Воронов сбросил пиджак и закатал рукава рубашки.

Часы в коридоре пробили час.

— Итак, семь групп линий… Каждая из них — наложение двух эквидистантных секстетов сверхтонкой структуры… Ширина индивидуальной компоненты… — Он снова берет линейку. — Так… А интенсивность линий? Прекрасно! Вполне согласуется с естественным содержанием изотопов. Но ведь это…

Воронов порывисто поднялся. Это то, о чем он не смел и мечтать. Определение изотопического состава элементов было одной из сложнейших проблем. Но теперь, стало быть, это можно решать простым снятием спектра парамагнитного резонанса.

Он усмехнулся:

— Теперь Модест Петрович может спать спокойно. Масс-спектрографа нам не понадобится. Но все-таки — неужели это так? Нет ли здесь какой-нибудь ошибки?

Он снова сел за стол.

Часы пробили два.

Снова — линейка, справочник, снимки спектров.

— Нет, пожалуй, изотопы! Вот они! Прямо тут, на спектрах. — Воронов откинулся на спинку стула и крепко зажмурил усталые глаза. И тогда совершенно отчетливо, будто в свете сотен прожекторов, на сознание надвинулось то, что сопровождало его теперь везде и всегда: большие, словно удивленные, глаза девушки из одиннадцатой группы.

А неделю спустя, когда Воронов, окончательно убедившись в возможности определения изотопического состава элементов в минералах методом парамагнитного резонанса, набрасывал основные положения будущей статьи, в кабинет к нему зашел Стенин:

— Давно я хочу спросить, Юрий Дмитриевич, что за стычка была у вас с Чепковым? Какое-то решение партбюро отказались выполнять или что-то в этом роде?

Воронов усмехнулся:

— Веселенькая история! Хотите послушать?

— Конечно…

И Воронов рассказал, как однажды вызвал его к себе Чепков и без всяких предисловий, будто речь шла о самом обычном деле, предложил:

— Пишите заявление о том, что хотите ехать в деревню председателем колхоза.

— Как председателем колхоза? — не понял Воронов.

— Так. Разве не знаете, что селу нужны опытные руководящие кадры?

— Знаю, но…

— Так вот, — не дал ему закончить Чепков, — есть мнение, что вы оправдаете наше доверие и успешно справитесь с этим поручением.

— Я?! Но, позвольте, это что, мнение партийного руководства факультета или лично Ивана Яковлевича Чепкова?

— Что значит — лично Ивана Яковлевича Чепкова! — вскипел тот, — Чепков — секретарь партбюро. И для вас, как рядового коммуниста, мнение Чепкова — это мнение партийного руководства факультета. Садитесь и пишите!

— Но, может быть, «партийному руководству» будет угодно выслушать рядового коммуниста Воронова? Я понятия не имею о сельскохозяйственном производстве. Да и дело, которым занят…

— Нам лучше известно, где вы нужнее. Пишите заявление, там разберемся.

— Ничего я писать не буду! — сказал Воронов.

— Ка-ак? — повысил голос Чепков. — Отказываетесь подчиниться партийной дисциплине?

Воронов встал и направился к двери:

— Если партия, но не Чепков, какое бы он кресло ни занимал, прикажет ехать в деревню, я поеду хоть сегодня. Только никаких заявлений писать не стану, ибо не хочу вводить партию в заблуждение относительно того, где я мог бы принести больше пользы.

— Не разводите демагогию! Если бы вам предложили идти сейчас на фронт, вы так же начали бы рассуждать о пользе?

Не ответив ни слова, Воронов вышел из комнаты. На этом разговор и кончился.

— А кто-нибудь присутствовал при вашем разговоре? — спросил Стенин.

— Кажется, никто. Да это было уже давно, забылось.

— Однако сейчас кое-кому понадобилось вновь поднять эту историю.

— Зачем?

— Боюсь, тут есть какая-то связь с тем, что «старики» снова собираются ставить вопрос о передаче ваших исследований на физмат.

— Как, теперь?

— Да, и насколько мне известно, на этот раз они выступят единым фронтом и будут действовать самым решительным образом.

— Но почему?

