Сергей Юрский

Выборы со старухой

Из цикла "Туда и обратно"

Собирался уезжать. Времени в обрез. Дел по горло. А тут надо еще подкрепиться, а заодно открепиться. Зайду, думаю, в префектуру - там, знаю, за раздевалкой буфетик, несколько ступенек вниз, холодные блюда очень приличные и недорого. Там и подкреплюсь. А на втором этаже как раз избирательная комиссия - паспорт с собой, чего тянуть, возьму с божьей помощью открепительный талон. Приму участие в выборах за рубежами нашей родины. В консульство, а то и в посольство с открепительным талоном обязаны впустить. Там, прикидываю, тоже, наверное, какой-никакой буфет есть - возьму бутербродов или просто сэндвичей с каким-нибудь повидлом, за валюту, конечно, но все-таки, надеюсь, подешевле, чем в кафетериях общего пользования.

Вот хотел написать: "И РАСПАХНУЛ Я ДВЕРИ ПРЕФЕКТУРЫ", честно, хотел так написать. Но не напишу - реальности не соответствует. Бывший дворец князей, чтоб не соврать, Гагариных-Запесоцких, где помещается префектура, двери имеет высотой 2 м 85 см, а вес не менее двух центнеров. Так что насчет "распахнул"это сильное преувеличение. Мужик я, прямо скажем, не совсем слабый, но эту дверь я слегка только отодвинул, а потом пролез в образовавшуюся щель.

Шесть белых ступенек вверх, и потом длинный стол, перегораживающий дальнейшее движение посетителя. За столом молодой мент. Вежливый и распорядительный. По телефону говорит, со мной разговаривает и еще толковые советы дает девице, которая стоит на стуле и привешивает к стене наглядную агитацию.

"Не знаю... не знаю... не знаю... - говорит мент в телефон, - не знаю... может, позже будет, а может, совсем не будет... это когда как... не знаю... а секретарша в отгулах до конца месяца... не знаю, не знаю", - это он все в телефон.

В то же время мне: "Слушаю вас! Ноги оботрите как следует, у нас ковровая дорожка только-только из чистки".

А в телефон: "Не знаю... может, в среду... попробуйте пораньше... пожалуйста, запишите... 956 23 18... ну да, этот самый телефон... по которому вы звоните... ко мне и попадете... а его не знаю... не знаю... не знаю... не знаю...".

И тут же девице с доброй хорошей улыбкой: "Люда, ну не достанешь. Ну, высоко же для тебя. Люда... ну навернешься же сейчас со стула... Лестницу надо.... Люд, навернешься...".

И опять мне: "Слушаю вас внимательно! Вы к кому? У нас все закрыто. Неприемный день".

Я говорю: "Мне в избирательную комиссию".

Он даже слегка как бы поперхнулся. Вскочил с места, рявкнул в телефон: "Ничего не знаю!" - и положил трубку. "Пожалуйста! - говорит, откидывает верхнюю часть своего стола, вроде как похоже на прилавок, и образовался такой неширокий проход. - Прошу вас, - говорит, - проходите, только не зацепитесь, обратите внимание - там гвоздь торчит".

Прошел я, значит, через этот стол и поворачиваю к раздевалке. А он говорит быстро: "Можете в пальто. Избирателям разрешается. А гардеробщица больна".

Я спрашиваю: "А буфет у вас сегодня работает?".

"Работает, - говорит мент. - Буфет - это каждый день. Милости просим. Но только он до 12.30. Так что уже закрыто".

"А с какого часа?" - спрашиваю я, сам не знаю к чему, не пойду же я, в самом деле, с утра в префектуру чай пить!

"С 8.15", - говорит вежливый мент.

"Понятно", - говорю я и при этом сам на себя раздражаюсь. Чего "понятно"? Ясное дело - "понятно" - работает буфет с 8.15. до 12.30. Чего тут не понять?! Но мне-то какое до этого дело?! Я-то чего этак подхватываю? "Понятно" говорю. Хотя странные какие-то часы работы, это тоже раздражает: что ж они, как придут на службу, так и едят в буфете, а как время обедать, так все и закрывается?! Так, что ли? И я еще со своим "понятно"! Глупость какая-то. Никакой логики.

