и что в нем нет разделения, — так что же тебе непонятно?

Некий монах спросил:

— Вы всегда учите людей тому, что небеса и ад, миры голодных духов, животных, сражающихся демонов и все прочие сферы бытия существуют только в сознании. Но в сутре, проповеданной Буддой, сказано: «Страна счастья, созданная Амидой, находится за тысячу миллионов земель Будды на Западе».[145] Мог ли Будда говорить неистинные вещи?

— Кто зафиксировал направление? — спросил Банкэй.

Некий монах спросил:

— Как может «изначальная чистота и ясность внезапно проявить себя в горах, реках и земле?»[146]

— Чьи горы и реки ты имеешь в виду? — спросил Банкэй.

Монах не смог ответить.

Некий монах спросил:

— Мастер, Вы говорите, что ад существует в нашем сознании и не является чем-то отличным от того места, где мы находимся. Но в сутрах сказано, что гора Сумеру находится во вполне определенном месте, а ад располагается на расстоянии многих тысяч йоджан под землей.[147] Неужели эти высказывания неистинны?

— Человек, совершивший преступление в провинции Муцу, будет подвергнут наказанию в Муцу, — сказал Банкэй.

— Да, — ответил монах.

— Человек, совершивший преступление в провинции Сацума, будет подвергнут наказанию в Сацума.

— Да, — сказал монах.

— В том, что касается этого преступника, обстоятельства совершенно одинаковы и в том, и в другом месте.

Монах опять согласился.

— Почему же он сидит там, где он находится, ожидая наказания? — спросил Банкэй.

— Из-за своей порочности, из-за чего же еще? — ответил монах.

— Что является причиной его порочности? — спросил Банкэй.

— Конечно же, его омраченное сознание, — ответил монах.

— Так как же ты можешь тогда говорить, что ад происходит не из сознания? — сказал Банкэй. Монах поклонился.

Во время проведения великого затвора 1690 года среди присутствовавших на затворе монахов находился мастер школы Сото-дзэн по имени Гэккэй. Его разместили в храме Тикурин-кэн,[148] предназначенном для уважаемых наставников. Гэккэй отправился в покои настоятеля побеседовать с Банкэем.

— Мое око [Дхармы] такое же, как твое, — сказал он.

Банкэй с шумом выдохнул воздух. Гэккэй ударил его.

— Мне еще два или три, — сказал Банкэй.

— Что это ты говоришь о двух или трех? — спросил Гэккэй.

— Я запутал тебя этими словами и забросил тебя в долину Двойных Гор,[149] — сказал Банкэй, громко рассмеявшись.

Гэккэй поклонился и вернулся в покои для гостей. Там он рассказал другим мастерам дзэн о том, что случилось с ним в покоях Банкэя. Услышав все это, они задрожали от страха.

Когда ему было тридцать лет, Банкэй вернулся домой из Нагасаки.[150] К тому времени имя Банкэя было уже широко известно по всей стране. Множество учеников приходило в Хамада в поисках его учения, но он отказывался разговаривать с ними и по прошествии некоторого времени они уходили, так и не встретившись с ним. Люди попытались пристыдить Банкэя. Они сказали ему, что он должен принять учеников и даровать им свое учение.

— Я знаю, что такое сострадание, — улыбнулся Банкэй. — Принять учеников и учить их не так уж и сложно. Но это может привести их к бессмысленным рассуждениям. Когда придет время и сложится подходящая ситуация, они станут Буддами и патриархами, услышав лишь одно слово или увидев тень.