В этот миг он встает передо мной, как бы заслоняя фотографию, и пристально заглядывает мне в лицо. Когда наши глаза встречаются, он произносит:

– Ты понимаешь, что значит быть с человеком единым целым?

Растерявшись от столь неожиданного вопроса, я отворачиваюсь. Все это так внезапно, что я не знаю, куда деть глаза.

Он точно впивается взглядом в мое растерянное лицо, потом раздается его ласковый смех. Преодолевая неловкость, я тоже смеюсь.

– Я не понимаю, что это значит, – говорю в ответ.

– Скоро поймешь.

Обронив эту многозначительную фразу, он берет на руки одну из кошек и снова с помощью каких-то особых звуков созывает остальных.

Почему надо быть с человеком одним целым? Неужели отношения мужчины и женщины настолько сложны? – начинаю я мысленный разговор с самой собой. Скучно. До чего же они скучны, эти занятия в труппе!

В квадратной пещере десятки начинающих актеров томятся в ожидании своей очереди читать стихи.

Вот какой-то парень с бледным, лицом приступает к чтению Рембо [4]. Что за голос! Как ему не стыдно? Неужели этот человек когда-нибудь держал в объятиях женщину?

Тогда, в поезде, он сидел у окна и, не меняя позы, водил рукой вдоль оконной рамы. Поэтому у меня была возможность рассмотреть его пальцы. Тонкие, изящные пальцы. Я тогда подумала, что они красивы.

– Вы что будете читать? – Мои короткие воспоминания прерваны. Девушка, задавшая этот вопрос, уже давно нервно листает Бодлера [5].

– Волнуетесь?

– Кажется, следующая очередь моя. – Еще не успев договорить, она мгновенно преображается и, откашлявшись, начинает медленно читать.

Как только голос читающей достигал высокой ноты, ее плотно обтянутые джинсами бедра вздрагивали.

Наверно, тогда было точно так же. Мое тело то и дело вздрагивало. Он с настойчивостью прикасался ко мне, эта избыточность его ласк почти пугала.

Дотрагиваться до себя он не позволяет. Такое впечатление, будто это поединок, в котором нет противников.

Я протягиваю руку, чтобы погладить его волосы. Но моя рука лишь порхает в воздухе, а вниз опускается черная тень.

В этот миг собственное тело кажется мне невероятно вытянувшимся, а он словно бы манит меня рукой откуда-то издалека. И вслед за этим – одиночество.

Неожиданно мой взгляд улавливает кошку, с которой я уже знакома. Она сидит не шевелясь и внимательно рассматривает меня. Лишь иногда, клинообразно раскрывая рот, выплескивает на нас загадочные звуки.

Все перед глазами заволакивает туман, и в это время раздается пронзительный голос, декламирующий стихи.

Почему все они любят только европейских поэтов? Извергают какие-то непонятные слова, эти слова кружатся под потолком. А потом, когда чтецы с довольным видом закрывают свои книжки, эти бесцельные слова плюхаются на холодный пол.

При том, что его слова как раз остаются.

В комнате потемнело, как будто внезапно наступил вечер. Это ливень. В одно мгновение на окно обрушились потоки воды. Со всех сторон слышатся возгласы: «Дождь?», «Ну и ливануло!»

Следующая, очередь, кажется, моя. Хуже обстановки не придумаешь. Но делать нечего – и я начинаю.

– Из моей любимой книги…

Откуда-то доносится хихиканье.

– Знаешь, на днях я читала стихи Накая Накахара. Все смеялись.

– Почему?

– Там есть слова: малыш Бетховен, малыш Шуберт.

– Видимо, ты выбрала неудачные стихи. А что, от вас требуется чтение стихов вслух?

– Да. Нас заставляют делать и еще более забавные вещи. Например, читать Шекспира в образе слона.

– Как это?

