А когда родилась последняя дочка, Любаша, к нам переселился дедушка. Младшая внучка стала его любимицей. Он подолгу мог разговаривать с ней, читать ей стихи, рассматривать картинки, и Люба в полтора года уже говорила маленькими фразами.
Сейчас как-то уходят из нашей жизни удивительные, веками шлифовавшиеся народные потешки для самых маленьких, разные шутки-прибаутки, забавные звукоподражания, сопровождающиеся разными несложными, но веселыми действиями, так радующими ребенка. "Ладушки-ладушки", "Идет коза рогатая", "Сорока-ворона" и т.д. и т.п. - много ли мы их знаем? А ведь их не один десяток. А сказки? А песни? Расул Гамзатов замечает, что в Дагестане о плохом человеке говорят: над ним мать пела плохие песни или не пела совсем.
А какие песни слушают дети сейчас? Даже сказки стали теперь телесказками и радиосказками. Прочитали мы как-то, что даже предлагают малышам слушать сказки по... телефону: набери номер - и пожалуйста! Да ведь песня, сказка это прежде всего средство эмоционального общения. Как же общаться с телефоном?! Здесь что-то не так. Пусть сказка будет немудреная, пусть сказана она будет без должной артистичности, но родным голосом, родным человеком. Помните?
...заберусь я на печь к бабушке седой
И начну у бабки сказку я просить,
И начнет мне бабка сказку говорить...
Пусть не подумают читатели, что мы против теле- и радиосказок. Наоборот, они очень нужны всем, в том числе и взрослым: воспроизведенные в художественных образах мастерами слова, кино, театра, эти сказки сильно действуют на воображение детей и многому их учат. Но все же... все же они тут лишь зрители и слушатели. Сказку на экране не перебьешь, вопрос не задашь: смотри, слушай и... переваривай. А вот читает мама сказку вслух или папа рассказывает что-то. Тут же вспыхивает то смех, то споры, то реплика, то вопрос. Особенно понравившиеся места читаем еще раз... Теплота и поэзия этих минут остаются с человеком на всю жизнь. Их не может дать ни магнитофонная лента, ни грампластинка, никакое иное самое современное изобретение - ничто не заменит живого общения с ребенком.
Яблоко раздора
Первый ребенок почти всегда становится как бы пробным камнем педагогических воззрений всех взрослых, так или иначе связанных с малышом. Вокруг него чуть ли не с первого дня разгораются страсти и споры - как кормить, купать, держать, пеленать и т.д. и т.п. Самое грустное заключается в том, что каждый из старших спорящих, даже если он не вырастил ни одного ребенка, считает себя глубоким знатоком в деле воспитания, знает даже, как обращаться с самым маленьким, и бесконечно дает советы и указания. Или, поджав губы, молча осуждает все попытки молодых решить уйму проблем своими силами. А начинающие родители, не имеющие никакого опыта, но преисполненные самых благих намерений самостоятельно растить ребенка - конечно, современными способами! - не приемлют ни одного совета, не согласны ни с чьими мнениями. У них уже есть свое (иногда у каждого свое, что только ухудшает обстановку). Да, два "враждующих лагеря" вокруг колыбели - к сожалению, явление типичное. Не миновали его и мы.
Теперь, когда оглядываешься назад - в то трудное время постоянной нашей "войны" с окружающими, - многое видится иначе, многое хотелось бы вернуть и исправить, но это, к сожалению, невозможно. Зато возможно другое: предотвратить подобные ошибки у других.
Может быть, наш рассказ поможет это сделать хотя бы отчасти.
Почти три года мы жили в одном доме со своими родными. Вокруг наших сыновей (двухлетнего и шестимесячного) собрались шестеро взрослых: родители, две бабушки, дядя и тетя - люди все очень разные - из не поддающихся на влияние и уговоры. Атмосфера несогласия и напряжения воцарилась с самого начала: родные настороженно и, безусловно, отрицательно отнеслись ко всем нашим педагогическим начинаниям: необычной закалке, спортснарядам в комнате, разрешению ползать по всему дому и т.д. Их нежелание хотя бы отчасти вникнуть в то, почему мы так делаем, их предсказания страшного будущего наших детей, высказываемые с уверенностью прорицателей, - все это не могло не возбудить в нас протеста и стремления защитить себя от посягательств на наш суверенитет. К счастью, мы сами были во многом солидарны и действовали сообща, поддерживая друг друга. Это не исключало наших разногласий, но они, как правило, оставались между нами и не становились достоянием окружающих. В этом была наша сила - мы это чувствовали и дорожили своей солидарностью.
