И почему сейчас он должен лезть в это лргово чужих. Они там пригрелись, у них там свой форпост в этой Вселенной, они могущественны и непобедимы, у них какие-то дела, свои дела с Синдикатом… а он причем?!

Цай еще надеялся, что его минует чаша сия, когда полз по ниточке, когда падал в ядро на микролифте. Но хрустальный лед развеял его сомнения, точнее, прогнал призрачные надежды. Синдикат безжалостен. Ему плевать, что один всю жизнь сидит в роскошных апартаментах с девочками и выпивкой, а другого гоняют из огня в полымя, не давая передышки. Синдикат – это тупая, бездушная машина. Это чудище обло, огромно, озорно, стозевно и лайяй!

Это монстр XXV-го века! И при всем том никто толком не знает, что же такое Синдикат. Панический ужас, страх – перед кем? Перед невидимкой?! Ну их всех к дьяволу!!!

Он безропотно ступил кривой искалеченвой, полумеханической ногой на хрустально-ледяную толщу. Закрыл глаза. И почувствовал, как его обволокивает чем-то вязким, пронизывающим, жгучим.

Значит, судьба! Значит, надо идти к ним! А что он им скажет? Он ничего не может им сказать, чего бы они не знали. Зачем все это?! Почему именно он должен спускаться к ним? И почему к ним вообще надо спускаться, если они везде и повсюду?! Биодискета помалкивает, не вдавливает в его мозг очередную порцию информации. Может, он просто жертва. Может, Синдикат отдал им его тело, его мозг, его душу, чтобы они, там у себя, внизу могли спокойно и неторопливо поковыряться в них?! Глупость! Может, это вообще не они? Может, это Восьмое Небо. Или Система? Нет, упаси Боже, Система – это иная Вселенная, это гроб с крышкой. Туда надо идти с эскадрой боевых звездолетов. Сотрудничать с Системой – значит, работать против себя, заниматься саморазрушением. Синдикат не станет себя убивать сам. Наоборот, Цай слышал, что Синдикат не дает Системе войти во Вселенную, он стоит на внешних рубежах. Синдикат жадный и прожорливый, он не отдаст своих зон и территорий другим. Значит, Система отпадает.

Значит, это они!

– Зачем я вам нужен? – спросил он мысленно.

Ответ прозвучал внутри головы мгновенно.

– Ты нам не нужен.

– Значит, я могу уйти?

– Нет!

– Тогда я ничего не понимаю, – признался Цай.

– Человеческое понимание или непонимание не есть объективная категория.

– Тогда почему вы отвечаете на мои вопросы? – быстро спросил Цай ван Дау.

Промежутка между окончанием вопроса и началом ответа не было. Внутренний голос реагировал мгновенно:

– Тебе никто не отвечает. Ты вошел в Общность.

– Ну и что?

– Ничего.

Цай понял, что надо задавать конкретные вопросы. Невидимая Общность не очень-то реагирует на образы и недомолвки, понятные землянам и неземлянам Вселенной.

– Что Общность получает от меня?

– Ничего.

– Что я получаю от Общности?

– То, что тебя и тех, кто в тебе, интересует.

– Кто во мне?

– Ты канал и ретранслятор.

– Через меня считывают какую-то информацию?

– Да.

– Я могу ее знать?

– Да.

Голову чуть не разорвало на куски. Будто мощнейший ядерный взрыв осветил мозги тысячами солнц. Это было невыносимо. Цай закричал вслух, истерически, по-звериному:

– Не-е-е-ет!!!

– Ты не готов к восприятию этой информации.

Все пропало. И мозги вновь стали привычными, своими, и свет пропал. Но он не перестал быть каналом. Они считывали через него нечто такое, о чем человечество и иные цивилизации Вселенной не имели понятия. Вот тебе и Общность! Цаю ван Дау представилась эта незримая Общность какой-то фантастической, небывалой многоголовой гидрой, неокомпьютерной суперсистемой со сказочным банком данных, системой, к которой можно подключиться – и узнать тако-о-ое, чего не знает никто! Ай да Синдикат! Ай да сукины дети! Прямо перед изуродованным лицом карлика, чуть не задевая его хищными плавниками, будто не в толще хрустального льда, а в светленькой пузырящейся водице проплыла клыкастая гиргейская рыбина.

