— Нет, смотря в чем, — возразила Люся. — Ведь в твои «сомнения», кажется, сразу поверили. А почему? Потому что тут рисковать не надо.

— При чем здесь «рисковать — не рисковать»? — нахмурился Иван. — Речь идет…

— Речь идет о человеке! — сказала Таня.

— Вот и надо все обсудить, — не сдавался Витя.

— Да бросьте вы спорить! — остановил их Костя. — Чего обсуждать? Слишком много ты стал осторожничать, Иван. А о Витьке и говорить нечего. Только и знает «обсуждать». Может, Краев и не совсем чист. Но сейчас-то он к нам тянется. Так? А мы должны его по рукам стукнуть? Чтобы всякую веру отбить? Чтобы опять толкнуть его к шпане этой? Не подвел бы он, видите ли, их! Разве мы не сможем в случае чего сами продрать его? Верно девчата говорят. Берем на поруки!

— Ты, Славин, не горячись, — ответил Иван. — Я своего слова еще не сказал. Осторожность во всяком деле необходима. И если мы поручимся за Краева, будем за него в ответе. А поручиться, я думаю, следует. Парень-то в общем неплохой.

— Правильно! — подал голос Фарид Ибрагимов. — И насчет Беленького правильно…

— Так я тоже не против, — согласился Витя. — Но учитывая, так сказать, настроение…

— В общем так, — прервал его Иван, — берем Краева на поруки. Но только, чтобы следить за ним. Всей группой!

— Верно! — раздалось несколько голосов. Ребята пошли к выходу.

Люся пропустила вперед Наташу и замедлила шаги. Подойдет или не подойдет к ней Саша. Раньше они всегда уходили вместе. Пусть уж было бы все по-старому, пусть!

И все-таки радостно захолонуло сердце, когда увидела, что Наташа оделась и вышла из дверей одна.

Люся не спеша надела пальто, закрепила на голове шарфик, пробежала глазами объявления на доске профкома. И тут только поймала себя на мысли, что чего-то ждет.

Нет-нет! Она быстро вышла за дверь и сбежала по каменным ступеням. «Идти и не оглядываться!» — приказала она себе и… оглянулась. Рядом стоял Саша.

— Люся, я… провожу тебя?

— Не надо, Саша.

— Почему?

— Ну, просто… не стоит.

Это было незаслуженно жестоко. Она поняла это сразу, едва взглянула на Сашу. Еще мгновенье, и она бросилась бы к нему со словами извинений.

Но он уже взял себя в руки. Глаза потемнели. Брови вплотную сошлись у переносья.

— Ну, что же… — проговорил он глухим голосом и, круто повернувшись, зашагал прочь.

Люся осталась стоять на месте. Все в ней словно окаменело. Что это, ссора? Нет, это конец. И ничего нельзя сказать ему, объяснить… Как пережить? И если он обернется сейчас и увидит ее, растерянную, плачущую, и вернется к ней, она, кажется, не сделает больше от него ни шагу, несмотря ни на что.

Но он не обернется. И не возвратится к ней. И не узнает даже, чего стоило ей сказать это «просто не стоит».

Крупные снежные хлопья рвутся в самые окна.

Они мчатся вверх, вниз, во все стороны, и кажется, весь мир закружился в огромной белой карусели. Бело все: мостовая и крыши, воротники прохожих и вывески, белы деревья, бела вся улица. А снег все валит и валит.

— Ну и погодка, — говорит Саша, глядя в окно.

— Да, поднавалило снежку, — отвечает Петька. — Сейчас бы в лес на лыжах!

— В лесу сейчас красота, — соглашается Саша. — Но пока не кончим, никуда!

— Да я так, к слову…

Они сидят за высоким лабораторным столом в препараторской кафедры минералогии и усердно монтируют прибор — задание Юрия Дмитриевича. Друзья спешат: не за горами сессия, а прибор нужно закончить в этом семестре, чтобы уже в каникулы начать измерения. Ведь им поручено — шутка сказать! — самостоятельно исследовать, как меняются магнитные свойства минерала оливина в зависимости от содержания в нем железа.

Это их «тема». Юрий Дмитриевич предупредил, что ее внесли в план научно-исследовательской работы кафедры, и дал срок: первое мая. Но для работы с кристаллами оливина понадобился новый тип держателя. Это и есть тот прибор, над которым сидят сейчас приятели, время от времени посматривая в окно.