В это время, как и предвидел милиционер, девица на стуле слишком потянулась вверх, слишком уж встала на цыпочки, и стул под ней поехал по мраморному полу всеми четырьмя ножками. И девица завизжала, и стул под ней по мрамору завизжал. Мы с ментом подскочили и подхватили ее за довольно приятные ноги в блестящих колготках. "Я ж тебе говорю - лестницу надо", - по-доброму сказал мент, когда мы ее составили на пол.

Люда ушла, смеясь и виляя задом. А плакат так остался висеть криво на одной точке. На плакате была сфотографирована несметная толпа людей, которые торопились войти под высокую арку с поднятыми вверх листками, и черными буквами большая надпись:

ГОЛОСУЙ, А ТО НЕ ПРОГОЛОСУЕШЬ!

Я раскланялся с милиционером и пошел по свежей ковровой дорожке на второй этаж.

"236-я комната! - ободрил меня вслед расторопный мент. - Там Елена Герасимовна, она все объяснит".

Елена Герасимовна как увидела меня на пороге, так прямо руками развела. "Здравствуйте! - говорит. - Здравствуйте, дорогой мой человек! Какие у нас проблемы?"

Я ей протянул два паспорта - нормальный и заграничный. Объяснил, что уезжаю в командировку, а выборы почти уж на носу. Хочу, дескать, открепиться.

"Игорь Александрович! - говорит она. - Да это ж не у нас. Это на участке надо. А мы - комиссия".

"Ах, ты, Господи! Надо же! А где участок?"

"Так, Игорь Александрович, вы же живете на Дубенецком, не так ли? Там у нас за уголком Тишков переулочек. Дом 2 и квартира 2. Там ваш участок. С 3 до 6".

"Вон что... - говорю я, а самому так неловко: она меня и по имени-отчеству и, где живу, знает, а я - вот убей бог! - не помню, откуда мы с ней знакомы. Ну, неловкость! Прямо-таки неловкость! Или это жена художника, который, всегда пьяный, надо мной живет? Вроде, она. Надо же - совсем зрительная память отказывать стала. - Спасибо, - говорю, - до свидания". - И пошел по коридору к лестнице.

А она вслед так игриво: "Игорь Александрови-и-ич!".

"А?" - обернулся я.

"Паспорта-а-а!"- и так шутливо как бы грозит мне моими паспортами.

"Фф-у ты! Вот так бы ушел. Спасибо вам".

"Игорь Александрович! - говорит она, теперь уже даже с укоризной. - Вот вы в Мексике проголосуете за наши центральные органы. А московское руководство что же, так без вашего мнения и останется?"

"Почему? Я там и за мэра, и за вице-мэра, и за кого там еще..."

"Не-е-ет! В Мексике вы только за Думу будете голосовать - за центральные органы. А местные выборы - это только здесь. В Мексике этих бюллетеней не будет".

У меня ледяной холод вдруг по спине пошел. Откуда, думаю, может она знать, что еду я в Мексику? А? Что за чертовщина? А сам уже беру паспорта из ее рук и говорю как бы на прощанье: "Придется, значит, им без моего голоса побеждать соперников".

А она: "Так вы же можете досрочно проголосовать. Хоть сейчас. Прямо здесь, у нас. Это предусмотрено - за местные власти можно досрочно".

"Ну, давайте. Проголосую".

"Пойдемте-ка, пойдемте... это в комнате 201, в том коридоре".

Идем. А она деловито так: "А Виктория Львовна от вас выписалась? Или она голосовать будет по прежнему адресу?".

Я прямо-таки внутренне ахнул. Виктория - это моя жена, с которой мы год назад развелись. Но это совершенно частное дело, мало ли что! Откуда, откуда эта Герасимовна всю мою подноготную знает и ворошит?!

Промолчал я. Ничего не ответил. Иду. А она опять: "Виктория Львовна не уезжает с вами? Остается?".

"Она, вроде, на месте. Я не особо в курсе", - сказал я, не скрывая некоторой хмурости.

"Зинаидочка! Я к вам гостя веду. Еще один голосочек у вас будет!"крикнула вперед Елена Герасимовна.

А полная Зинаида в очках уже стояла в розовом пиджаке на пороге 201-й.

"Подождать придется немного", - сказала она, поправляя очки, когда мы подошли.

Дверь в 201-ю была приоткрыта. Кто-то в сером сидел за столом, но я не успел разглядеть, Зинаида крепко, со щелчком, затворила дверь и вздохнула.

"Го-ло-су-ют!" - беззвучно, одними губами, пояснила мне жена пьяницы-художника.