Странствующие рыцари — Наваррец, Конде и их друзья — рвались в рай. Но им противостояли ангелы — король и его братья, которые грубо отбрасывали их и кидали в Тартар, где их захватывали в плен бесы. Тогда Меркурий и Купидон верхом на петухах спускались со сводов, расточали победителям хвалы в стихах и приглашали их присоединиться к нимфам. В течение целого часа красавицы представляли фигуры балета, затем танцевали в обществе ангелов. Среди них были Маргарита и Мария Клевская. Таким способом Анжуец решил подтрунить над Конде, заключенном в преисподнюю, в то время как его жена и соперник пожимали друг другу руки, говоря о любви.

В конце жестокость аллегории смягчилась. Нимфы взмолились, чтобы ангелы освободили пленников. Для них открыли ворота Эреба, они бросили вызов и снова скрестили копья.

В тот вечер, 20-го, напряжение еще больше возросло. Протестантов разъярило, какой вид принимает праздник. Гизы, готовившиеся свершить месть, ничем не выдавали своих чувств. Король взволновался, выразил Колиньи свои опасения, как бы тому не нанесли удар, и велел войти в Париж аркебузьерам своей гвардии.

Со своей стороны, предчувствовал взрыв и герцог де Монморанси. Ему, как губернатору Парижа, надлежало поддерживать спокойствие. Но, будучи католиком и кузеном адмирала, он не желал оказаться в безвыходном положении. Этот благоразумный человек решил наконец просто-напросто покинуть город, который обязан был охранять, и дозволить совершиться в нем самому наихудшему. Вместе с ним удалились порядок и разум. Его все поняли.

У адмирала между тем возникли и другие поводы для беспокойства. Судя по слухам, герцог Альба, не знавший сострадания, помышлял умертвить пленных, взятых в бою при Кьеврене. Зная, вне сомнений, о связях Гонди и Суниги, Колиньи грубо сказал итальянцу, что ежели за этой угрозой последуют действия, все испанцы, находящиеся во Франции, также будут убиты.

Тем не менее празднества продолжались. На 21 августа Месье наметил карнавальный турнир, на котором турки должны были биться с амазонками. Наваррец, Конде и их дворяне представляли неверных. Что касается амазонок, то неожиданно у них оказались черты короля и его братьев! Три молодых человека, переодетые женщинами, выставили каждый — по одной груди — и потрясали луками. Разумеется, они восторжествовали над своими противниками.

Новое унижение для протестантов, глубокое удовлетворение для Анжуйца, который горестно мстил за потерянную любовь, готовя преступление в отношении других и раскрывая тайны своей натуры.

Генрих IV позднее с удовольствием рассказывал, что во время этих лихорадочных дней ему довелось играть в кости с герцогами Анжуйским и Гизом и что внезапно они увидели, как у них между пальцев потекла кровь.

Праздник еще продолжался, когда господин де Шайи, гофмейстер герцога д'Омаля, провел Моревера с улицы Пули в один дом, принадлежавший канонику Вильмюру, прежнему воспитателю герцога де Гиза, мимо которого адмирал имел обыкновение следовать, возвращаясь из Лувра. Убийца ночевал там. На следующее утро он расположился близ окна. Его скрывал огромный занавес. Аркебуза была готова к стрельбе.

Между тем, сидя за своим письменным прибором, неутомимая Екатерина предлагала королеве Англии встречу с герцогом д'Алансоном, «у моря, в прекрасный прохладный день, между Дувром, Булонью и Кале». Она прекрасно знала, что ее кума не осудит ее сурово за смерть Колиньи.

В тот момент, когда начинаются решающие события, небесполезно, вне сомнений, окинуть взглядом структуру протестантской партии. Этой партии, которая полностью изменила облик государства, еще недавно поражавшего мир единством и централизацией.

Микиели воистину позаботился о том, чтобы явить все колесики ее механизма Светлейшей Республике.

