- Ответьте: нет, - отрезал г-н Тибо, не открывая глаз. Он кашлянул: от этого сухого покашливания, называвшегося его "астмой", чуть дернулась голова, глубоко ушедшая в подушки.

Хотя шел уже третий час, г-н Шаль, притулившийся у оконной ниши перед складным столиком, еще не кончил разбирать утреннюю почту.

Сегодня г-н Тибо не мог принять своего секретаря в обычное время, так как единственная почка почти совсем отказывалась работать и боли продержались все утро; наконец в полдень сестра Селина решилась сделать ему укол, и под первым попавшимся предлогом впрыснула ему то самое успокаивающее средство, которое обычно приберегали на ночь. Боли почти сразу утихли, но г-н Тибо, уже наполовину утративший представление о времени, сердился, что ему пришлось ждать возвращения замешкавшегося с завтраком Шаля и таким образом разборка утренней почты задерживается.

- Дальше что? - спросил он.

Сначала Шаль пробежал письмо глазами.

- Обри (Феллисьен) унтер-офицер, зуав1... просит место надсмотрщика в исправительной колонии в Круи.

- "Исправительная"? Почему уж прямо не "тюрьма"? В корзину. Дальше?

- Что, что? Почему не тюрьма? - полушепотом повторил Шаль. Но даже не попытавшись понять это замечание, поправил очки и поспешно распечатал следующий конверт.

- Пресвитер Вильнев-Жубена... глубочайшая признательность... весьма благодарны за вашего питомца... Словом, не интересно.

- Как это не интересно? Читайте, господин Шаль!

- "Господин Учредитель, в качестве лица, облеченного высоким саном, пользуюсь случаем выполнить приятный долг. Моя прихожанка, госпожа Бэлье, поручила мне выразить Вам свою глубочайшую признательность...

- Громче! - скомандовал г-н Тибо.

- ...свою глубочайшую признательность за благотворное действие, какое оказали методы, принятые в Круи, на нрав юного Алексиса. Когда Вы, четыре года назад с присущей Вам добротой согласились принять Алексиса в колонию Оскара Тибо, мы, увы, не возлагали особых надежд на исправление этого несчастного мальчика и, принимая во внимание его порочные склонности, непозволительное поведение, а также врожденную жестокость, ждали самого худшего. Но за эти три года Вы совершили истинное чудо. Вот уже скоро девять месяцев, как наш Алексис возвратился под отчий кров. Его матушка, сестры, соседи, да и я сам, равно как г-н Бино (Жюль), плотник, у которого он состоит в подмастерьях, все мы не нахвалимся кротостью юноши, его трудолюбием, тем рвением, с каким выполняет он церковные обряды. Молю господа нашего, дабы он споспешествовал успеху и не оставил милостью своей заведение Ваше, где достигается столь удивительное нравственное обновление, и свидетельствую свое глубочайшее уважение господину Учредителю, в лице коего возродился дух милосердия и бескорыстия, достойный святого Венсан де Поля2.

Ж.Рюмель, священнослужитель".

Господин Тибо по-прежнему лежал с закрытыми глазами, только бородка его нервически дернулась: болезнь сломила старика, и он легко приходил в состояние умиления.

- Прекрасное письмо, господин Шаль, - проговорил он, поборов минутную взволнованность. - Как, по-вашему, не предать ли его гласности, поместив В "Бюллетене" в будущем году? Пожалуйста, напомните мне об этом в свое время. Дальше?

- Министерство внутренних дел. Управление исправительными заведениями.

- Так, так...

- Да нет, это просто отпечатанный проспект, формуляр... Разглагольствования.

Сестра Селина приоткрыла дверь. Г-н Тибо буркнул:

- Дайте нам кончить.

Сестра промолчала в ответ. Только подбросила полено в камин; в комнате больного она постоянно поддерживала огонь, чтобы перебить специфический запах, который с брезгливой гримасой называла про себя "больничным душком", и удалилась.

- Дальше, господин Шаль!

