***

Если странник следовал за своим поводырем, пустырь как бы съеживался, делаясь всего только довольно обширным... Толстая тетрадь становилась подлинным атласом некой страны. Местность всегда была одни и та же, хотя иные ландшафты менялись довольно причудливо, заселяясь рудокопами, гномами или даже каким-то романтическим зверьем, - это был опять как бы сон во сне. Все, что попадалось на глаза, как бы оно ни менялось, было знакомо, все он будто видывал когда-то, но удивительное дела! - не мог иногда опознать предметов, наяву отлично ему известных, - тех, например, островерхих сооружений, которые мы однажды вскользь упомянула. Приблизившись, он счел их железными башнями. Давно покинутые, разрушающиеся, они стояли нестройными рядами, многие уж повадились. Для чего они могли служить? - думал странник, рыская между бессмысленных развалин. Затем еще вспомнил, что где-то здесь обитает какой-то его приятель, - опять эта странная фантазия! - упустил поводыря из виду и, кажется, тем его предал. На тропинке поверх отпечатков грубых громадных ботинок извивался теперь рубчатый след велосипедных колес. Откуда он взялся, суетливый субъектик в воскресной черной тройке? Он тоже следовал за поводырем, как позволяла местность, - то катясь на своем легоньком складном велосипедике, а то волоча его на себе, крадучись, короткими перебежками... Избавиться от него было уже нельзя. Единожды проникнув в сновидения, он стал их полноправным персонажем и присутствовал теперь всегда зримый или незримый. Странника он не заметил, даже когда тот заглянул прямо в его игольчатые зрачки. Это был важнейший из уроков - урок неотступности внимания...

***

Освоить его оказалось всего трудней... Какую досаду испытал странник, увидав уже вблизи пологие зелены, холмы, знакомые с детства: он загляделся, позабыл про обоих попутчиков - жданного и незваного, вновь остался я один, ничуть тем не томясь, и пустился бежать тропинкой между долгими травянистыми склонами... Скорей, скорей, скорей! - стрекотали друзья-кузнечики. Было ему легки. Было ему хорошо. Был он дитя... Но города он в этот раз не увидел.

***

А город был уж в считанных шагах. Странник освоился, в сновидениях настолько, что шел обок со своим поводырем и замечал, как утомлен этот крупный, крепко сложенный человек. - Вон роща на холме, - сказал странник. - Там будет можно отдохнуть. И дернула его нелегкая!.. Хорошо, что собеседник, видно, не расслышал, не отозвался. То не роща была.., не простая роща - другое!..

***

Они уселись рядышком на плоском камне, впервые ук-, рытые от зноя ветвями деревьев, странник и этот бездомный, преследуемый, измученный человек, которому, оказывается, идти-то было некуда: он брел попросту куда глаза глядят! Железный сундучок он поставил между коленями, свесив на него натруженные узловатые руки, легонько барабаня пальцами по крышке. Странник про себя раскаивался: слова его об отдыхе, без умысла сказанные, в эдаком то месте, не могли не показаться попутчику зловещими! Впрочем, это было пока поправимо. - Нет, - сказал странник, - не здесь твой дом, довольно! И, послушавшись, тот поднялся на ноги. Однако прежде чем тронуться в путь, отвел рукою плети дикого винограда, обвивавшие каменный надмогильный крест, что высился перед ними. Странник не успел его остановить и про-, молчал, чтобы не спутать сон, хотя оцепенел от этой неожиданности. Но сотоварищ показал истинное присутствие духа; не дрогнул, только усмехнулся прочтенной надписи. - Вот так штука! - проговорил он и, набивая трубку, призадумался... - Идем! - сказал странник, потому что они поменялись ролями: поводырем-то был, оказывается, он сам! Но путник ничего ровно не знал о городке, не предполагал в, нем очутиться, хотя начал теперь кое-что вспоминать - ему было что вспомнить, пускай делает это, пока они вышагивают заросшей тропинкой, пересекая старинный погост с его благодатной прохладой... А вот и полуразвалившаяся кирпичная арка, и за ней внезапно, как мираж, возник впереди долгожданный город.

***

Город возник впереди, и странник смотрел на него линкуя: путь наконец-то весь пройден! Впервые он мог охватить взглядом с высоты холма переплетенье давно знакомых коротких улочек, они виделись отчетливо, как на гравюре, возглавленные колючей башенкой ратуши и колокольней собора. Башня была опоясана завитушкой дыма из печной трубы - знак исполнения никем не данных обещаний! Мир и уют!.. Всем городам надлежало б остаться такими: каждый дом улей одной семьи. Город-деревня... Но не пришлось ли бы застроить тогда всю поверхность земли городами? Из всех мыслей, пронесшихся, в голове, сохранилась для дневника только эта, что, конечно же, крайне существенно. Жаль, не узнать, каковы были другие. Странник, отмечает только их необычность, рискованную причудливость, запись бегла и невнятна... Но, может быть, мы это знаем? Может быть, мы это знаем слишком даже хорошо? Подумаем, нет ли у нас способа исследовать и то, что осталось совершенно неизвестным!.. Он едва не сделал новой ошибки, позабыв о попутчике. Тот его радости отнюдь не разделял: озадаченно смотрел на город, словно бы обнаружив засаду и размышляя, не уйти ли от бесполезной схватки. Последнего ни в коем случае нельзя было допускать. Хотя роли и переменились, это поводырю следовало вступить в город первым, а страннику держаться позади хотя бы в полушаге - или уж добираться вполне самостоятельно с самого начала! - Нечего бояться, все будет хорошо, - сказал странник. Попутчик угрюмо усмехнулся, поглядел на свой железный сундучок, перехватил его в здоровую руку. Что-то было в этом сундучке такое, чему странник названия припомнить не мог, зная, однако, что не зря сотоварищ несет свой груз бережно, как собака украденное куриное яйцо, - видал он в детстве раз такую сцену... - Не думай, - настаивал странник, - все будет здесь, как ты захочешь!