Но мы не догадывались о своей слабости, о том, что мы сами постоянно провоцировали новые недовольства и возмущения окружающих и вызывали на себя огонь их критики. Чем? Честное слово, сейчас стыдно писать об этом, но что было, то было: увлеченные своими педагогическими поисками и открытиями, мы фактически не считались с окружающими, с их мыслями, убеждениями, привычками, традициями, чувствами, наконец.
Не считались не потому, разумеется, что хотели кому-то сделать наперекор, а тем более назло - суетное и мелочное это чувство нам было чуждо с самого начала. А нас подозревали в желании выделиться, что называется, быть не как все добрые люди. Это, в свою очередь, тоже обижало нас. Но главная беда заключалась в том, что мы просто поступали так, как считали правильным и нужным, и не обращали внимания на то, как это отражается на жизни и самочувствии окружающих. Мы вдохновлялись мудрым изречением: "Иди своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно". Даже гордились тем, что способны идти прямо сквозь строй общественного мнения и общественных предрассудков.
Мы и сейчас этим гордимся. Хороши были бы мы, если бы вместо твердого курса избрали "виляние под влиянием" каждого встречного и поперечного. Тут речь о другом.
Совсем недавно мы наблюдали в электричке такую вот грустную сцену. В вагон, забитый до отказа, едва протиснулся отец с плачущим сынишкой лет четырех на руках.
- Хочу к бабушке, где бабушка? - повторял малыш снова и снова.
- Перестань реветь, - сурово выговаривал ему отец, - бабушка осталась, а мы едем домой.
- Хочу к бабушке, - безнадежно тянул мальчик, еще всхлипывая, но уже в основном переставая плакать. Отец не уловил этой перемены и, выйдя из терпения, поставил сынишку на пол.
- Будешь реветь - не возьму на руки.
Что тут началось! Мальчишка громко расплакался и начал вопить исступленно:
- К бабушке! К бабушке хочу!
Пассажиры, разумеется, встрепенулись: кто читал, бросил на самом интересном месте, кто говорил, оборвал речь на полуслове, кто дремал, очнулся... В ушах у всех звон стоял от резкого детского вопля:
- К ба-а-абушке-е-е!
Отец стоял, прислонившись к стене, и время от времени произносил как можно спокойнее и тверже (доставалось ему это нелегко):
- Кричишь? Ну кричи, кричи, а мы послушаем.
Стоявшие рядом пассажиры, в особенности, конечно, женщины, пытались унять малыша, заговаривали с ним, показывали что-то, многие предлагали отцу сесть у окна, отвлечь ребенка. Отец был непреклонен и от помощи отказывался:
- Пусть поорет, все равно по его не будет, и уговаривать его нечего.
Взбудораженный вагон между тем переживал случившееся: кто осуждал отца, кто продолжал утешать крикуна, кто советовал "наддать этому сорванцу как следует, чтобы знал на будущее", а одна пожилая женщина достала из сумочки валидол:
- Не могу я детского крика слышать, мне плохо делается...
Отец продолжал "воспитывать" сына еще минут пятнадцать, до самой Москвы, и на руки взял его, уже осипшего и изнемогшего, только когда выходил из вагона.
Мы взглянули друг на друга: жалко, мол, и отца и сына.
- А знаешь, кого он мне напомнил? - спросила я. - Ты только не обижайся - нас с тобой.
- Ну знаешь! У нас так ребята в вагонах ни разу не орали!
- В вагонах - да, а дома?
И мы вспомнили давнюю историю, которую описали в своей первой книжечке "Правы ли мы?", историю о том, как мы учили сына быть аккуратным и не дали ему чаю после того, как он опрокинул свою чашку. Больше часа продолжалось "сражение" между нами и двухлетним карапузом, окончившееся, разумеется, нашей победой, о чем мы с удовлетворением и написали так: "...когда за обедом и на следующий день мы видим, как Алеша предусмотрительно отодвигает от края стола стакан всякие сомнения пропадают: надо делать так, как мы делаем".