Моя личная жизнь до встречи с Магелланом имеет самое незначительное отношение к нашей истории. Я не был счастлив, но считать меня несчастливым было бы несправедливым по отношению к судьбе. Переезжая с места на место, я в какой-то мере удовлетворял свою потребность в путешествиях, хотя неопределенное томление не оставляло меня. К тому же я безнадежно влюбился в одну синьору, которая отвергла меня и избрала другого. Годы освободили меня от этой привязанности, и, поскольку я схоронил ее в сердце своем, не буду называть имени.

В 1518 году в свите Франческо Кьерикати, посла папы Льва X, я приехал в Испанию к его высочеству королю Испании Карлу I. Настала весна, зеленели голые и желтые в иное время года испанские плоскогорья, распускались сады. Два месяца мы провели в Сарагосе, где я, помню, выгодно сбыл партию миланских кружев придворным Карла[15]. Затем двор короля переехал в Барселону, вот тут-то я и услышал о Магеллане.

Первые же сведения поразили мое воображение. Как?! Португальцу доверили командовать испанскими кораблями? И что за таинственность окружает его? Говорили, что Магеллан из незнатной провинциальной семьи, чуть ли не рядовой солдат, но почему-то король Португалии Мануэл[16], узнав о переходе Магеллана в испанское подданство, был взбешен и собрал совет из главнейших людей государства. Передавали, будто Магеллан долго воевал в Индии и, хотя пользовался большим авторитетом в армии, вернулся оттуда нищим и никаких наград не получил. Но самое интригующее было в том, что никто не знал, куда поплывет армада, «На Молуккские острова, — отвечали мне осведомленные люди и прибавляли, пожимая плечами: — Но притом не вокруг Африки».

Я был достаточно сведущ в последних открытиях и знал, что на Молукки нет иного пути, кроме как вокруг Африки. На западе проход закрывала открытая Колумбом страна. Она сплошной твердью протянулась с севера на юг — таково было общее мнение. За ней лежало Великое Южное море, но об этом море решительно ничего не было известно: может, по нему доплывешь до Индии, а может, и нет… Да и как попасть в Великое Южное море? О проливе, открывавшем туда путь, мечтали многие мореплаватели. Но такого пролива не существовало! Не могли же ошибаться экспедиции португальцев и испанцев, что искали его и на юге и на севере.

И вот какой-то безродный португалец собирается идти на Молукки не вокруг Африки, а с обратной стороны земли. Но, значит, он открыл этот пролив? Однако по вполне достоверным сведениям Магеллан никогда не бывал у берегов Западного континента. Все предшествующие экспедиции искали пролив, а он намеревается идти к Молуккам, как будто пролив у него в кармане! Как же ему удалось убедить короля?

Здесь крылась тайна, и я уловил ее аромат сразу же. Сотни прочитанных страниц о восточных морях и странах замелькали в моей голове. И вдруг мне неудержимо захотелось тоже уплыть куда-то за горизонт, ступать по незнаемым землям, видеть чужие звезды и совершить нечто такое, что нельзя оценить ни в деньгах, ни в годах жизни, но что наполняет душу неизъяснимым горделивым покоем. Я понимал, что с точки зрения здравого смысла поступаю неверно. Я отказывался от устойчивого положения в обществе, прерывая свою карьеру: ведь когда я вернусь (а подобное плавание не может быть коротким), мое место кем-то будет занято, мои заслуги забудутся, да и сам я надолго потеряю сноровку в избранном ремесле коммерции.

Как раз тогда передо мной открывались большие возможности. Будучи в свите папского посла при дворе короля Испании, который, как уже было известно, вот-вот будет избран императором Священной Римской империи, я успел оказать услуги многим высокопоставленным лицам. Будущему императору весьма мог пригодиться неглупый, знающий языки и связанный с крупнейшими фирмами Европы молодой человек вроде меня.

