Глава 3

Данте

Рокко Абруцци был типичным мафиози. Его интересовали деньги, девушки и власть. У него было две бывшие жены и одна нынешняя, каждая моложе предыдущей, а также две любовницы, которых он держал на разных концах города. Одна из них была стильной, другая дрянной, что было характерно для Пьяцца Гарибальди, где процветала грязная часть города (прим. «Пьяцца Гарибальди» одна из самых популярных и оживленных площадей Неаполя). Он вырос в глубокой нищете, как и многие солдаты Каморры, но причина, по которой он процветал и поднимался по карьерной лестнице, когда многие этого не делали, заключалась в том, что у Рокко имелась злая жилка шириной в километры. Он любил бить своих жен, сам наносить удары, хотя доны, как правило, никогда не выполняли собственные заказы на убийство, и его уличные бандиты называли его «Скалистый Рокко», потому что он мог избить человека только за то, что тот не так на него посмотрел.

Он был опасен не потому, что был умным, а потому, что не был таковым.

Он был вспыльчив и быстр в реакциях, как испуганная гремучая змея. Его боялись, а не почитали, но в Неаполе этого было достаточно, чтобы обеспечить себе чертову тонну власти.

Когда мы с Торе уехали в Нью-Йорк, мы повысили «Бон-Бон» Флавио Маркони до должности capo dei capi (пер. с итал. «капо всех капо»).

Два месяца спустя Бон-Бон лежал на дне Неаполитанского залива, а Рокко Абруцци, капо, известный своей жестокостью и прибыльными азартными играми, внезапно стал королем мафиозных королей.

Это не очень хорошо для меня.

Рокко никогда не любил Торе. Он считал его мягкотелым, потому что тот пытался защитить женщин Ломбарди от азартных долгов Симуса и вытекающих из них наказаний.

Рокко ненавидел меня.

Я был моложе, здоровее и следующим в очереди на трон преступного мира. Однажды, много лет назад, Рокко потушил сигару о мою руку во время игры в покер. Мне было двадцать с небольшим, я был молод и еще не остыл после того, как присоединился к работе с Торе.

Я не вздрогнул и не настучал.

Вместо этого я обыграл Рокко в его игру в покер и ушел с круглым ожогом на коже большого пальца, чтобы напомнить себя о другом долге, который он однажды оплатит.

Я по-прежнему намеревался отомстить, но весь мой план зависел от благосклонности дона Абруцци.

Поэтому, когда он прижал пистолет к моему лбу и улыбнулся в лицо, как безумец, я не свернул ему шею за то, что он угрожал мне и напугал Елену так, как мне хотелось. Вместо этого я позволил своим рукам упасть с напряженной фигуры Елены и медленно, но целенаправленно двинулся вперед, целуя Рокко в одну вялую щеку, а затем в другую.

— Ciao, fratello mio (пер. с итал. «привет, брат мой»), — пробормотал я старшему мужчине, почтительно приветствуя его. — Очень приятно снова оказаться на итальянской земле. Какой теплый прием вы нам устроили.

Глаза Рокко сузились так, что почти скрылись под его нависшими бровями.

— Ты издеваешься надо мной, Сальваторе?

Я невинно моргнул.

— Я много кем был, дон Абруцци, но идиотом не являюсь уже много лет.

Он долго изучал меня, затем посмотрел через мое плечо на Елену, его черты лица застыли при виде ее красоты.

— Кто у нас тут, а? Подарок для хозяина? — осмелился спросить он.

Я глубоко вдохнул через нос, руки дрожали от желания вцепиться в его мясистую шею.

— Нет.

— Не представишь меня? — потребовал он, его взгляд снова стал кислым, когда он перевел взгляд на меня. — Я имею право знать, кто находится на моей территории.

Времени на раздумья не было. Я проклинал себя за то, что не поговорил с ней об этом в самолете, но я не хотел перегружать Елену, когда последние сорок восемь часов ее жизни состояли из похищения, стрельбы в отца и побега с преступником.

Вот почему любовь может сделать человека слабым.

Я поставил ее комфорт выше ее безопасности и теперь расплачивался за это.

— Моя жена, — заявил Фрэнки, стоя у меня за спиной.

Потрясенный, но достаточно воспитанный, чтобы скрыть это, я повернулся вовремя, чтобы увидеть, как он обхватил Елену за талию и прижал поцелуй к тому самому засосу, который я поставил ей на шее всего несколько минут назад. Глаза Елены были прикованы к моим, но она позволила Фрэнки прикоснуться к себе.

Умная девочка.

Один промах, и мы бы погибли на горячем асфальте под самолетом.

— Я думал, ты женился на сицилийке, — скептически пробормотал Рокко, пристально глядя на темно-рыжие волосы Елены. — Девушка едва похожа на итальянку.

— Te assicuro che sono Italian (пер. с итал. «уверяю вас, я итальянка»), — ответила Елена на плавном итальянском, ее голос был отчетливо неаполитанским. — Фрэнки избавился от старой суки и поменял ее на меня.

Рокко издал жесткий смешок, его глаза заблестели от желания, когда он придвинулся ближе ко мне, чтобы оказаться ближе к ней.

— Огненная штучка, не так ли?

— Прикоснись ко мне, и узнаешь, насколько, — промурлыкала она, провокационно прислонившись к Фрэнки, даже не сводя с него глаз.

Весь этот фарс был смешон. Мне хотелось схватить Дона за толстую шею и переломить его через колено, как слабую палку. Такой мужчина, как он, не заслуживал даже смотреть на Елену. Разница была почти кощунственной: грешник смотрит на святую.

