— Значит, Ванда — принцесса, — сказал он тогда, удивившись мельком, как хрипло звучит его голос. Почему-то пересохло горло, словно был он в пустыне, много часов под палящим солнцем. — Просто прекрасно. Как в сказке. А остальные? Ты, например?

— Мой отец — дюк Вирдик, — спокойно ответила Корделия. — Он — вассал короля Тео; наши владения находятся недалеко от столицы. Наш род один из самых древних в Медее. Слышал когда-нибудь?

Имя было знакомое. Впрочем, Грэм никогда не интересовался дворянскими фамилиями ни западной части материка, ни какой-либо другой. Он знал только, что медейский дюк — почти то же самое, что наинский князь. До короля не хватает самую малость. Мельком он подумал, что его отец в свое время вполне мог водить дружбу с этим самым дюком Вирдиком, а они с Корделией могли не раз и не два видеть друг друга на приемах лет восемь-девять назад. Впрочем, нет, не могли. Тогда она была совсем еще ребенком.

Голос Корделии вернул его к мыслям более насущным.

— Мы дружим с Вандой с детства, — продолжила она. — Моя мать — придворная дама, и часто брала меня с собой, и так я познакомилась с Вандой и с ее братом. Позже, когда мы выросли, мы с Дэмьеном полюбили друг друга, — она поведала об этом совершенно спокойно, без показной стеснительности, обычно свойственной молодым девушкам, когда разговор заходит на окололюбовные темы. — Нам едва ли позволят пожениться, но мы… мы продолжаем надеяться. Впрочем, я отвлеклась, — нечеловечески спокойным тоном заметила Корделия. — Ив — лучший друг Дэмьена, так же как его отец — королевский сенешаль — лучший друг и советник Тео. Они даже схожи по характеру, только Дэмьен… он более сдержанный.

— А Оге тоже какой-нибудь дюк? — поинтересовался Грэм не без сарказма. Надо же, в какое высокородное общество его занесло. Он даже в страшных снах не мог вообразить себе, что окажется в компании золотой молодежи Медеи.

— Оге — тан, — ответила Корделия, словно не заметив насмешки. — Не более и не менее.

— Ну да, мелочи, — кивнул Грэм. Впрочем, тан — это действительно были мелочи по сравнению с тем, что он узнал. Надо же, какой набор — принцесса, дюкесса, сын сенешаля (кстати, а сенешаль-то кто?), ну, и на закуску — тан. Очень мило. И все идут выручать парня, который является не более и не менее, чем наследным принцем. Ужас.

— Ты в самом деле не ожидал ничего такого?

Грэм пожал плечами… и вдруг насторожился, услышав кое-что, что ему сильно не понравилось. Он вскочил на ноги, схватился за меч и жестом велел Корделии исчезнуть. К лагерю кто-то приближался. Верхом. Шансы на то, что неведомые странники проедут мимо, были мизерны — кто бы то ни был, он ехал прямо на медейский лагерь. Решив не дожидаться гостей, Грэм, оглянувшись на Корделию, которая вовсе не собиралась исчезать, пошел им навстречу. Если это касотцы, лучше им не видеть девушек.

Но когда он, выглянув из зарослей орешника, увидел всадников, от сердца у него отлегло. И вместе с тем ему захотелось предать эту пару мучительной смерти за все те беспокойства, что они причинили.

Потому что всадники были ни кто иные, как Оге и Ив — уставшие, пропыленные, но живые и, кажется, совершенно здоровые.

Грэм выругался на наи и вышел им навстречу.

Когда улеглась первая бурная и вполне естественная радость, Грэм приступил к головомойке. Ему было плевать, кто перед ним — тан, дюк или сам король Тео. Он дал выход накопившейся злости и обрушился на медейцев с яростью, поразившей его самого.