«Рассказывают, — пишет он, — что все, кто придерживается их веры, разделены на 24 церкви, охватывающие и представляющие собой все провинции Франции. Когда требуется заняться какими-либо общественными делами, их проповедникам поручается принять, каждому в своей церкви, доклады от каждого из своих подчиненных и передать известие шестерым другим, также священнослужителям, избранным, как и все самые важные лица, из числа их всех. Эти шестеро докладывали двум верховным предводителям, каковыми являлись королева Наварры, пока была жива, и адмирал; и все, что было угодно этим двум, все, что оба они приказывали, незамедлительно исполнялось. Со всех этих церквей обыкновенно взимают каждый год коллективный налог в 800000 франков, и каждый равно платит налог за себя со своей стороны, один и тот же для простого народа и работающих по найму, таких как хлебопашцы, ремесленники, слуги и прочие, им подобные. Каждый облагает себя этим налогом добровольно, по велению совести, более или менее твердой суммой, какую считают для себя посильной, и платит столь скоро и с таким рвением, что это поразительно. Из этих 800 000 франков поддерживают обычные расходы и нужды; затем платят королеве Наварры, как верховному главе, сумму в 100000 франков; платят адмиралу, как жалованье на его содержание, 40 000; г-ну де Ларошфуко 10 000; капитанам Пилю и Брикемо и другим подобным военным, людям испытанным и храбрым, по 3000 и 4000 франков каждому; а избыток откладывают на непредвиденные нужды. В случае особой необходимости подати удваивают или утраивают. И таков союз, и таково согласие между ними, и они так повинуются своим предводителям, что, говорят, и султан не ведает подобного повиновения В сущности, адмирал владеет в королевстве своего рода отдельным государством, независимым от короля».

Бедный король! Даст ли он этому отдельному государству увлечь другое в своем русле с риском ужасной авантюры? Или он будет силой возвращен под опеку своей матери? Несмотря на свое неистовство, он представляет собой всего лишь орудие, которое оспаривают два противника. Два противника, поставленные на одном натянутом канате. Равновесие Екатерины зависит от ловкости одного стрелка и отваги, которую проявят гугеноты, мстя за своего вождя; равновесие же адмирала отдано на милость постоянству полубезумца Карла IX и верности искушенной в коварстве Елизаветы. Это последнее равновесие уже иллюзорно. Неумолимая судьба одним ударом вот-вот разобьет и три остальных.

22 августа Колиньи присутствует на Совете, где председательствует Месье, а король слушает мессу в своей часовне. Ничего примечательного не происходит во время этого достаточно краткого заседания. По выходе адмирал встречает Карла IX, который, выслушав мессу, рвется играть в мяч и радостно увлекает с собой «своего отца». Гаспар де Шатийон задерживается не более чем на миг и направляется в свой отель на улицу Бетизи. Пожевывая свою неизменную зубочистку, он читает прошение. Его обступают с десяток его людей. Герши по правую руку, Де Прюно по левую.

Вот и улица Пули, вот они перед домом каноника Вильмюра. Моревер поджидает за шторой, он целится и стреляет дважды. И в эту самую секунду Колиньи наклоняется, чтобы привести в порядок своего мула. Никогда столь простое движение не будет иметь подобных последствий.

Ибо этого оказалось достаточно, чтобы адмирал избежал смерти и рухнула вся комбинация Екатерины. И точно в этот момент адская машина вырвалась из-под контроля своего создателя и ринулась по своему собственному безумному пути. Одна пуля оторвала правый палец Колиньи, другая пробороздила мякоть левой руки перед тем, как застрять в кости у локтя. Старый воитель не пошатнулся.

— Взгляните, — вскричал он, — как поступают во Франции с добрыми людьми! Стреляли вон из этого окна. Видите дым?

Кое-кто из его спутников устремился к дому каноника. Слишком поздно. Они только и обнаружили, что аркебузу на столе. Выбежав через второй вход, оставленный открытым, они успели услышать, как галопом ускакал Моревер. Их товарищи доставили истекающего кровью адмирала на улицу Бетизи. Один из них поспешил за королевским хирургом, прославленным Амбруазом Паре. Г-н де Пиль отправился предупредить Карла IX.