— Представляю себе, что напишут газеты, — на этом парне явный отпечаток сотрудника ЦРУ. — Тоуленд оторвал с телекса лист бумаги и вложил его в папку. Через полчаса ему предстоит доложить о происшедшем командованию Атлантического флота. И что он может им сказать? — подумал он.

— Скажи адмиралам, что немцы собираются напасть на Россию. Кто знает, может быть, на этот раз им удастся захватить Москву, — посоветовал Лоу.

— Перестань, Чак!

— Ну хорошо, пошутил. Тогда, может быть, просто операция направлена на то, чтобы ослабить Россию и объединить Германию раз и навсегда. Такой будет позиция Ивана, Боб. — Лоу посмотрел в окно. — Перед нами классическая операция, проведенная русской службой безопасности. Этот Фалькен — глубоко законспирированный русский агент. У нас нет ни малейшей возможности узнать, кто он, откуда появился или, разумеется, на кого работает — если только не произойдет чего-то неожиданного, а я готов побиться об заклад, что такого не случится. Мы знаем — вернее, предполагаем, — что немцы не настолько безумны, но все указывает на них. Передай адмиралу, что происходит что-то катастрофически опасное.

Тоуленд так и поступил, хотя при этом подвергся жестокой критике со стороны командующего флотом, который желал получить достоверную информацию.

— Товарищи, через две недели мы начнем наступательные операции против сухопутных сил НАТО, — начал генерал Алексеев. Он объяснил причину такого шага. Собравшиеся командиры корпусов и дивизий бесстрастно выслушали его. — Государству угрожает более серьезная опасность, чем когда-либо за последние сорок лет. Мы потратили четыре месяца, чтобы привести наши армии в состояние высочайшей боевой готовности. Вы и ваши подчиненные отлично проявили себя, и я могу только сказать, что горжусь службой вместе с вами.

— Партийную артподготовку я оставлю политрукам. — По лицу Алексеева пробежала улыбка. — Мы профессиональные офицеры Советской Армии. Нам известна поставленная перед нами задача. Мы знаем, почему она поставлена. Судьба Родины зависит от того, насколько успешно мы выполним свой долг. Все остальное отступает на второй план, — закончил он. И тут же мелькнула мысль: чепуха, здесь нет ничего второстепенного.

— Приступайте, товарищ полковник, — произнес Алексеев по радиосвязи. На этот раз ему не понадобилось повторять: поставь меня снова в дурацкое положение, и тут же отправишься в Сибирь считать деревья! Генерал стоял на холме в пятистах метрах к западу от полкового командного пункта. С ним были его адъютант и член Политбюро Михаил Сергетов. Будто нарочно, подумал мрачно генерал, чтобы отвлекать меня от дел.

Сначала раздался грохот артиллерии. Они увидели вспышки задолго до того, как услышали гром разрывающихся снарядов. Артиллерийские установки вели огонь из-за другого холма, что находился в трех километрах отсюда, и снаряды проносились в воздухе со звуком, напоминающим треск рвущейся ткани. Партийный руководитель съежился, услышав этот звук, и Алексеев подумал: еще один штатский слабак…

— Мне всегда резал слух этот звук, — коротко пояснил Сергетов.

— Неужели вам приходилось слышать его раньше, товарищ министр? — недоверчиво осведомился генерал.

— Отслужил четыре года в мотострелковом полку, — объяснил Сергетов. — Так и не научился доверять товарищам, рассчитывающим зоны артобстрела. Понимаю, так говорить бестактно. Извините меня, генерал.

Затем послышались выстрелы танковых орудий. Приложив бинокли к глазам, они следили за тем, как огромные боевые машины выползали из леса, подобно каким-то кошмарным чудовищам. Выплевывая из своих длинноствольных пушек огонь, они понеслись по холмистой местности учебного полигона. Вплотную за танками следовали боевые машины пехоты, БМП. И тут же показались штурмовые вертолеты, которые слева и справа мчались к цели над самой землей, обстреливая ее управляемыми ракетами и разнося в клочья макеты бункеров и бронированных машин.