- Французская Академия. Заседание двадцать седьмого...

- Громче. А дальше?

- Главный комитет приходских благотворительных заведений. Ноябрь, заседание двадцать третьего и тридцатого. Декабрь...

- Пошлите записку аббату Бофремону и извинитесь, что двадцать третьего я не мог присутствовать... А также и тридцатого... - добавил он не очень уверенно. - Декабрьскую дату занесите в календарь... Дальше?

- Все, господин Тибо. Остальное так, мелочь... Пожертвование в фонд приходского попечительства... Визитные карточки... За вчерашний день расписались в книге визитеров: преподобный отец Нюссэ. Господин Людовик Руа, секретарь журнала "Ревю де Де Монд". Генерал Кериган... Нынче утром вице-председатель сената присылал справиться о вашем здоровье... Потом циркуляры... Церковная благотворительность... Газеты...

Дверь распахнула чья-то властная рука. На пороге появилась сестра Селина, она несла в тазике горячую припарку.

Господин Шаль, скромно потупив глаза, вышел на цыпочках, стараясь ступать как можно осторожнее, чтобы не скрипнули ботинки.

Монахиня уже откинула одеяло. Последние два дня она неизвестно почему пристрастилась к этим припаркам. И в самом деле они ослабляли боль, однако не производили на вяло функционирующие органы того действия, на какое она рассчитывала. Более того, пришлось снова прибегать к помощи зонда, хотя г-н Тибо питал к этой процедуре неодолимое отвращение.

После зондажа больному стало полегче. Но все эти манипуляции совсем его доконали. Пробило половину четвертого. Конец дня не сулил ничего доброго. Начинало слабеть действие морфия. До промывания, которое делали только в пять, оставалось еще больше часа. Желая развлечь больного, монахиня по собственному почину кликнула г-на Шаля.

Господин Шаль, до смешного маленький, скромно проследовал в свой уголок к оконной нише.

Его одолевали заботы. Только что в коридоре он встретил толстуху Клотильду, и она шепнула ему на ухо: "А уж как наш хозяин за последнюю неделю изменился, ужас!" И так как Шаль испуганно уставился на нее, она пояснила, положив свою здоровенную лапищу ему на плечо: "Поверьте мне, господин Шаль, от этой хвори пощады ждать не приходится!"

Господин Тибо не шевелился, дышал он с присвистом и чуть постанывал, скорее по привычке, потому что боли еще его не мучили: лежа неподвижно, он даже испытывал приятную расслабленность. Тем не менее, боясь, что боль снова вернется, он решил поспать. Но стесняло присутствие секретаря.

Он поднял одно веко и бросил в сторону окна жалостный взгляд:

- Не теряйте времени, господин Шаль, не ждите зря. Вряд ли я смогу сегодня работать. Взгляните сами... - Он попытался было поднять руку: - Я человек конченый.

Шаль даже не подумал притвориться.

- Как? Уже? - тревожно воскликнул он.

Господин Тибо удивленно повернул в его сторону голову. Между полусомкнутыми ресницами вспыхнул насмешливый огонек:

- Разве вы сами не видите, что с каждым днем силы мои уходят? вздохнул он. - К чему же обольщаться? Если приходится умирать, то уж скорее бы.

- Умирать? - повторил Шаль, складывая руки.

В глубине души г-н Тибо наслаждался этой сценой.

- Да, умирать! - бросил он грозно. Потом вдруг открыл оба глаза и снова смежил веки.

Окаменев от страха, Шаль не отрываясь смотрел на это отекшее, безучастное лицо, уже мертвенное лицо. Значит, Клотильда была права? А что же станется с ним?.. Он как бы воочию увидел, что предуготовит ему старость: нищету.

Как всегда, когда он старался собрать все свое мужество, его начала бить дрожь, и он бесшумно соскользнул со стула.

- Приходит, друг мой, такая година, когда начинаешь желать только одного - покоя, - пробормотал Тибо, уже наполовину сморенный сном. Христианин не должен страшиться смерти.