– А вот как. Нам говорят: изобразите животное, все равно какое, и каждый из нас, перевоплотившись в какое-нибудь животное, произносит реплики из драм Шекспира.

– Слон – это Гамлет?

– Нет, куда хуже, слон – это Джульетта.

– Хотелось бы мне разок на все это взглянуть.

– Сначала нас разбивают на пары. Парень, воплотившийся в гамадрила, расчесывая себе грудь, изображает Ромео. А я, низко пригнув голову и лениво шевеля руками, – Джульетту. Ору: «О мой Ромео!» Несколько необычно, не правда ли?

– И в этой позе продолжаешь произносить свою роль?

– Да. Тем временем к голове приливает кровь и пол перед глазами начинает покачиваться. Но и тут звучит беспощадный голос: «Как, это и есть все движения слона?!» Ничего не остается, как лениво повалиться на пол, довольно больно стукнувшись боком.

– Ну а что дальше?

– Громкие аплодисменты. Оказывается, мне удалось с точным чувством меры передать ленивую повадку слона.

Сегодня я красноречива. Слова из меня так и льются. Наверное, причиной тому плывущие вдоль дороги пейзажи. Хотя время сумерек давно уже миновало, легкая синеватая дымка все еще окутывает деревья и поля. Впереди ни одной машины. Видно, это какая-то частная дорога.

– Какая прекрасная дорога, – замечаю я, старательно огибая небольшой бугорок.

– Посмотри-ка, вон там виднеется красная крыша. – Он показывает в направлении поросшего зеленью склона.

– Что это?

– Мотель. Прилепился в этом не очень-то удобном месте. Мне уже давно хочется туда заехать.

– Ну и что, до сих пор не заехал?

– Нет, каждый раз проезжал мимо.

– Отчего же?

– Просто не хотелось съезжать с этого прямого и такого удобного шоссе на пыльную дорогу среди полей. К тому же не поймешь, как туда попасть.

Когда смотришь в сторону мотеля, здешняя природа кажется искусной поделкой, будто на кусок зеленого бархата, имитирующий горный склон, кто-то нашил красные и белые треугольники крыш.

– Когда-то я жил в похожем месте, столь же уединенном.

– С женщиной?

– Да. Сначала мы жили в городе, но однажды она заявила, что ей, дескать, очень уж докучает шум. Ну ладно, мы переехали на окраину и поселились в многоквартирном доме. Но ей стало казаться, что соседки косо на нее смотрят. Пришлось нам перебираться совсем в захолустье.

– Но и это не помогло, верно?

– В общем, да. Не прошло и трех дней, как я взял да и сбежал.

– У-у, мне даже кажется, я знаю, как это было.

– Ну и как это было?

– Ты медленно бредешь по дороге. Возможно, это выражение не вполне точно, но после трех переездов с места на место трудно предположить, что ты спешил домой. Итак, будем считать, что ты лениво бредешь по дороге. И вот вдалеке маячат огоньки дома, где ждет женщина. Флюоресцентной лампы у вас, конечно, не было, поэтому к тебе приближается свет голой электрической лампочки, напоминающий разбавленный водой апельсиновый сок. И тут ты останавливаешься.

– Почему останавливаюсь?

– Ну если представить себе, что в этом бледно-оранжевом свете сидит женщина и молча ждет твоего возвращения, становится немного страшно, так ведь? Она целый день заперта в доме. Она ни с кем не разговаривает, даже окон не раскрывает, лишь, вся покрывшись испариной, ждет тебя. Тебе становится страшно открыть дверь…

– Все это очень любопытно. Но на самом деле было чуточку иначе. Мне просто стало трудно возвращаться в тот дом. А женщина была забавная.

– В чем это выражалось?

– Когда я решил с ней расстаться, объяснение у нас произошло, как сейчас, в машине.

– Она сидела за рулем.

– Нет, мы ехали в такси.

– Неужели можно вести в такси столь щепетильный разговор?