На другой день в приказе по факультету аспиранту Бардину был объявлен выговор за «халатное отношение к своим обязанностям и превышение полномочий, представленных научной командировкой». А у Андрея созрело окончательное решение разработать новые методы изучения осадочных пород, которые сделали бы петрографию точной аналитической наукой.

Но как на это посмотрит шеф? Будь на его месте Воронов, тот поддержал бы, несомненно. А заведующий кафедрой петрографии Леонид Иванович Греков — человек старой закалки. Впрочем, этим, пожалуй, и ограничивалось его сходство с такими приверженцами «классической» геологии, как Бенецианов. Профессор Греков являл собой образец типичного университетского ученого русской школы, немного педантичного, немного замкнутого, немного сварливого, но до самозабвения влюбленного в свою науку и исключительно добросовестного во всем, что касалось научных исследований и взаимоотношений между учеными. Многие черты старых университетских традиций сохранились и в отношениях Грекова к студентам. Никогда не проводил он проверки посещаемости, не делал студентам замечаний, не писал на них рапортов в деканат, зато нередко приглашал того или иного студента к себе в кабинет и подолгу беседовал с ним, как равный с равным, не избегая самых острых вопросов, и если в кабинете была девушка-студентка, то непременно спрашивал у нее разрешения закурить, а ребятам сам пододвигал свой ящик с папиросами, неизменно называя всех коллегами.

Андрей глубоко уважал своего старого учителя, и потому предстоящий разговор волновал его больше, чем памятная перепалка с деканом, тем более, что Греков со своей стороны тоже проявлял постоянное расположение к беспокойному аспиранту.

Но будь что будет! Профессор должен понять его. А если не поймет, Андрею нечего больше делать на факультете.

Он сел к столу и придвинул к себе газету. Милая далекая Танюша… Ведь он мог бы туда съездить. Ну, скажем, для того, чтобы увидеть, как работает установка. Там, в колхозе, ему, конечно, будут рады. А вот как его встретит Таня? Особенно после той глупой истории с лошадью…

Дверь снова скрипнула — видимо, кто-то вошел. Андрей не оглянулся, — к Нине Павловне приходило немало разных приятелей и приятельниц.

— Здравствуйте… — услышал он.

Андрей обернулся.

— Таня!.. — он вскочил с места и порывисто шагнул к девушке. — Здравствуйте, Таня.

Она смущенно улыбалась, теребя в руках какой-то бумажный сверток.

— Еле разыскала вас…

— Еще бы! У меня ведь и места постоянного нет. Устроился пока вот в лаборатории у минералогов.

Оба смущенно замолчали.

— Да, — вспомнил Андрей, — только что прочитал о вашем звене в газете. Поздравляю, Таня.

— В газете? Вы шутите. А поздравить меня можно. Я все-таки поступила в университет и теперь студентка.

— В наш университет?

— И даже на ваш факультет..

— Нет, в самом деле?.. Вот молодец. Я так и думал, что вы такая… Поздравляю.

— Спасибо. Это ведь я вам обязана. И в колхозе, и… вообще. Я хотела бы… — Она развернула сверток и протянула Андрею большой букет белых цветов.

— Ой, что вы! Мне никогда еще… Даже не знаю, как благодарить вас… Да вы садитесь, пожалуйста!

— Нет-нет! Я па минуточку. Сегодня вся наша группа едет в колхоз.

— Но как же… Мне столько нужно сказать вам!

— После, когда приедем. — Она протянула ему руку.

— Таня…

— До свидания, Андрюша.

— Но расскажите хоть, как вы…

— После, после! Там, наверное, уже собрались. А мне еще надо забежать в общежитие. Недели через две, надеюсь, увидимся.

Таня бежала по улицам, и лицо се светилось радостью. Только бы не опоздать! Вот и университетский двор. Но где же все? Таня глянула в подъезд и увидела Андрееву.

— Люся!

— Таня! Где же наши?

— И я ищу их. Неужели опоздали?.. — Она растерянно оглядела пустеющий двор и радостно захлопала в ладоши:

— Да вон они! Уселись на машине. Ой, уже поехали! Бежим скорей! Иван! Иван, подождите нас!

А Иван уже колотил по крыше кабины. Машина затормозила.

— Что случилось? — высунулся из кабины Петр Ильич.

— Андреева с Гориной отстали.

— Ох, уж эти девушки! Вечно с ними какая-нибудь история, — проворчал Петр Ильич. — Крикните, чтобы поторопились.