Цель штурма, расположенная на холме, скрылась от глаз за бесчисленными перемещающимся взад и вперед взрывами и фонтанами земли, поднятыми артиллерийским огнем. Алексеев опытным взглядом оценил результаты учений. Все, что находится на вершине холма, будет уничтожено. Даже в глубоком хорошо защищенном блиндаже, даже во вкопанном в землю танке подобный обстрел наведет ужас и нарушит координацию действий ракетных установок противника, выведет из строя систему связи, может быть, даже вызовет панику среди офицеров. Может быть. Но как с ответным огнем вражеской артиллерии? Какими будут действия противотанковых вертолетов противника, а также истребителей-бомбардировщиков, способных обрушиться на продвигающиеся вперед танковые батальоны? В бою столько неизвестных факторов, столько непредвиденного. Так много причин, почему приходится идти на риск, и не меньше причин, из-за которых рисковать не следует. Что, если бы на этом холме находились немецкие войска? Разве нам удалось испугать немцев — даже в 1945 году на подступах к Берлину?

Прошло двенадцать минут, прежде чем танки и боевые машины пехоты ворвались на вершину холма. Учения закончились.

— Неплохо, товарищ генерал. — Сергетов снял защитные наушники. Как хорошо оказаться далеко от Москвы, подумал он, пусть даже на несколько часов. Почему он чувствует себя здесь лучше, совсем как дома, чем в избранном им месте? Может быть, из-за этого молодого генерала? — Насколько я помню, расчетное время таких учений составляет четырнадцать минут. Танки и БМП действовали синхронно. Мне не приходилось видеть штурмовые вертолеты, но и они произвели на меня хорошее впечатление.

— Наибольшее улучшение, товарищ министр, отмечено в координации действий пехоты и артиллерийского огня в заключительной фазе штурма. В прошлом их преследовали постоянные неудачи. На этот раз все прошло надлежащим образом, а это совсем не просто.

— Уж это-то мне хорошо известно, — засмеялся Сергетов. — Рота, в которой я служил, не понесла потерь во время учений, а вот двое моих друзей попали под разрывы снарядов своей артиллерии и получили ранения, к счастью, не смертельные.

— Извините меня, товарищ министр, но мне приятно слышать, что члены нашего Политбюро тоже несли службу в армии. Это намного упрощает ситуацию для нас, бедных солдат. — Алексеев понимал, что неплохо иметь друзей в высших эшелонах власти, а этот министр казался разумным человеком.

— Мой старший сын вернулся с военной службы в прошлом году, а младший тоже будет отбывать воинскую повинность, когда закончит университет.

Генералу Алексееву редко приходилось так удивляться. Он опустил бинокль и взглянул на высокого партийного деятеля.

— Можете не говорить об этом, товарищ генерал, — улыбнулся Сергетов. — Да, я знаю, что слишком мало детей высокопоставленных партийных чиновников проходят службу в армии. Я выступал против этого. Те, кто руководят государством, в первую очередь должны подчиняться его законам. Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

— Пойдемте, товарищ министр. Лучше разговаривать сидя. — Они направились к бронированной штабной машине генерала Алексеева. Адъютант дал команду экипажу освободить бронетранспортер, а затем ушел и сам, оставив двух руководителей внутри модифицированной боевой машины пехоты. Генерал достал из шкафчика термос с горячим чаем и наполнил два металлических стаканчика коричневой жидкостью, от которой шел пар.

— За ваше здоровье, товарищ министр, — шутливо произнес Алексеев.

— И за ваше, товарищ генерал, — отозвался Сергетов. Он отпил пару глотков и поставил стаканчик на откидной столик. — Насколько мы готовы к операции «Красный шторм»?

— Изменения к лучшему в армейских частях с января этого года просто поразительны. Личный состав подтянут и дисциплинирован. Они непрерывно проходят учения по боевой подготовке. Если уж честно, мне хотелось бы получить еще два месяца, чтобы достичь пика готовности, но и сейчас, на мой взгляд, личный состав сможет выполнить поставленную перед нами задачу.