Но мысли мои просто-напросто не поворачивались в эту сторону. Помню, там, в Барселоне, у серой башни маяка я по привычке человека, знающего тройную итальянскую бухгалтерию, произвел расчет выгодности своего решения. Вечерело, затихал шум внизу, в порту; спадали, как одежды с ребенка, паруса с кораблей; тонко пахло морем и проснувшейся почвой. Я еще раз повторил в уме, что рискую потерять все, не приобретя ничего, и еще раз спросил себя: согласен ли я потерять все, и все начать сначала, и никогда не пожалеть о том? И ответил себе: согласен.

Следующим утром я уже действовал. Я считал, что мне нужны внушительные рекомендательные письма к Магеллану — зачем ему в плавании лишний рот, не моряк, не испанец, не португалец, чей-то, возможно, шпион? Но я знал, что мои торговые опекуны, как только я сообщу им о решении, с готовностью и рвением добудут мне нужные письма: соблазнительно найти добровольца-коммерсанта в эдакое плавание — в поход к пряностям, считанные горсти которых словно бы из милости продавали купцам португальцы!

А теперь я расскажу о первой встрече с Магелланом.

Ранним августовским утром я вышел на набережную Севильи и сразу увидел все пять кораблей армады, стоящие на погрузке у берега Гвадалквивира: стовосьмидесятипятибочечный «Тринидад», стосемидесятипятибочечный «Сан-Антонио», стопятидесятибочечный «Консепсион», стосорокапятибочечную «Викторию» и стодвадцатипятибочечный «Сант-Яго»[17].

Я был недурен собой в молодости и постарался приодеться для встречи. На мне ладно сидели флорентийский камзол из синего атласа, красные штаны до колен из фландрского сукна и остроконечные венецианские башмаки, расшитые бисером, Поднятый воротник камзола был шит брабантским кружевом, а шпага при левом бедре находилась в ножнах, покрытых искусной мавританской насечкой. Было еще свежо, молодое солнце играло на крышах севильских церквей, шаги мои, казалось, звенели в воздухе, и я чувствовал себя очень сильным.

Я вышел на набережную и остановился а некоторой растерянности. Ящики, бочки, груды каких-то тюков заполняли набережную, а между ними сновали люди, двигались повозки, запряженные мулами, ослы с мешками на спине, пробегали грузчики, низко согнувшись под тяжестью бревен, гарцевали всадники. Крики людей и животных, скрип повозок и блоков, которые втаскивали на суда грузы, грохот от падения бревен, пыль, запахи смолы, муки, потных тел убили утреннее очарование.

«Где же искать капитана-командира?» — подумал я. Я знал, что дома Магеллана не застать, он и ночевал обычно на корабле, лишь изредка появлялся в кругу семьи, чтобы обнять свою молодую жену и поцеловать недавно родившегося сына.

Мне приходилось плавать по Средиземному морю, часто бывать в портах, но обычно я встречал или провожал суда, а как снаряжают их в плавание, видеть не доводилось. Кроме того, меня удивили малые размеры кораблей: самый большой из них был вдвое меньше гребных галер-фуст, которыми пользуются в Италии, а ведь фуста считается легкой галерой. Правда, Колумб имел суда еще меньше, но с тех пор прошло много лет, и португальцы, например, ходили в Индию на кораблях до тысячи двухсот бочек водоизмещением, то есть почти в десять раз больше «Сант-Яго»…[18]

Эти мысли проносились у меня в голове, пока я присматривался к толпе, отыскивая человека, у которого я мог бы спросить, где находился сеньор Фернандо де Магеллан, командор армады. Не становиться же у борта «Тринидада» и кричать, закидывая голову: «Эй, где тут у вас капитан-командир?»

Мимо меня, резво подпрыгивая, пробежал мальчик лет тринадцати в черной блузе, коротких шароварах, босиком. Я окликнул его:

— Ты местный житель?

— Нет, сеньор, — учтиво склоняя голову, ответил он, — Я из Галисии. Взят юнгой на «Тринидад».