О человеческом гостеприимстве Герберт фон Кролок имел крайне смутное представление. Вроде бы, когда-то он мог войти в любой дом в деревне, попросить кружку молока и получить кружку молока. Не разбавленного святой водой и без серебряного подстаканника. Но это было так давно. Тем не менее, раз уж он проснулся без инородного предмета в районе груди, то можно было смело говорить о гостеприимстве. Пожалуй, Призрак действительно заслуживает награды.

Но было здесь что-то еще.

Вампир подумал про вчерашний спуск в подвалы. Если прислушаться — причувствоваться? — то можно ощутить, что сама атмосфера здесь пропитана безнадежной печалью. Знакомое чувство. Кем бы ты ни ощущал себя, один взгляд в зеркало развеет все иллюзии, и сердце заноет от того, что ты там увидишь или не увидишь. И непонятно что хуже. И ничего, ничего с этим уже не поделать. Ты тот, кем родился… или кем умер.

А он ведь так и не смог позабыть летнюю ночь, которая, вероятно, была очень теплой, из тех, что смертные называют «бархатными.» Воздух был наполнен запахами спелой пшеницы и цветов, распустившихся в саду несмотря на неравную борьбу с сорняками. Цикады вовсю наяривали на своих флейтах. Даже легкий ветерок, который лениво, вполсилы шевелил ветки, не мог их успокоить. Иными словами, это была превосходная ночь для прогулки на кладбище, которое вампиры воспринимали как продолжение заднего двора. Но лишь оказавшись за воротами, Герберт увидел отца. К счастью, в одностороннем порядке. Такое столкновение чревато крупными неприятностями. Потому что граф был сильно не в духе. Плечи его были опущены, руки с побелевшими костяшками сжимали надгробие. Виконт мысленно перебрал свои проступки за последнее десятилетие, но за ним не водилось ничего настолько серьезного, чтоб отец пришел в такую ярость. И только когда по скулам графа потекли слезы, Герберт понял, что ошибся. Гнев здесь не причем. А когда он услышал слова, произнесенные хриплым шепотом — хриплый шепот ведь мужественнее чем всхлипы — все стало на свои места. С ума сойти! Виконт никогда и помыслить не мог, что для отца все это значило так много! Песни жнецов, и ветер, который, приминая пшеницу, катается по полю будто огромный кот по ковру, и вкус разгрызенного колоса, и теплая рука девушки, которая ничего про тебя не знает и поэтому совсем тебя не боится.

Увы, это были не праздные разговоры про удел немертвых да про крылья ночи. Это было по-настоящему. От отца разило точно такой же беспросветной тоской, как сейчас в подземельях. Уж лучше бы алкоголем! В какой-то момент молодой вампир почувствовал, будто его обманули, украли его суверенное право на слабость. Если отцу так плохо, то ему-то каково должно быть?

Больше всего Герберту хотелось подойти к отцу и потереться о плечо, бормоча что все будет хорошо. Но это было равносильно тому, чтоб шагнуть в вольеру к тигру и завязать ему хвост узлом. Стараясь не наступить на какой-нибудь особенно хрустящий сучок, вампир развернулся и пошел обратно в замок. В данный момент он был последним, кого граф хотел бы видеть…

Тот случай надолго отучил виконта от прогулок на кладбище. Да и от прогулок вообще.

— Гостеприимство, говоришь? А вообще-то да. Да, именно, оно самое. Ну ладно, уговорил. Заскочу в ванную, а потом так уж и быть, навещу фроляйн Даэ. Но только ради тебя, cheri. Заруби себе на носу — ты мне должен! — подмигнув Альфреду, вампир сорвал с него полотенце и, помахивая трофеем в воздухе, выбежал из комнаты.

А через час он покинул подземные апартаменты, чтобы расквитаться… то-есть, расплатиться с Призраком за его гостеприимство.

О появлении Сары доктору Сьюарду сообщил грохот. Точнее, это была целая симфония, в которую вплелись разнообразные звуки, включая звон упавшего подноса, тихое треньканье чайной ложки и сдавленный вопль официанта, пролившего на себя горячий чай. Подобно средневековому монарху, Сара путешествовала с личными глашатаями. Ее перемещения обычно сопровождались именно такими звуками, потому что при виде эмансипированной девицы люди испытывали столь сильное желание потереть глаза, что тут же роняли все, что держали в руках.