Я хотел, чтобы он умер за то, что хочет ее, а он еще даже не пытался к ней прикоснуться.

А он попытается.

Я знал это так же точно, как знал, что солнце встает на небе каждое утро. Он был человеком, управляемым своими импульсами, и его нутро кричало о том, чтобы взять силу Елены и пересилить ее своей собственной. Он не понимал такую женщину, как она. Он хотел сломать ее, чтобы доказать свой авторитет, не понимая, что настоящий мужчина стоит рядом с такой женщиной и становится еще сильнее от того, что она сама поддерживает его.

— Я на мгновение забеспокоился, — лукаво сказал он, бросив на меня взгляд из-под ресниц. — Если бы ты был женат, ты был бы мне бесполезен.

— О?

Я не подал виду, что испытываю искреннее любопытство. Вместо этого слово упало, как мертвый груз, на землю, между нами. Я проверил запонки, поправил золотой герб на правом рукаве, который говорил о моей первой жизни в Англии.

Он прорычал.

— Если ты хочешь снова найти дом в Неаполе, Сальваторе, у меня есть дом для тебя. Но он в постели Мирабеллы Янни. Ты помнишь ее? Женщина, на которой ты должен был жениться?

Я боролся со страшным желанием застрелить Рокко из пистолета, который он уронил на бок. Конечно, сукин сын не до конца верил, что Елена женщина Фрэнки, а не моя. На всякий случай он бросил в нас гранату, рассчитывая на максимальный эффект.

Елена ничего не сказала, и я не осмелился посмотреть через плечо, чтобы увидеть ее реакцию, но я верил, что ее безупречное бесстрастное лицо на месте.

Мое собственное — нет.

Мышцы в челюсти напряглись, и я стиснул зубы.

— Я здесь не для того, чтобы жениться на какой-то деревенщине, Рокко.

Он вздрогнул от моего неуважительного использования его имени, но меня это не волновало. Он вновь вздрогнул, когда я сделал шаг вниз по лестнице, нависая над ним. Его пистолет был поднят, между нами, приклад прижат прямо к моему сердцу, но я не уклонился от оружия. Я был человеком, который боялся только одного, что, как я понял, было бесконечно опаснее, чем человек, который ничего не боялся.

Я не потеряю Елену.

Ни за что.

Ни ради моего кровавого королевства и пачек хрустящих купюр.

Не ради моей чести или моей семьи, моих итальянских идеалов.

Она была моей.

Моей.

Навсегда.

И если Рокко захочет проверить это, я покажу ему, что бывает с теми, кто пытается встать между нашей любовью и разлучить нас.

— Я здесь, чтобы вести переговоры как мужчины. Я здесь для того, чтобы предложить изменения в нью-йоркской организации, которые будут означать увеличение количества миллионов в карманах твоих костюмов от Армани, понял?

Он пристально смотрел на меня, ярость кипела в глубине его темных глаз. Его дыхание было тяжелым, потому что он старел и был не в форме. Потому что он боялся меня. Нельзя было отрицать мое физическое превосходство над ним, и я знал, что он сделает все возможное, чтобы заставить меня чувствовать себя ничтожным, чтобы он мог чувствовать себя больше и лучше меня.

Меня не пугала такая перспектива.

За тридцать пять лет опасной жизни еще никому не удавалось взять надо мной верх, а Рокко не достаточно умен, чтобы сделать то, что не удавалось никому другому.

Поэтому я улыбнулся ему в лицо, и это выражение разрезало мое лицо надвое, как острие клинка.

— Хочешь поиграть, Рокко? — прошептал я специально для него. — Или хочешь сделать это как можно проще для нас обоих?

Неудивительно, что его глаза переметнулись через мое плечо, коротко смотря на Елену, прежде чем снова вернуться к моим. Он вскинул свой слабый подбородок и одним простым предложением обьявил войну.

— Иди и познакомься со своей будущей женой, Данте. Она скучала по тебе. Пока вы будете знакомиться, я буду развлекать прекрасную Елену.

Рокко жил в пяти минутах от Спакканаполи, главной магистрали Неаполя. Вилла бросалась в глаза, выделяясь на фоне более скромных зданий в пастельных и солнечных тонах на остальной части улицы.

Глупо для мафиози.

Та горделивая бессмысленность, которая за последние несколько десятилетий погубила ряды как нью-йоркской, так и итальянской Каморры.

Не говоря уже о том, что это не особенно безопасно. У большинства высокопоставленных членов группировки были хорошо защищенные, изолированные дома в сельской местности, где они могли заметить злоумышленника или полицию за километры.

Очевидно, Рокко считал, что это помогает ему казаться бесстрашным, живя в окружении массы людей. Это позволяло ему чувствовать себя еще более неприкасаемым.

Никто не был неприкасаемым.

И я скоро докажу ему это.

Он провел нас в обшитую деревянными панелями столовую, заполненную до отказа массивным, богато украшенным резьбой столом, за которым сидело двадцать человек. Все места, кроме двух, были заняты различными людьми из мафии. Его капо, все сосредоточились исключительно на мне, когда я вошел в комнату позади их капо всех капо. Это не Нью-Йорк. Несмотря на то, что большинство из этих людей зарабатывали серьезные деньги на своих махинациях для Каморры, многие из них носили старые свитера и запятнанные футболки. У тех, кто пытался произвести впечатление, в волосах на груди, на мохнатых костяшках пальцев и висячих мочках ушей красовались безвкусные золотые украшения. Если бы вы носили костюм за несколько тысяч долларов, как мы с Рокко в этом городе, вас, скорее всего, ограбили бы, даже если бы вы были капо.