– Явились, – сказал он, делая неопределенное движение рукой, которое при желании можно было расценить как приветственный взмах. – Это и есть твой охранник?

– Совершенно верно, – ответил Мышляев. – Познакомься, его зовут Алексей. Алексей, это Геннадий.., э-э-э…

– Просто Геннадий, – бросив на Леху равнодушный взгляд, сказал горбун. – Надеюсь, показывать паспорта с пропиской мы друг другу не будем?

Горбун Лехе активно не понравился. Мышляев разговаривал с ним подчеркнуто сухо, но чуткое ухо Лехи Лопатина не подвело и на сей раз: он прекрасно понял, что быть начальником над этим калекой не так-то просто. Во всяком случае, Мышляеву это не удавалось. Они были скорее партнерами в каком-то непонятном бизнесе, чем начальником и подчиненным.

– Заболотный не возвращался? – спросил Мышляев.

– Нет, – ответил горбун. – Как вчера уехал, так и пропал. Я боюсь…

– А ты не бойся, – перебил его Мышляев. – Нечего тебе бояться.., пока.

Горбуна перекосило, словно он вместо водки хлебнул полный стакан уксусной эссенции. Выражение лица у него стало таким, что Леха не сомневался: сейчас он что-нибудь сказанет, да так, что мордатому Павлу Сергеевичу небо покажется с овчинку. Предвидя скандал, Леха деликатно отошел в сторонку, изображая маленького человека, которому нет никакого дела до ссор и раздоров старших. При его габаритах изображать маленького человека было сложновато, но на него никто не обратил внимания. Горбун немного пожевал губами, шмыгнул коротким красным носиком, утерся рукавом и, взяв, по всей видимости, себя в руки, довольно спокойно обратился к Мышляеву:

– Ты сейчас обратно в город?

– Конечно, – сказал Мышляев. – Чего ради я стану здесь торчать?

– Меня подбрось, – не то попросил, не то скомандовал горбун. – Заболотного все равно нет, так что делать мне здесь нечего. В конце концов, я ванну хочу принять.

– Ты? – удивился Мышляев. – Ванну?!

Горбун посмотрел на Павла Сергеевича кротким, как у ягненка, взглядом. В этом взгляде даже такое неискушенный психолог, каким был Леха-Лоха, без труда разглядел угрюмую жажду крови. Это был взгляд тигра-людоеда, в целях конспирации напялившего на себя овечью шкуру, но Мышляев ничего не заметил: нахмурившись и закусив нижнюю губу, он смотрел на работягу, который продолжал бесцельно слоняться по двору с видом вышедшего на прогулку лунатика.

– Да, – спокойно сказал горбун, погасив свой людоедский взгляд. – Я. Ванну. А что тебя удивляет?

– Ладно, ладно, – сказал Мышляев. – Извини.

Это мне какая-то вожжа под хвост попала. Сам не знаю, почему. Такое было с утра отличное настроение… Погода, что ли, меняется? Давит что-то прямо вот тут, – он постучал себя согнутым пальцем по темечку, – как будто в башку свинца налили. И внутри все сжимается, как мошонка в ледяной воде…

– Точно, давление, – сказал горбун совершенно нормальным и даже озабоченным тоном, словно не он только что сверлил своего партнера испепеляющим взглядом. – А может, и сердце. Беспричинные перепады настроения, подавленность всякая – это обычно бывает перед сердечным приступом. Ну, и еще во время беременности, но тебе это не грозит.

– Слава богу, – иронически сказал Мышляев.

– Шутки шутками, – строго заметил горбун, – а на твоем месте я бы обязательно показался врачу.

Смотри, не доживешь до.., гм.., светлого будущего.

– Ну хватит каркать! – заметно раздражаясь, но стараясь при этом держать себя в руках, прикрикнул на него Мышляев. – Давай в машину, доктор хренов. Я сейчас, только Алексея проинструктирую.

Ну, – продолжал он, поворачиваясь к Лехе, – приступай к работе. Территория налицо, постройки тоже. Людей, которые имеют право входить сюда и выходить отсюда, ты почти всех видел и, надеюсь, запомнил. Есть еще один товарищ, Заболотный его фамилия. Такой, знаешь, жердяй в очках… В общем, если что непонятно, обращайся к Михаилу Ульяновичу, – он кивнул в сторону лунатика в офицерском бушлате и кожаной кепке. – Он здесь хозяин, так что не вздумай его обижать. По углам не шарь – узнаю, руки оборву. Вряд ли сюда кто-то полезет, но если полезет, постарайся особо не отсвечивать.

Просто запри все двери и подожди, пока уйдет. А будет наглеть или пытаться что-то стырить – обломай рога. Все понял?

– А чего тут непонятного, – вздохнул Леха. – Дурное дело нехитрое.

«Жигули» укатили, фыркнув на прощание выхлопной трубой. Леха снова протяжно вздохнул: как только новизна впечатлений немного притупилась, его собственные проблемы навалились на него с новой силой. Он пошарил по карманам, бросил в угол рта сигарету, чиркнул зажигалкой и, попыхивая дымком, неторопливо подошел к хозяину.

– Ну, батя, давай знакомиться, что ли, – сказал он, протягивая руку. – Меня Лехой звать, а тебя как?

– Михаилом, – ответил хозяин. – А чаще Кузнецом называют. Я, знаешь, как-то все больше по металлу…

Он обвел захламленный железом двор каким-то беспомощным жестом. Было видно, что он упорно думает о чем-то своем.

– Так это че, – удивился Леха, – это ты все сам, что ли, сварганил? Вручную, от балды?

– Вроде того, – рассеянно ответил Кузнец и зачем-то пощупал грудь под бушлатом, словно его тоже беспокоило сердце или сохранность чего-то, что лежало в нагрудном кармане. – Слушай, Леха, – немного оживляясь, сказал он, – тебя ж как будто сторожем наняли?

– Думай своей тыквой, чего бакланишь, – обиделся Леха. – Сто-о-орожем! Охранником, понял?

Секьюрити, блин. А ты – «сторожем»!

– Ну охранником, – покладисто согласился Кузнец. – Вот ты и поохраняй тут маленько, ладно? А мне в город смотаться надо. По делам, будь они неладны.

– Так чего ж ты с этими тузами не уехал? – удивился Леха, кивая в ту сторону, где скрылась машина. – Или они шестерок на хвост не берут?

– Взять-то они бы меня взяли, – ничуть не обидевшись за «шестерку», задумчиво сказал Кузнец, – только мне не больно надо, чтобы они об этой моей поездке знали.

– Темнишь, батя, – с ухмылкой сказал Леха. – Горбатого лепишь, а сам крученый, как штопор.

– Да какой там штопор, – безнадежно махнул рукой Кузнец. – В общем, будь как дома. Место здесь спокойное, бояться некого. Там, внизу, на столе водка осталась, так ты не стесняйся, оприходуй.