— А на лыжах и в самом деле неплохо бы, — замечает Саша, укрепляя в тисках ось маховичка. — В такую погоду, знаешь, забраться бы куда-нибудь подальше…

— Не трави! — обрывает Петька. — Договорились же!

— Нет, я так, вообще… А здорово, что Цагин разрешил тебе работать на кафедре Юрия Дмитриевича.

— Наш декан — не то, что ваш Камбала. Да, а как новый математик?

— Кущев? Силен. Пришел — и сразу контрольную. А мы, сам знаешь, ни бе ни ме. Ну, думаем, разнесет в пух-прах. А он нас же и утешает. «Ничего, — говорит, — наверстаем».

— А Герасимов как? Все еще ходит в президентах?

— Да нет, турнули давно. Теперь вместо него Бардин. А Герасимова — на бытовой сектор.

— Зря! Совсем из бюро надо бы…

— Я тоже так думал. Да говорят, нельзя до перевыборов… А ты, значит, окончательно решил по физике твердого тела пойти?

— Интересная штука, знаешь! Да и в решениях ваших проблем без нее не обойтись.

— Наших проблем? Кроме шуток? Значит, тот наш разговор не пропал зря? А я ведь, честно, думал, что ты к нам идешь из-за Андреевой.

Петька присвистнул.

— Познакомился я с ней… Только она, оказывается, ни то ни се — дистиллированная вода!

— Ну, это уж ты брось! Можешь пижонить по любому поводу. Но тут…

— А с чего ты разошелся? Было бы из-за кого.

— Запомни, я никому не позволю сказать о ней плохого. Никому, слышишь!

— Да ты что! — удивился Петька. — Я же не сказал ничего такого. Да и не знал, что ты к ней…

Саша не ответил. Оп подошел к тискам, взял напильник.

Несколько минут они работали, не говоря ни слова. Наконец Петька окликнул:

— Сашка!

— Ну, что?

— Значит, нравится она тебе?

Саша промолчал.

— Да брось ты в самом деле. Что я тебе, не друг?

Саша отложил напильник и подошел к окну. Петька встал рядом.

— Ну, чего ты? — он положил руку на плечо Саши. Тот чуть приметно вздохнул.

За окном сгущались сумерки. На столбе напротив зажегся фонарь. И теперь лишь в полосе света струились снежинки.

— Так я и знал, что нравится, — сказал Петька вполголоса.

— «Нравится!» Не то, Петька… — Саша сел на подоконник и, по-прежнему не отрывая глаз от окна, задумчиво произнес: — Ты знаешь, мне кажется, что такой, как она, нет больше на всей земле…

— Даже? — Петька состроил рожу. — Табак, значит, твое дело! Влюбился по уши!

— Разве можно в нее просто влюбиться. И разве мог бы я когда-нибудь сказать ей об этом…

— Ну и дурак!

— А ты?

— Что я?

— Ты мог бы сказать ей?

— А я сказал.

— Ты… сказал?! А она?

Петька замялся:

— Как тебе объяснить… Все они такие, будто и не понимают ничего. Нет, брат, это не по мне. Ходить да на луну вздыхать — на это я не способен.

— Опять пижонишь.

— Ничего подобного! Я прежде всего физик. А физик должен быть рационалистом. Всегда и во всем. Я, если вижу, что не по той дороге пошел, так фью-ю-ю! А ты вот пропал!

— Почему пропал?

— Да разве я тебя не знаю? Пропал, как миленький! Только как же теперь с Наташкой?

— С Наташей? Понимаешь, Петька, все стало как-то сложно с ней, с Наташей. Прежде я думал, что хорошо знаю ее. А теперь… Сначала, когда приехал осенью, мы часто спорили с ней, даже ругались. Мне казалось, она стала какой-то пустушкой, вроде Аллочки. А потом, после колхоза, снова все переменилось. Сейчас она никуда не ходит. С Алкой, видно, не дружит. И ко мне, вроде, как прежде. Будто и не было у нас никакой ссоры. А я после всей этой чехарды…

— Ну, конечно, когда появилась такая…

— Нет, Петька, не то. Пойми меня. Она мне и сейчас нравится, Наташа. И если бы вот сейчас, сию минуту, что-нибудь случилось с ней, я бы жизни не пожалел. — Саша вздохнул. — А вот думаю все время не о пей…

— Да-а, брат. Сплошная психология… Ну, я пошел. Хватит на сегодня.