Для начала он наорал на парней за то, что они оставили девчонок одних, не дождавшись его возвращения. Как только додумались? Ведь девушкам предстояло провести ночь одним, и только Безымянный знает, что могло случиться! Потом огреб персонально Ив. Как это он, такой расчетливый и недоверчивый, оставил свою принцессу (при этих словах Ив вспыхнул и бросил недоуменный взгляд на Ванду, однако же промолчал) на подозрительного проходимца, которого сам не раз и не два называл головорезом и которому приписывал все мыслимые и немыслимые преступления? Почему он не подумал, что может, вернувшись, обнаружить расчлененные тела убитых и изнасилованных девушек? О чем он, Безымянный его побери, вообще думал? Ив выслушал гневную отповедь на удивление спокойно, лишь мрачно сверкая глазами из-под насупленных бровей. Грэм ожидал, что в ответ услышит много интересных слов, но не услышал ничего. И удивился. То ли Иву и впрямь нечего было сказать, и он признавал свою вину, то ли он готовился к более серьезной словесной перепалке и не хотел бросаться в бой прямо сейчас. Зато Оге смотрел такими жалобными глазами, ну точь-в-точь побитая собака, что на секунду Грэмом овладело искушение смиловаться над медейцами и закончить свою обвинительную речь. Но приступ человеколюбия быстро прошел; стоило только бросить взгляд на хмурого, злого Ива, который, несмотря на молчание, выглядел не слишком-то виноватым. Грэмом овладел прежний гнев, и он продолжил метать молнии.

Он удивлялся сам на себя. Злился он редко, а когда это все-таки случалось, то выражалось в том, что он становился еще более холодным, замкнутым и резким, чем всегда. Таких приступов огненной ярости, как сейчас, с ним не случалось уже очень давно, наверное, лет шесть, с тех пор как он решил, что пора научиться держать себя в руках. Выглядел он во время этих приступов, надо думать, страшно. Об этом ясно свидетельствовали испуганные глаза девушек и крайне изумленные — Оге. Грэму было плевать.

Продолжать в том же духе он мог очень долго, если бы его не остановил Оге, буквально взмолившийся о пощаде. Девчонки не смели и рта раскрыть, так они были ошарашены неожиданным гневом, пусть даже и не них он был обращен, а Ив замкнулся в угрюмом молчании. Чем все могло закончиться, только боги знают, так что Оге, рискнувший сунуться под руку кипящему Грэму, просто спас ситуацию.

Грэм, остывающий так же быстро, как и заводящийся, одарил напоследок обоих парней совсем нелестными и в чем-то даже неприличными эпитетами (девчонки их не поняли, а вот Ив понял и побледнел) и замолк. Теперь он хотел собраться с мыслями. Вопросов накопилось множество, но сначала нужно было как-то рассортировать их по степеням важности.

Пока он остывал, инициативу перехватила Ванда, которая довольно агрессивно поинтересовалась у Ива, где же их носило столько времени. Все же молодец девчонка, даром что принцесса. Как быстро взяла себя в руки!..

— Где вы были? Мы уже не знали, что и думать! Где вы гуляли три дня, а? Ну что вы так смотрите на меня? Отвечайте!

Вид у Ванды был донельзя свирепый, глаза метали молнии. Грэм невольно залюбовался ей, забыв обо всем на свете. К делам насущным его вернул голос Оге, который хотел было отмолчаться, понадеявшись на Ива, но видя, что тот молчит, словно немой, принялся оправдываться сам. Молчание Ива внушало подозрения, у Грэма даже мелькнула шальная мысль: не вырезали ли ему касотцы язык?

— Ну что с нами могло случиться, Ванда? — оправдывался Оге, поглядывая на своего товарища. — Мы просто немного поплутали…

— Ах, поплутали! — еще больше разозлилась Ванда. — А с самого начала нельзя было об этом подумать?!

— О чем? — совсем скуксился Оге.

— О том, как обратно будете возвращаться! Болваны!

— Ванда, — тихо, мрачно и как-то угрожающе сказал вдруг Ив, давая возможность убедиться всем, что язык у него все-таки на месте. — Успокойся, пожалуйста. Следи все-таки за тем, что говоришь. Не хотелось бы продолжать разговор в подобном тоне.

Ох и зря он это сказал! Ванда резко повернулась к нему, с такой злостью на лице, что Грэму даже стало неуютно. Не хотел бы он, чтобы она так посмотрела на него. Ив, впрочем, ничуть не смутился и не отвел взгляда, даже когда девушка заговорила с ним, отнюдь не вежливо и почти срываясь на крик:

— А ты-то уж помолчал бы! Тебя я вообще не желаю слушать, ясно? Знал бы Дэмьен, кому он доверяет! Знал бы отец!

Ив выслушал ее спокойно и голову не склонил. В душе у него, однако, едва ли царило такое же ледяное, мрачное спокойствие, которое было написано на лице. Зато Оге явно было нехорошо и неуютно. Правда, вид его вызывал скорее не сочувствие, а смех, до того забавно он выглядел с жалобной физиономией, словно обиженный, испуганный маленький ребенок.