Иван толкнул Сашу в бок:

— Пойдем, поможем!

Они спрыгнули на землю.

— Что же вы так долго спите?

— Да мы не проспали! Вот ни столечко! — ответила Таня, показывая кончик пальца.

— Ладно-ладно, давай рюкзак и бежим скорее! Петр Ильич покажет вам «нисколечко».

Саша снял рюкзак с Люсиных плеч:

— Ну, а ты зачем едешь, после болезни?

— Я? — Люся посмотрела ему в глаза. — Но ты, кажется, тоже…

Рюкзаки девушек полетели через борт, а следом и сами они буквально взлетели на машину, подхваченные руками нескольких ребят.

На этот раз Стенин сам зашел к Воронову, чтобы продолжить разговор, начатый несколько дней назад. Неожиданно заведующий кафедрой минералогии поднял вопрос, котбрый давно уже волновал и Стенина.

— Юрий Дмитриевич! — начал он. — Если послушать вас, может сложиться впечатление, что на факультете у нас вообще полный застой научной мысли. А ведь это не так. Я уже не говорю о Леониде Ивановиче, труды которого имеют мировую известность. А возьмите Ростова. Его рекомендации позволили открыть уникальные месторождения. А старик Егоров! На его работах держится все водоснабжение города. И немало таких… Недавно и у нас на кафедре начало развиваться новое и, я бы сказал, весьма перспективное направление. Может, вы не в курсе дела, но мы считаем, что в определенные этапы развития Земли весь ее животный и растительный мир в силу каких-то причин общепланетарного или даже космического характера претерпевал одновременные, хотя, возможно, и не очень резкие, изменения. Естественно, что если бы нам удалось отмечать эти изменения па ископаемых объектах, то геология получила бы надежное орудие для определения возраста и синхронизации любых отложений. Наконец, и у вас на кафедре…

— Не в этом дело, Алексей Константинович! — заметил Воронов. — Да, мы добились кое-каких результатов. И факультет в целом не стоит на месте. Но речь не об этом! И не об одном нашем факультете. Вся геологическая наука подходит… как бы точнее выразиться, к кризису, что ли…

— Вот-вот! Но что вы понимаете под кризисом?

— Я исхожу из того, что в развитии всех наук можно наметить три основных этапа: первый — сбор, накопление и систематизация фактов; второй — создание частных гипотез, которые как-то объясняют тот или иной факт и держатся в науке до тех пор, пока новые факты не входят в противоречие с ними, тогда, естественно, гипотезы видоизменяются или отбрасываются целиком; и третий — выработка строгой научной теории, которая вскрывает всю сущность вещей и явлений и в состоянии не только связать и объяснить все известные факты, но и предсказать то, что еще неизвестно науке на сегодняшний день. Нередко этому третьему этапу предшествует какое-нибудь крупное радикальное открытие, которое и создает своего рода кризис в науке, заставляя переоценивать истины, ранее казавшиеся незыблемыми. В математике это было открытие дифференционального и интегрального исчисления, в физике — строения атома, в химии — периодического закона и теории химической связи. Ничего подобного пока нет в геологии. Она до сих пор находится на уровне создания частных гипотез, большинство из которых строится чисто умозрительным путем.

Стенин раскрыл портсигар и долго раскуривал папиросу, видимо, собираясь с мыслями. Наконец он сказал:

— Ваши рассуждения в общем-то, пожалуй, верны. Однако нельзя все-таки сбрасывать со счета специфики геологии, как науки. А эта специфика накладывает отпечаток и на характер ее развития. И прежде всего, специфичен сам объект наших исследований. Земной шар или, по крайней мере, вся его поверхностная часть — вот тот объект, с которым имеет дело геология! Попробуй-ка создать единую теорию всех процессов, совершающихся в его недрах! Но, допустим, возможна такая теория. А достаточны ли наши знания для того, чтобы уже сейчас решать эту гигантскую задачу? И потом, в подавляющем большинстве тех открытий, о которых вы говорили, главная заслуга принадлежит эксперименту. А каковы возможности для этого у геологии? Вы сами знаете, что до сих пор мы углубились в недра земли максимум на пять-семь километров. Тектонические движения земной коры дают нам возможность заглянуть еще километров на десять-пятнадцать. И это все! Но ведь это всего-навсего три десятых процента земного радиуса. Как же нам экспериментировать? Не рано ли ставить вопрос так, как ставите его вы?