Прямо туда, куда он направил пистолет на меня на взлетной полосе аэропорта.

Капо вокруг нее на одну долгую секунду застыли, совершенно потрясенные ее мужской дерзостью.

— Было так приятно познакомиться с тобой, Рокко, — пробормотала она на низком, легком итальянском, ее кроваво-красный рот коснулся его щеки, когда она задушевно заговорила с ним. — Не разрушай это, оскорбляя мой народ, ммм? Я принадлежу своему мужчине так же, как он принадлежит мне. Никто не отнимет его у меня, ни Бог, ни сам дьявол. Даже ты, могущественный капо всех капо Неаполя.

Рокко смотрел на нее бесконечно долго, его глаза были горячими и холодными от желания и гнева. Он был потрясен собственным возбуждением, желание такой смелой женщины, казалось, противоречило его природе. Он не знал, как и я, что хочет ее так же, как пиявка хочет хозяина, чтобы высасывать ее силу прямо из источника, пока не напитается ею.

— Ты смеешь говорить со мной в таком тоне? — спросил он хрипловато, не так авторитетно, как ему хотелось бы.

Я сохранял слегка ссутуленную позу на стуле, потому что некоторые из более проницательных капо смотрели на меня, но под столом одна рука опустилась в карман за складным ножом, который я всегда держал при себе. Рокко забрал мой пистолет, но он был слишком глуп, чтобы поискать что-то еще.

— Я осмеливаюсь на многое, — призналась она хриплым голосом, проводя пистолетом по его шее, мимо груди, к брюкам, где она постучала по выпуклости. — В большинстве случаев, дон Абруцци, не думаю, что тебе это понравиться.

— Испытай меня, — процедил он в ответ, его ухмылка была дикой от бешеной похоти.

Это не та игра, в которую он раньше играл с привлекательной женщиной, и извращенность его натуры делала ее еще более привлекательной. Я знал, что он уже представляет себе, как может сломать ее. Как она может выглядеть со слезами на глазах, когда он бьет ее или трахает.

В моей груди зародилось рычание, а пальцы сжались вокруг ножа. Но Фрэнки поймал мой взгляд и остановил меня едва заметным движением подбородка.

Если я буду действовать в соответствии со своей ревностью и яростью, мы все трое погибнем, и это все испортит.

— Абруцци, — огрызнулся Пьетро Кавалли, самый старший мужчина за столом, возмущенный всей этой ситуацией. — Отпусти женщину Фрэнки Амато и позволь нам вернуться к делу.

Рокко облизал губы, в последний раз взглянув на рот Елены, затем похлопал ее по бедру, чтобы освободить ее от своих коленей.

— Иди к женщинам. Я хочу еще немного поговорить с твоим мужем и его капо. Но, красавица, я очень рад, что ты пришла в мой дом. Я обещаю быть теплым хозяином.

Елена не колебалась. Она без церемоний встала с его колен и вошла в двери, через которые несколько минут назад исчезла Мирабелла.

Она даже не оглянулась на меня через плечо, когда уходила.

Не только Рокко, этот вонючий ублюдок, был возбужден демонстрацией силы Елены, но мне было легче отойти от этого, чем слегка запыхавшемуся неаполитанскому дону.

Потому что я знал, что как только мы покинем это место, Елена станет моей, и я буду делать с ней все, что захочу.

Как она пожелает.

И внезапно, мысль о том, как она проводит пистолетом по моему телу, стала очень эротичной.

— Ты слышал меня, Данте? — потребовал Рокко. — Я не позволю тебе думать, что ты босс, когда у тебя нет права голоса, понял?

Я улыбнулся ему, как волк, прячущийся на виду у овец.

— Конечно, дон Абруцци. Я всего лишь скромный посетитель.

Он недоверчиво уставился на меня, но его быстро отвлек другой капо, который спросил, пригласят ли меня на похороны местного капо.

Он удивился, почему меня не оскорбили должным образом, не поставили на место. Как я мог быть таким крутым и самоуверенным, когда у него была вся власть, а я существовал здесь только по его милости?

Он, как и я, не понимал, что сила не только в действии. Она заключалась во времени этого действия и в причине, по которой оно было предпринято. Он не понимал, что слишком рано показал свою руку, что теперь я знаю, насколько он не готов поддержать мои планы.

Он еще не знал, что его перчатка была брошена, и я просто ждал, чтобы поднять ее, когда придет время.

И тогда он узнает, насколько велика моя власть и насколько я готов ее использовать.

Дело было не только в политике Каморры.

Он сделал это из-за Елены.

Есть старая неаполитанская поговорка, которая как нельзя лучше подходит к этой ситуации.

Chi vuole male a questo amore prima soffre e dopo muore.

Тот, кто хочет навредить этой любви, сначала страдает, а потом умирает.