(р) и не выполнит ее, оно должно подать в отставку и передать

власть представителями АИР, которые лучше его смогут

(ц) эту программу и выполнило ее, ибо таким путем оно сможет

(у) и выполнит ее, ибо таким путем оно сможет

(р) преодолеть возникшие трудности,

(ц) преодолеть возникшие трудности,

(у) преодолеть возникшие трудности.

Это случилось в середине августа. В саду на вилле одного из сочувствовавших нам членов внутренней партии мы встретились с Джулией, чтобы поговорить о срочных делах «ЛПТ», клуба и, естественно, о "Десяти пунктах": Джулия поддерживала умеренные поправки, а я был автором самых радикальных формулировок. К этому времени в наши отношения вкралось некоторое недоверие друг к другу. Мы уже почти стали политическими противниками, и я целых три месяца ни разу с ней не спал.

Разговор был долгим и напряженным. Наступил вечер, с Темзы потянуло холодным ветром. Джулия сидела в шезлонге, завернувшись в одеяло.

— Джулия, — сказал я, — давай попрощаемся.

— А что, ты уезжаешь? — удивилась она.

— Нет, не уезжаю. Но все равно нам надо бы попрощаться. Навсегда. Я чувствую сейчас то же самое, что чувствовал в тот вечер после премьеры «Гамлета», в фойе театра, когда подумал, что мы больше никогда не увидимся. И страшнее всего тогда было то, что мы даже не попрощались. Теперь эта возможность у нас есть. Прощай, Джулия.

— Ты меня пугаешь, — сказала она в недоумении. — Что с тобой?

— Ничего, — ответил я. — Все так зыбко. Ненавижу политику.

— Поздновато, — резко сказала Джулия. — И почему ты ее ненавидишь? Политика свела нас с тобой.

— Она разлучила нас. Я не боюсь смерти, я боюсь, что ты прикажешь меня арестовать. Вот почему я хочу попрощаться.

Она заплакала.

— Идиот, — сказала она, гладя меня по голове. — Нас не разлучила даже полиция мыслей — как же это могут сделать какие-то глупые разногласия?

— Джулия, — ответил я, — погляди на звезды. Они все о нас знают. Они видели мятежников Уота Тайлера, видели чартистов, видели лондонскую Всемирную выставку. Увидят они и то, что станет с нами. Я завидую им — так холодно и бесстрастно смотрят они вниз, на нас. Скоро мы будем забыты, Джулия, — никто нас не вспомнит. Может быть, мы зря прожили свою жизнь.

— Перестань философствовать, — шепнула она. — Уже поздно, пойдем домой.

Мы пошли домой и любили друг друга. С тех пор я много раз с ней виделся, но это было наше прощанье.[66]

К середине августа у пролов уже вошло в привычку посещать центральную часть Лондона. В здешних магазинах они пытались добыть пищу, которой не хватало в трущобах. Особенно много их бывало в выходные дни — тогда они заполняли весь город. Они напивались пьяными — или потому, что удалось что-то купить, или потому, что не удалось, или от радости, или от горя, но в любом случае напивались до потери сознания. Пьяные, валявшиеся на улицах, создавали множество проблем. Полиция мыслей не была приучена к обычной работе по поддержанию порядка и законности.

Одной августовской ночью два пьяных прола индийского или пакистанского происхождения помочились на монумент в честь павших в войне 1968–1969 годов.[67] Сотрудники полиции мыслей арестовали обоих. У них не было документов — впрочем, поскольку речь шла о пролах, это нас не особенно беспокоило, — и держались они с нашими людьми довольно нагло. Их передали в ближайший полицейский участок, где с ними, по-видимому, обошлись несколько суровее, чем следовало. На следующий день один из них умер.

До сих пор ничего особенного не случилось — это был не первый такой случай в истории Океании![68] Однако назавтра в Лондон явились родственники обоих гуляк, которые пытались навести справки о них в полиции мыслей. Очевидно, они слишком много себе позволили, потому что в конце концов пришлось арестовать и их.

Днем позже забастовали несколько тысяч рабочих авиазавода в так называемом "грязном поясе", окружающем Лондон. Мы не придали этому большого значения и послали для восстановления порядка отряд полиции мыслей. Но пролы напали на наших людей с палками, обезоружили их (какой героизм: около тысячи человек против двух десятков полицейских!) и заперли в сарай. Одного из них послали в Лондон и велели передать нам, что, если арестованные не будут выпущены через 24 часа, сарай будет подожжен. Кроме того, они потребовали от полиции мыслей публичного извинения за арест родственников.

Честно говоря, мы испугались. Мы заметили, что имеем дело не просто с неорганизованной толпой — за ней стояла весьма хорошо организованная группа. К тому времени поступили донесения, согласно которым ее возглавлял пакистанец, рабочий канализации по имени Мухаммед Стэнли.

Мухаммед потерял родителей в 60-х годах во время одной из антирелигиозных кампаний. Работая в Британском музее, он украл там Коран на английском языке, когда из музея вывозили макулатуру.[69] С тех пор он стал последователем мусульманства и распространял свою фанатическую веру среди других. Будучи сиротой,[70] он вел жалкую жизнь прола и обзавелся многочисленной семьей. За двенадцать лет он произвел на свет восемь человек отродья, и все они, естественно, стали мусульманами.[71] Все это время он пропагандировал свою веру, что нас не особенно беспокоило, поскольку мы никогда не принимали пролов всерьез. И вот в один прекрасный день мы, совершенно неподготовленные, оказались лицом к лицу с фанатичной, полной ненависти толпой из обитателей лондонских трущоб. Как сказал кто-то, если идея овладевает массами, она становится материальной силой (хотел бы я знать, чей это афоризм — он очень остроумен[72]).

Агентство новостей Океании АНО уполномочено компетентными органами сделать следующее заявление. В пригороде Лондона террористические элементы похитили группу офицеров полиции мыслей, находившихся при исполнении служебных обязанностей. Они выдвинули требования, которые не могут быть удовлетворены, и угрожают изменническим образом, в нарушение закона и справедливости, убить захваченных сотрудников службы безопасности.

Руководство партии заявляет, что взятие заложников представляет собой тягчайшее преступление против законов государства и прав человека.[73] Поэтому мы не намерены уступать давлению, которое пытаются оказать на нас террористические банды пролов, преимущественно потомков цветных рабочих-иммигрантов.

Всех, кто заикается о «переговорах» и "гуманных аспектах", следует рассматривать как интеллектуальных сообщников этой банды заговорщиков. Поэтому государственная власть применит к ним те же средства, какие она считает оправданными по отношению к террористическим элементам.