И точно. Принцесса Анна стояла у окна, рассматривая тянущуюся вдоль деревьев дорожку. Кристофф стоял рядом с ней. Он также холодно смотрел в окно, разглядывая даль, он – великан, охраняющий фею в жаркий летний денек. Когда девушка обернулась, чтобы рассмотреть гостя, Джек заметил глубокие серые тени под ее ясными глазами. Что-то изменилось в вечно смеющемся лице, и взгляд этот, обычно полный надежды, ныне нагонял тоску.

Принц Кристофф поклонился вошедшему, и Джек сделал то же в ответ. Видно было, как новоиспеченный принц старается быть вежливым и приличным. Достаточно, чтобы входить в высшее общество. Тишина, висевшая в комнате, должно быть, длилась слишком долго. Она окрепла и плотно обвилась вокруг тел всех присутствующих, не собираясь отступать. Анна мягко коснулась собственного горла, чуть откашлялась, прежде чем поздороваться.

– С Эльзой…

– Будет жить, – обнадеживающе ответил Джек. – Боюсь… О нас она беспокоится сильнее, чем о себе.

Анна глянула на своего мужа, мученически вздернув подбородок. Кристофф поднялся, чтобы поддержать ее, не дать упасть. Должно быть, принцесса чувствовала чудовищную слабость и усталость. Девушка уцепилась за руку супруга и кротко улыбнулась Джеку, вежливо извиняясь. Ее слегка бледноватые губы дрогнули, искривились и стали вдруг такими странными…

– Вам бы навестить ее позже, – заметил юноша. – Не сейчас.

– Да, мы хотели дать ей минутку покоя, – произнес Кристофф, чуть смущаясь.

Говорил редко и понемногу, и для аристократа эта привычка была крайне полезной. Джек поджал губы, глядя на обеспокоенную Анну. Пальцы ее трогали тонкую цепочку на шее, комкали звенья. Принцесса улыбалась, но нервно, неправильно. Так, как никогда не улыбалась прежде.

– О, в этом вся Эльза, – ответила принцесса. – О чем конкретно она беспокоится? Или это только бред горячки?

– Нет. О предстоящей коронации.

Да…

Он переживал о судьбе своей дорогой королевы. До гулкой боли в груди, до дрожи в теперь уже окрепших после болезни коленях, в самом чреве своей души… И лучше всего было одно решение. Нужно как можно скорее избавиться от общества Катерины, выгнать их прочь, словно грязных оборванцев. Она опасна, а обвинить особу королевской крови не так-то просто. Тем более будущую королеву такой страны… Огромной, могущественной, сильной страны…

– Разумеется, мы все устроим, мы с Вами, я и Кристофф… Мы все устроим, – бегло говорила принцесса. – И все приглашения, и нужную атмосферу, программу, даже наряд выберем и для тебя, и для нее. А Эльза потом будет хвалить нас, когда придет посмотреть на результат…

– Я всем Вам обязан, – ответил Джек.

– Выпейте чаю с нами. Вы всю ночь не спали, – произнес молчавший до этой поры Кристофф, с упоением слушавший Анну.

Странно, но что-то в глубине Джека так и норовило явиться в комнату Катерины и выплеснуть свою злость на нее, избавиться от гнева, теснившего душу. Но юноша сдержался. Ему бы стоило сразу оговорить доступные ей рамки общения, их новые отношения меж собой. Ведь можно было избежать такого поворота событий, удержать злобную королеву от страшного решения.

Вовремя сделанное предложение вернуло Джексона в реальный мир, с огромной радостью окунуло в прорубь мрачного существования, в котором необходимо и есть и пить, чтобы волочить его дальше. Странно говорить с сестрой жены без нее самой, присутствовать в этом замке, не держа ее за руку.

– С радостью, – ответил он, поворачиваясь в поисках стула.

– У Вас холодно, – заметил Бертрам, удивляясь.

– Свежо, – ответила Эльза. – Здесь свежо, как я люблю.

Но королева приврала. Не было в несколько тесной комнатке никакой свежести, только обжигающая щеки прохлада. Приятная, если ноги твои горят, гоняя по венам кровь. В воздухе царил запах хвойного деревца: можжевельник или сосна, Бертрам не видел различий. В его стране хвойных деревьев нет, и различать их он не умел… Да и в мази все кажется одинаковым.

