Намолчался парень в одиночестве — вот и льется из него святая водичка… И все же интересно, что случилось в штабе армии? — Не болтай, КПП подполковнику Анохину не подчиненно.
— Знаю. Но он позвонил коменданту штаба, после — дежурному по гарнизону… Короче, добился — выпустили меня… А случилось вот что. Автобус вез от скорого поезда офицеров и солдат. На повороте возле сопки Лесистая, знаете, такую — из кустов по машине — автоматная очередь. Водителя срезало, майора одного из штаба… Говорит, четверо убитых и человек десять раненых…
Я не слушал солдата. Забарахлило сердце: тук-тук — перерыв, после снова — тук-тук — перерыв. Никогда сердечной недостаточностью не страдал, не считая, конечно, любовных переживаний, а тут… Неужели это меня подстерегал Курков? В том, что стрелявший по автобусу человек — именно бывший инструктор, я ни на минуту не сомневался.
В штабе УНР две комнаты были отведены под общежитие для приезжающих. Стараниями Анохина там было установлено несколько коек, белоснежное белье ласкало глаз, не привыкших к подобному комфорту начальников участков и прорабов, на стенах обеих комнат висели портреты Президентов России: бывшего и действующего. Предусмотрено даже зеркало для бритья. На столах — свежие газеты.
Анохин каждый рабочий день начинал с осмотра общежития, и горе было завхозу, если обнаруживался малейший непорядок.
Я быстро разделся, скользнул под прохладные накрахмаленные простыни. Блаженство! Уже окунаясь в сон, вспомнил о пистолете. Не оставлять же его в кармане кителя? Подумав, пристроил оружие под матрацем…. Нет, не годится, в случае чего не успеешь выхватить… Переложил под подушку. Так надежней, но где гарантия, что во сне не перекачу голову в сторону, и пистолет не окажется на виду?
С полчаса возился, перекладывая его с место на место.
Наконец, уснул…
Утром, как и приказано, уселся рядом с кабинетом Анохина. Появится — увидит.
— Разговаривать сейчас с тобой некогда, — ворчал Кругомарш, отпирая кабинет. — Тебя вызывают в Особый отдел… По какому вопросу — сам должен знать, — таинственно мотнул он головой. — Освободишься — решай свои «семейные» дела. Перед отъездом — ко мне, получишь задание. Кстати, разберемся с выполнением плана твоим участком…
«Твоим участком» — будто маслом по душе. Неужели утвердят, и мне не придется ломать позвоночник перед очередным начальником? Если разобраться, чем я хуже того же Ваха? Или — Сиюминуткина? Тем более, что ни один, и ни другой, насколько мне известно, прорабами не работали — сразу после института их призвали, прилепили звания и отправили на Дальний Восток начальниками участков…
Так я прикидывал и мечтал, обходя вдоль железобетонного ограждения штаба армии. Вот и проходная, и знаменитая лужа перед ней. Обычно дежурят офицер и прапорщик — сегодня, кроме них, солдат с автоматом. Война начинается, что ли? Совсем забыл о происшествии в гарнизоне, вернее, на подступах к нему.
Пропуск лежал в проходной. Малеев расстарался для своего секретного сотрудника.
И вдруг закружилась голова. Меня же расшифровали! Был секретный сотрудник, стал сотрудником несекретным. Ведь раньше майор встречал меня на квартире деревенского дома, теперь принимает в своем кабинете.
Ну, что ж, это — к лучшему, — принялся успокаивать я сам себя. — Перестану мучиться, припоминая мерзкое слово «сексот», займусь строительством, а не подглядыванием из-за угла. Все же не прораб затрапезный, а начальник особого участка! К тому же скоро новые погоны надену.
Майор — в форме. Видел я его в офицерском обличье всего пару раз. Обычно — поношенный костюм, белая рубашка с ярким галстуком. Сегодня — китель с многоцветием орденских планок.
— Садитесь, старший лейтенант, — пропищал он строго. В кабинете, кроме него, лейтенант за отдельным столиком. Пишет и косится в мою сторону. Косись, салага, косись, набирайся ума, перед тобой — секретный сотрудник, важное звено в сети контрразведки. — Разговор у нас будет недолгий, но очень важный. Лейтенант застенографирует, вы подпишете…
— Допрос?
