– Что?! – не поверил своим ушам Кузнец.

– Да-да, именно так. Конечно, я основательно сгустил краски. Надеюсь, до суда не дойдет, но это зависит исключительно от вас, глубокоуважаемый Михаил Ульянович. Если вы решите.., как это у вас говорят?., найти на меня управу, то неприятности не заставят себя ждать. И коснутся эти неприятности всех нас.

– Да погодите, – перебил его Кузнец. – Кто вам сказал, что я побегу ябедничать? Я что, похож на сутягу? Я просто хотел сказать, что…

– Знаю, знаю, – не дал ему договорить Мышляев. – Что вам срочно нужны деньги. Я понимаю, что без крайней нужды вы не завели бы этот разговор, и очень ценю вашу порядочность. О суде – это я так, сгоряча… Думаете, мне самому приятно быть у всех в долгу? Поверьте, я начал плохо спать по ночам из-за этих чертовых денег.

– Бывает, – проникаясь сочувствием к своему работодателю, сказал Кузнец. Вид у Мышляева действительно был усталый – точнее, таким он казался Кузнецу. На самом деле Павел Сергеевич был зол и думал лишь о том, как бы поскорее избавиться от назойливого попрошайки. – Но вы не отчаивайтесь, – продолжал Кузнец. – Все наладится. А если помощь требуется, вы только скажите…

– Спасибо, – проникновенно сказал Мышляев, суя ему потную ладонь, которую Кузнец автоматически пожал. – Огромное вам спасибо, Михаил Ульянович! Я всегда знал, что могу рассчитывать на вас в трудную минуту.

После такого заявления начинать разговор о пяти тысячах долларов с самого начала было как-то неловко. Кузнец замолчал, мучительно пытаясь найти выход из тупика, в который его между делом загнал Мышляев. Пока он мыкался, подбирая слова, Мышляев деловито нахлобучил кепку, снизу вверх застегнул пуговицы дубленки, натянул тонкие кожаные перчатки и целеустремленно двинулся к выходу.

При всей наивности Кузнеца эта целеустремленность ему не понравилась. В ней сквозило облегчение человека, которому наконец-то удалось с огромным трудом отбиться от приставаний назойливого нищего, сохранив при этом если не достоинство, то хотя бы кошелек. Как всегда в подобных случаях, Кузнец устыдился своих нехороших мыслей, но оставшийся неприятный осадок по-прежнему его беспокоил.

Тем не менее, он как радушный хозяин поднялся вслед за Мышляевым в холодный ангар, проводил его до самой машины и даже помахал рукой вслед удаляющимся габаритным огням. И лишь когда машина скрылась за поворотом, до Кузнеца окончательно дошло, что денег он не получил и не получит, а значит, обещание, данное им Коровину, было и теперь навеки останется пустым звуком. Это было первое обещание, которое Кузнец нарушил в своей жизни, и он ощущал себя так, как, наверное, должна ощущать себя чопорная старая дева, обнаружившая, что забеременела, не зная, от кого, где, как, и, главное, не получившая от самого процесса ни малейшего удовольствия.

Ежась на ночном морозце и пряча руки в карманах замасленного рабочего комбинезона, Кузнец семенящей рысью перебежал заросший ломким бурьяном двор, юркнул в дверь ангара и запер ее за собой.

По нужде он уже сходил, а единственный, кроме него, обитатель подвала – Гена Гаркун – спал тяжелым сном мертвецки пьяного человека на том самом топчане, который в течение многих лет служил Кузнецу постелью.

Спустившись в подвал, он немного постоял над спящим. Гаркун тяжело, с присвистом храпел, распространяя вокруг себя волны кислого алкогольного перегара. Его костлявое лицо было небритым, серым и каким-то очень несчастным. Растрепанный томик О. Генри валялся на столе в луже огуречного рассола рядом с основательно выпитой литровой бутылкой водки. Кузнец осторожно поднял книгу, тщательно вытер о штанину разлохмаченный переплет и вдруг, повинуясь безотчетному желанию отключиться от всех проблем, налил себе полный стакан водки.

Гаркун храпел. Будить его было жалко. Кроме того, у Кузнеца имелись определенные сомнения по поводу возможности растолкать этого несчастного пьянчугу. «Пусть спит», – решил Кузнец. Он выпил водку, занюхал корочкой хлеба, бросил корочку в рот и, жуя на ходу, отправился в мастерскую Гаркуна, где у того стояла застеленная драным ватным одеялом раскладушка. В дверях он остановился, чтобы выключить свет, и в последний раз оглянулся на топчан.

Гаркун спал, почти целиком скрытый замусоренным столом. Кузнецу были видны лишь его здоровенные, как у баскетболиста, ступни в грязных вязаных носках с огромной дырой на правой пятке. Ступни были смешно скрещены – носки вместе, пятки врозь.

Кузнец тяжело вздохнул от жалости ко всему белому свету и щелкнул выключателем.

Узкий бетонный каземат, служивший Гаркуну рабочим местом и временным жилищем, освещался слабенькой лампочкой-"сороковкой". Ее жиденького серовато-желтого света хватало для этой крысиной норы. В углу на прочном стальном верстаке стояла собранная Кузнецом настольная полиграфическая машина для печатания открыток. Кузнец бросил на нее лишь беглый взгляд и сразу же отвернулся: агрегаты собственной конструкции интересовали его лишь до тех пор, пока находились в процессе сборки и испытаний. Теперь он отлично видел некоторые упущения в конструкции своего типографского станка, которых можно было легко избежать, будь у него время как следует подумать. В мозгу у него немедленно зашевелилась парочка свежих идей, но он прогнал их прочь: для того, чтобы претворить эти идеи в жизнь, станок нужно было разобрать до последнего винтика, а еще лучше – собрать новый. Перебьются, с внезапным раздражением подумал Кузнец. Зачем им два станка?

Пусть для начала за один заплатят…

Кузнец огляделся. На краю верстака рядом с полиграфической машиной стояла захватанная жирными пальцами пустая пивная бутылка. Одеяло на раскладушке было сбито в неприятный мятый ком, поверх которого валялись задубевшие от пота и грязи носки. Увидев эти носки, Кузнец сразу понял, чем так воняет в комнате.

Кузнец решительно подошел к раскладушке и наклонился, чтобы устранить источник запаха. Когда он уперся голенью в алюминиевый каркас раскладушки, носок его кирзового сапога зацепился за что-то под кроватью. Помянув великовозрастную свинью, Кузнец наклонился еще ниже и заглянул под раскладушку с твердым намерением навести в этом хлеву порядок, а завтра, буквально с утра, как следует вправить Гаркуну мозги. Пусть свинячит у себя дома, если ему так хочется…