— Я скажу тебе, почему, — неожиданно перешел Стенин на «ты». — Потому что замкнулся в кругу своей кафедры. Отгородился от всех китайской стеной. А результат? Ведь мы на факультете почти не знаем о существе твоих идей. Твои труды читают больше физики. О твоих исследованиях известно больше в других вузах. А здесь, у нас, чаще всего слышат о них из третьих рук. И будь уверен, эти «третьи руки» так преподносят «твои» взгляды, что скоро весь факультет восстановят против тебя. Поэтому вот что, Юрий. Надо изложить свои соображения Ученому совету. И сказать все, открыто, — так, как ты говорил об этом мне. Будут возражения — не страшно. Важно, чтобы не было закулисных наговоров. Потом… Неплохо бы побеседовать тебе с Грековым, Ростовым, Егоровым. Поближе познакомить их со своими взглядами.

— Пожалуй, ты прав.

— Да, кстати, как тот кристалл силлиманита, что вырастили вы на прошлой неделе?

— Прекрасно! Превзошел все ожидания. Энергия генерированного луча во много раз больше, чем у рубина.

— За счет чего же?

— Квант больше, — отсюда и мощность излучения. Одним словом, можно гарантировать дальность действия луча по крайней мере до Марса.

— Вот видишь! А ведь об этом у нас тоже никто не знает. Так что подумай о том, что я сказал. Это нужно не только для тебя, это нужно всем нам, для будущего нашей науки.

Все уже забыли о «крестовом» собрании. Да ничего там особенного и не было. Ну, пропесочили немного…

И все-таки обидно, что ребята, кого Саша считал лучшими друзьями, не захотели даже разобраться толком. Иван с того дня ни разу не пришел к ним в деревню. А Люся и не разговаривает с ним.

Вот и бродит он теперь вечерами один, стараясь не попадать на глаза однокурсникам. И от Наташи ни слова. А ведь, наверное, давно получила письмо — до города рукой подать. Так что же — о настоящей дружбе только в книгах пишут?

Саша перепрыгнул канаву и зажмурился от яркого света из окна. Сельсовет… Он замедлил шаг. Из двери выглянул знакомый сторож.

— А, ты, мил-человек, — узнал он Сашу — Али снова письмо писать надумал?

— Да нет…

— Заходи, побалакаем.

Саша прошел за сторожем в комнату и сел на скамью. Старик снял полушубок и, усевшись рядом, начал сворачивать козью ножку.

— Кури, — кивнул он Саше на раскрытый кисет. — Свой табачок, не купленый.

— Спасибо, не курю.

— И то дело. Пакость это, больше ничего. Через табак вот и кашель у меня. Да привык. — Он жадно затянулся и, бережно свернув кисет, сунул его в карман. — Отстать не могу… Ну, а на кого ты, к примеру сказать, учишься?

— Геологи мы, папаша. Землю будем исследовать, руды искать.

— Ага. И долго этому надо учиться?

— Пять лет.

— Эва сколько. Грамотными станете. А что ж это ваши, намедни, с крестами набедокурили?

— Я это набедокурил, папаша.

— Ты? — не поверил старик. — На тебя вроде непохоже.

— Почему так думаете?

— А потому, что я человека насквозь вижу.

— И все-таки я.

Старик покачал головой:

— По шее бы за такое дело.

— Уже получил.

— От кого?

— От своих ребят. Самые близкие друзья надавали, на кого и подумать не мог…

— Да… Ить друг не тот, кто медом мажет, а кто правду кажет.

— Вы так думаете?

— Мне, мил-человек, думать нечего. Я на своем веку ой-ой как много думал. — А тебе есть над чем задуматься…

Проговорили они долго.

А когда Саша подходил к дому хозяйки, навстречу ему поднялась с завалинки знакомая плечистая фигура.

— Здорово, бродяга!

Иван! И сразу стало легче.

— Здравствуй. Давно ждешь?

— Порядочно… Как вы тут живете?

— Ничего.

— Не совсем, видно, «ничего», если по ночам не спишь. Обиженного строишь… И других разжалобил. Вчера целая делегация приходила мне за тебя шею мылить.

— Какая делегация?

— Девчонки наши! Мол, зачем я так обидел несчастного Степанова.

— Постой-постой! Какие девчонки? Светка, что ли? Кто ее просил!