— А вы что, 'против допроса?.. Ладно, будем считать — свидетельские показания…
В течение добрых получаса из меня высасывали давно известную майору информацию. Как появился на особом участке инструктор Курков? Кто его рекомендовал и когда? При каких обстоятельствах я познакомился с ним? Какие отношения были в семье Курковых? Хорошо ли я знаю жену и дочь?
Я исходил потом, мучился недоумением. К чему разыгрывается этот спектакль? Если для лейтенанта, то он слишком мелкая деталь в сложном механизме Особого отдела; если для того, чтобы припугнуть меня, то зря Малеев спускает пары, я за последние полгода столько раз пугался и отходил от испуга, что потерял способность удивляться. К тому же, зачем Сергею Максимовичу меня пугать? И — что, пожалуй, более важно, почему я думаю, что меня пугают?
Машинально отвечая на вопросы, которые прежде задавал сам себе десятки раз, я размышляя над дальнейшим возможным развитием «допроса». С тоской поглядывал в окно.
— Все, — наконец стукнул майор раскрытой ладонью по столу. — Давай, лейтенант, оформляй свои записи, как положено, а мы с Васильковым побеседуем, так сказать, без протоколов.
Я облегченно вздохнул и расправил занемевшие плечи. Представляю, как чувствует себя на настоящем допросе, а не на имитации его, человек, совершивший преступление. Скажем, тот же Никифор Васильевич… М-да, неуютно, очень даже неуютно…
Лейтенант сгреб все свои записи, ушел, старательно прикрыв дверь. Стажер, наверно, или — прямо из училища.
— Не перегружай свои мозги, Дима, никто тебя не собирается пугать и запутывать. Простая констатация уже известных нам фактов. Помнишь, я говорил тебе об истории болезни, которую по крупицам собирают лечащие врачи? Сегодняшний допрос свидетеля — обобщающий… С этим покончили?
— Покончили, — торопливо согласился я, ибо
чувствовал себя прескверно. Нагромоздил целый террикон всяческой ерунды, измучил сам себя, а к чему? — Зачем вызывали?
— Вызывали для только что прошедшего допроса. А хотел видеть тебя для того, чтобы уточнить кое-какие непонятные пока для нас факты… Скажи, ты на каком поезде добирался до Лосинки? Или — на машине?
— Нет, на поезде. На экспресс опоздал, пришлось мириться с неудобствами рабочего… Задержали дела, сами понимаете, на участке их сейчас хватает…
— Понимаю и поздравляю с новым назначением… А кто был в курсе твоего неожиданного выезда в Управление? Постарайся сосредоточиться и вспомнить всех, с кем говорил на эту тему…
Я насторожился. Гнездо шпионов разворочено, главные участники повязаны, остался Курков, который, как я понимаю, доживает последние денечки. К чему же подобная таинственность?
Но Малеев не такой человек, чтобы задавать ничего не значащие вопросы. И я принялся вспоминать.
— Конечно, знал подполковник Анохин — сам приказал мне выехать поездом. Потом — командир роты капитан Сережкин я оставил его за себя… Ну, мастера-сержанты. Секретчик Рюмин… Пожалуй, все.
— А кто из них узнал, что ты опоздал на экспресс, и поехал на рабочем поезде?.. Нет, задам вопрос в другой плоскости. Кто знал, что ты собираешься ехать на экспрессе?
— Кроме Кругомарша… простите, подполковника Анохина, все… Сережкин посылал сторожиху взять мне билет… Товарищ майор, неужели…
— Толком ничего нам не известно, но имеются веские подозрения, что Курков вознамерился отомстить виновнику провала агентурной сети. По отзывам людей, знающим его по Северу, бывший инструктор чрезмерно злопамятен… Может быть, и не стоило бы мне нагонять на тебя страх, но ты не институтка и не изнеженный барчук, а офицер, хоть и строитель.
Значит, военный строитель — офицер неполноценный, так сказать, не обладающий мужеством и выдержкой настоящего армейского командира… Ну что ж, в какой-то степени Малеев прав, но не по отношению ко мне. Я постарался утихомирить взбурлившее во мне самолюбие.
— И что вы посоветуете мне делать?