Проплыла, оглянулась, обожгла кровяными глазищами и облизнулась – широко, смачно обмахнула черные набухшие губы мясистым языком. Дьявольщина! Цай чувствовал, что жжение становится слабее. Но его все равно опускало вниз. Зачем?! Чего они еще от него хотят?!

– Я могу узнать что-то для себя, а не для тех, кто во мне? – спросил он с недельным трепетом.

– Да.

– Это не повредит им?

– Кому им?

– Синдикату?

– Нет. Канал работает вне зависимости от субъективных восприятий транслятора.

Как все гнусно! Карлик давно привык к гнусности, низости, подлости, мерзости и гадости этой жизни. И все же временами сердце сжималось в комок. Хотелось закрыть глаза, схватиться руками за голову – и бежать, бежать, бежать подальше ото всех, бежать из этого мира зла и боли, мира несправедливостей и горестей. Но убежать можно было только из жими. Совсем. Цай ван Дау не был тряпкой, своими трехпалыми скрюченными лапками, своей головой, своей железной волей он цепко держался за кромку бытия.

– Я хочу знать и видеть, где сейчас находится и что делает Гуг-Игунфеяьд Хлодрик Буйный!

Жжение усилилось. Стало непереносимым, адским… и пропало. Отпрыск императорской фамилии Цай ван Дау уже не висел замороженным трупиком в большой хрустальной льдине, опускающейся в саму преисподнюю. Он стоял посреди добротной, усыпанной охапками сена конюшни, сработанной из натуральнейшего земного душистого кедра.

И был он в этой конюшне не один.

– Помянем горемыку, – мрачно сказал какой-то большой и черный человек с проседью в коротких волосах.

Он держал в одной руке бутылку водаси с колоритной бородатой личностью на сверкающей наклейке, а в другой стакан – простой, почти антикварный стакан мутного стекла. В руке у Гуга Хлодрика был зажат такой же стакан, наполненный до краев. Оба сидели прямо на сене, поджав ноги и уныло глядя в пол. Оба не обращали ни малейшего внимания на двух прекрасных, но нервничающих текинцев без збруи.

– Пусть земля ему будет пухом, – просипел Гуг. И залпом выпил водку. Поморщился. Утерся волосатой лапой. – Хотя какая там земля!. Какой там пух! На этой проклятой Гиргее нет ни земли, Дил, ни пуха! Но ежели он вернется живехоньким, я его разорву пополам, как разорвал Била Аскина! Я ему башку-то отшибу!

– Да брось ты, – прервал Гуга негр. – С того света не возвращаются.

Цай ван Дау подошел вплотную, поднял руку.

– Гуг, – закричал он, – ты настолько пьян, что не замечаешь своих лучших, преданных друзей?! А ну, протри зенки!

– Наливай еще! – Гуг протянул стакан.

– Хватит ему! Не наливай! – закричал громче Цай. – Он и так ни черта не видит и не слышит! Хватит пить!

Негр Дил наполнил стакан до краев, не обращая внимания на карлика. И это взбесило Цая. Он подскочил еще ближе и саданул ногой по стакану, зажатому в руке Буйного. Взыграла болезненная кровь папаши – Филиппа Гамогозы, полубезумного звездного рейнджера. Но нога прошла сквозь стакан, сквозь руку. Цай еле удержал равновесие. И все понял. Эти двое не видят его. И не слышат.

– Надо что-то делать, Дил, – сквозь пьяные рыдания просипел вдруг Буйный, – надо идти на выручку! Мы же не свиньи с тобой, чтоб торчать в этом хлеву!

– Ничего не поделаешь, Гуг! Я говорил Ване, не лезь на рожон. Он не послушал. Он никогда и никого не слушал.

– А моя Ливочка, лапушка, ягодка, а она-а-а.?

– Будем искать. Ежели куда ее Иван и отправил, так на Землю. Давай данные, я заложу в машину. Мы ее из-под гранита достанем. У нее есть вживленный биодатчик?

– Номерной выковыряли. Каторжные нейтрализовали, – Гуг сркивился, но совсем не протрезвел, слезы ручьями текли по его красной и опухшей реже. – Наш должен работать.

– Какой еще ваш?

– Общак ставил.

– Давай! – Негр встал, подошел к кедровому столбу-стойке, сдвинул чего-то, нажал на выступ, набрал код. Конюшня, несмотря на ее допотопный вид, была оснащена недурно.

– Ливадия Бэкфайер-Лонг, 2435-ый, АА-00-7117-Х, шесть седьмых унции, частота 900015, спектр третья четверть ХН. Хватит?