Приподнявшись, доктор Сьюард с улыбкой помахал девушке. Обменявшись приветствиями, коллеги принялись за чай, который был торжественно преподнесен пожилым официантом, обладателем самых крепких нервов.

— Как мило, что вы пригласили меня, доктор Сьюард, — девушка взяла с блюдца кусочек сахара, по привычке поднесла его к губам, но остановилась. Грызть сахар в таком роскошном ресторане наверняка моветон. А хочется! Ведь с тех пор, когда от нее все еще прятали сахарницу, прошло всего-то несколько месяцев.

— Ну что вы, Сара, это удовольствие для меня. Просто хотел узнать про ваши ощущения после нашего сеанса.

— Великолепно! Вы были полностью правы, когда посоветовали мне…эээ… — девушка задумчиво прищурила один глаз, — принять мою индивидуальность! В брюках чувствую себя гораздо лучше, а короткие волосы помогли мне сократить время, затрачиваемое на ванну, на целых 18 процентов. То-есть, на 54 минуты. Так что теперь я могу больше времени уделять науке.

Согласно общему мнению, Сара Шагал-Абронзиус была невероятно талантливой студенткой, которая могла извлечь квадратный корень из чего угодно даже наутро после ночи обильных возлияний. Без пяти минут математический гений.

Но это не извиняло того факта, что ей всего 18 лет.

И все эти годы она жила или на родном хуторе, или в пансионе. «Юная дева, неискушенная жизнью» — кажется, такой термин используется в романах? Получасовая речь, в которой Сьюард убеждал ее принять себя такой, какая она есть — и Сара побежала покупать узкие брюки и шелковые блузки с невозможным декольте, вроде той, что была на ней сейчас.

В результате никому на конгрессе не было дела до ее доклада. Вместо того, чтобы переваривать услышанное, участники ненавязчиво рассматривали ее колени и мечтали о холодной ванне. Со своей карьерой и репутацией миссис Шагал-Абронзиус могла благополучно распрощаться.

— Я так и не успел выразить восхищение вашим докладом. Он был подобен глотку свежего воздуха на этой конференции.

Девушка кокетливо поиграла ложкой.

— Ой, спасибо! Я очень старалась.

Доктор Сьюард одарил собеседницу одной из самых приветливых улыбок, обычно зарезервированных для наследников, что приехали в клинику навестить богатую тетушку.

— Да, отличная подготовка заметна, как, впрочем, и знание материала. Ведь в ваших краях, как я слышал, вампиры не редкость.

— Еще бы! Особенно во время ихнего Бала. Тогда немертвые прямо кишмя кишат, до колодца не дойдешь, чтоб не наткнуться на парочку. Но и в обычное время их много. Вот например рядом с нашим… — Сара отмела варианты вроде «село», «деревня» и «местечко» — с нашим домом находится настоящий вампирский замок. Действующий.

Англичанин невольно покачал головой, восхищаясь самомнением этой особы — судя по ее горделивому тону, вампирский замок находился у них на заднем дворе, между курятником и сараем.

— Очень интересно. И что, в этом замке действительно проживают упыри?

— Ну да, — девушка принялась загибать пальцы, — Его Сиятельство граф фон Кролок, виконт Герберт фон Кролок, теперь скорее всего и этот ужасный Альфред, потом служанка Магда и…

Сара посмотрела на свой большой палец, на который словно столбняк напал. Он никак не желал загибаться.

— И? — помог ей доктор.

— … и все, — девушка упрямо сжала губы.

   Ни одним движением Сьюард не выдал свою радость, хотя душе попросту заликовал — подобрать ключик к этой шкатулке оказалось даже слишком просто. Но его настроение качнулось в противоположную сторону, когда миссис Абронзиус спросила:

— Ну да зачем нам разговаривать о моей скромной персоне. Уж лучше расскажите, как вы заинтересовались ламиеологией?

И прежде не отличавшийся богатой палитрой вкуса, чай вдруг сделался просто отвратительным. Будто в него желчи намешали. Поморщившись, Сьюард поставил чашку. От собеседницы не приходилось ожидать деликатности хотя бы в силу ее происхождения. Кроме того, ему давно пора привыкнуть к таким вопросам…