Бертрам осторожно сел на краешек стула, поставленного у кровати Эльзы для приходящих гостей. Слуги вручили ему старинный камзол из темно-зеленой ткани, чтобы правитель чужой страны не замерз. Он странно сочетался с его смуглой кожей и экзотической внешностью, столь отличной от местных жителей, не подлежащей никакой оценке. Девушка глупо улыбалась, рассматривая новый образ будущего короля. Смотрится… Нелепо.

– Как Ваши ноги? – спросил Бертрам, улыбаясь.

– Лучше.

Эльза отвечала однотипно. Можно было решить, будто в столь кратких ответах виновата бесконечная усталость, истощенность и боль, возможно, мучившая ее и сейчас, но это не так. Королева просто не хотела вести беседу дольше вежливого срока. Странно, но что-то в мужчине начало отталкивать ее с этого времени, отгонять все дальше и дальше, приближая молодую королеву к ее собственному супругу. Бертрам стал казаться королеве странным, и все его милые до поры до времени чудинки обрели более неприветливые очертания.

Странно, что в этой не слишком большой комнатке имелись часы. В тихие минуты отдыха Эльза отвлекалась, слыша гадкий стрекот секундной стрелки, стискивая зубы она считала сыплющиеся сквозь пальцы песчинки времени… Девушка вновь посмотрела на часы. Сколько она должна проваляться тут, не делая ничего полезного?

Хорошо причитать о потерянном времени, пока не чувствуешь боли. Маковое молоко притупило ее, стесало, и королеве показалось, будто с ней ничего не случилось… Так бывает, когда сильная боль наконец стихает. Но, стоит ей подняться, делая вид, что все хорошо, и ноги вернут ей потребность во сне, отдыхе.

– И все же… Как это случилось?

Бестактно спрашивать, но интерес сотрясает пальцы.

Эльза прикрыла глаза, стараясь вспомнить все произошедшее. Она забыла большую часть инцидента, перестав следить за «сюжетом», когда острая боль пронзила ее. Словно выстрел из лука, словно укол огромной иглы в обе ноги сразу. Все случилось слишком быстро. Секунду назад королева беззаботно грела ноги в воде, а после уже кричала в агонии, билась, как рыбка, волной выброшенная на илистый берег… И ноги перестали слушаться. Коленки не хотели сгибаться, и исполосованные ступни Эльзы оставались в воде, что вдруг начала пузыриться.

Теперь же… Пузыри на ее измученной коже. Не бледной, нет, красной и воспаленной, изуродованной коже ниже колен. Бедра целы, но икры, голени, ступни… Словно месиво из сшитой воедино коже с разных мертвецов. Королева боялась спрашивать врача: навсегда ли это, боялась, что ответ не понравится ни ей, ни Джеку, относившемуся к ее ухоженности с трепетом флориста.

– Быстро, слишком быстро, чтобы что-то запомнить, – ответила Эльза. – Как Вам понравился Эренделл?

Резкая смена темы отрезвила Бертрама, выкинула в холодный омут светского диалога. Он выпрямил спину, решая, следует ли извиниться за свой бестактный вопрос, заданный несколькими минутами ранее… Нет. Это же чистейшая забота о благосостоянии Ее Величества. Бертрам подался вперед, обдумывая ответ. Он же собирался на экскурсию сегодня днем.

– Сад чудесен.

– Не так велик, как при Лунном Дворце.

– Да и фасоль у Вас не растет.

– Грешны… – изобразив обиду, ответила Эльза.

Она искренне негодовала.

Зачем Бертрам пришел, почему спустился в пропахшую хвоей обитель? Неужели лишь затем, чтобы вести беседу ни о чем? Девушка поджала губы, когда гость ее наклонился к небольшой прикроватной тумбе, взяв с нее пустую чашку. Любопытный. Он повертел ее в руках, и губы мужчины сжались, стоило ему увидеть скол на ручке. Один жалкий изъян, но где… В руках прекраснейшей из правящих королев, в руках самой нежной, самой чудной из женщин.

Эльза повернулась к окну. Солнце прощалось с небом, закатываясь все ниже… Странно. Казалось, что Джек был здесь совсем недавно, а ведь он приходил с утра. Королева улыбнулась ярко-красной птице, севшей на решетку ее окна. Кардинал заглянул внутрь, вращая черными бусинками-глазами. Тонкий клюв краснокрылой красавицы раскрылся, и тихий щебет коснулся слуха королевы. Птица словно пыталась рассказать о чем-то важном, предостеречь от ошибки.