***

Улицы были пусты. Ни один нос не расплющился в окошке, ни одна голова не высунулась из калитки, по обычаю таких забытых богом мест. Впрочем, и окна тут, и кровли, и стены, и низкие плитняковые ограды, и калитки - все заросло пылью. Но мостовая была чисто выметена, - и веселое предчувствие перемен совсем окрепло, когда из-под ног пешеходов разлетелись с оглушительным кудахтаньем куры, что, разнежась, дремали в пыли. Они остановились перед строением, мало похожим на соседние. Двор был чуть не весь занят громадным каменным сараем, фасад которого въездными коваными воротами выступал на улицу. За калиткой в глубине двора лепился к боковой стене этого сооружения узкий, о трех этажах дом, Окруженный кустами. Острая кровля его прогибалась под Тяжестью черепицы, оборвались, проржавев, водосточные трубы, плесень проела насквозь деревянные щиты на окнах нижнего этажа, выше чернели пустые рамы. Узнаешь? - сказал странник. - Да, это здесь!.. Облокотясь о калитку, поводырь молча разглядывал дом. Кажется, он был взволнован... Дальнейшее привиделось страннику не единожды - и целиком, и отдельными эпизодами, словно желая, чтобы все было вызубрено без запинки. Зеленая тетрадь сохранила подробности, но мы без них покуда обойдемся, так как вынуждены будем еще к этим событиям вернуться. Передадим их вкратце.

***

Поводыря окликнул местный полицейский - да, имелся здесь уже и свой полицейский в чине сержанта! - проверил документы и пригласил в ратушу, к нотариусу, который, оказывается, только его и ждал, чтобы начать важнейшее заседание! В кабинете старика-нотариуса произошла замечательная сцена - в своем месте мы ее опишем; затем они прошли на тенистую террасу во дворике ратуши, где сидели, уже другие участники, заседания - прямые потомки главам семейных кланов и ремесленных цехов, некогда здесь процветавших, и нотариус объявил, зачем они собраны; некий могущественный его клиент пожелал, чтоб город возродился, им предложено снова поселиться тут на выгоднейших условиях! Сам этот клиент почему-то не смог прибыть, его кресло - одно из семи, стоявших вокруг стола. - пустовало, но против него был поставлен столовый прибор, резной деревянный ларец и запечатанный воском, покрытый плесенью, слегка отпотевший кувшинчик. Страннику это показалось забавным. Обойдя стол, он, уселся в пустующее кресло, тоже обернул кувшинчик салфеткой, вынул длинную пробку... Бокалы со звоном сошлись над столом... Позднее будет дословно передана застольная беседа, каждое слово которой - даже пустая обмолвка! - не обошлось без последствий, но теперь поспешим к первому из наших финалов - к завершению эксперимента. С этого дня городок начал устраиваться и населяться, как страннику того желалось, однако события приобретали все большую независимость, движимые собственной внутренней логикой, по временам весьма причудливой, силой возникших обстоятельств и действующих лиц, из которые иные являлись для странника неожиданно и бывали весьма неприятны. В дневнике он однажды назвал меня дурным сеятелем, в чьем лукошке оказались смешаны семена злаков и плевелов. Странник не умел прополоть свое поле, сознавая вдобавок, что это либо потребует чрезмерного труда, либо поставит под угрозу весь его замысел - а стоило ли рисковать из-за того только, что чья-то физиономия или поступки ему не понравились? Оставалось мириться почти со всем, что он сам допустил и чему дал поблажку, идя наперекор лишь в последней крайности и весьма осторожно... Городок на его глазах терял свою заповедную таинственность, превращаясь в зауряднейший провинциальный закоулок, подобный, мы догадываемся, тем, в каких наш молодой человек провел свои ранние годы. Странник испытывал досаду, но не особенно сильную. "Жизнь как жизнь", говорил он себе, пожимая плечами. В конце концов только одно имело настоящее значение: приближалась пора явиться Ей - Той, о ком странник ни на миг не забывал, ради кого затеял высокоученый подвиг. Сколько, скажут, однако, хлопот, чтобы совершить пустячную прогулку с дамой, пускай даже держась за ручку! Но это не наша печаль. Поразительное число событий и лиц вмещалось теперь в его сны, особенно в последний, в котором он ждал Ее, и Она пришла!.. Да, Она пришла, но затем все спуталось: какая-то суета, зовут на помощь, он бежит по выщербленной лестнице в подвал, а там - там что-то совершенно необыкновенное, чего припомнить он, однако, не сумел: его ожидало пробуждение и преудивительная явь!..