За огромными окнами кафе каждый раз разыгрывался интересный спектакль. Хорошо одетые люди, сидя за квадратными столиками, курили, разговаривали, читали газеты. Официанты в белых куртках носили подносы с тарелками, стаканами, чашками. Один из них делал это с такой ловкостью и изяществом, что я буквально не сводила с него восхищенного взора, завидуя в душе его умению и проворству, с каким он носил поднос, уставленный всякими яствами.

Вот он подходит к столу, за которым сидят двое мужчин с дамами, и ставит перед ними чашки с длинными ложками. Глаза у всех четверых так и горят. Они берут ложки, что-то ими зачерпывают, быстро подносят ко рту и расплываются в довольной улыбке. Что же такое в этих чашках?

Почему от них не идет пар?

Я схожу с тротуара и вдруг вижу — на окне висит табличка:

Холодный кофе

Так вот оно что, этими длинными ложками они помешивают холодный кофе! Значит, этот кофе не пьют! Оказывается, его едят!

Холодный кофе едят.

Какой же он, холодный кофе?

Дома мы пили горячий ароматный ячменный кофе с молоком. Каждое утро за завтраком мы пили горячий кофе.

Мама крошила в миски черный хлеб и заливала его горячим кофе. Хлеб сразу раскисал, и не было для нас в те годы лучшего завтрака, чем наш утренний горячий кофе с хлебом.

Какой же этот холодный кофе, которым господа лакомятся в кафе?

Прошло время, протекли годы, и я отгадала все свои загадки. Разгадала тайну Дравы, над которой зимой стелился пар, — и чем холоднее была вода, тем гуще был этот морозный пар; и холодный кофе перестал быть для меня загадкой.

Однако их место заняли другие, куда более трудные загадки. И хотя я знаю, что мне их никогда не отгадать, они все равно не оставляют меня в покое.

Преподобная сестра, наша классная руководительница, велела всем нам после обеда явиться в гимнастический зал.

— Вы станете орлами! — торжественно объявила она.

Я смотрела на нее с любопытством.

Орлы? Соколы?

Кирилл уже был соколом.

Мне хотелось лишь одного — заниматься гимнастикой.

В раздевалке при гимнастическом зале нас встретила сестра Стана.

— Не знаю, какая из нашей Бранки гимнастка, — вздохнула мама. — Она такая маленькая…

Я взглянула на маму, потом на сестру Стану. Сестра Стана улыбнулась, взяла меня за подбородок и сказала:

— Не волнуйтесь! Ведь у орлов бывают птенцы — орлята! Орлята тоже летают, и она полетит.

Мама ушла. Я облачилась в черные сатиновые шаровары и майку и обула самодельные тапочки.

Сестра Стана дала свисток. Мы построились в шеренгу. Я была последней в шеренге, но меня это не огорчало — лишь бы заниматься физкультурой.

Сестра Стана объявила нам, что теперь мы орлицы, сестры тех орлов, что парят под облаками, над горными вершинами, совсем близко от бога. Мы должны гордиться тем, что стали орлицами. И напоследок воскликнула:

— Салют!

— Салют! — крикнули мы в ответ.

— Отныне это ваше приветствие. Всюду здоровайтесь так! И дома тоже! Даже на улице! — сказала сестра Стана, сверкнув своими черными глазами. Вспыхнувший в них огонь зажег и воодушевил нас.

Уже с порога кухни я закричала:

— Салют!

Брат бросил на меня изумленный взгляд и вызывающе ответил:

— Привет, девчонка!

„Привет!“ — так здоровались соколы. Мама, готовившая ужин, не проронила ни слова.

— Салют! — громко повторила я.

Кирилл принял вызов.

— Привет! Привет! — громко воскликнул он.

А я долдонила свое:

— Салют! Салют! Салют!

Мы уже готовы были сцепиться, но тут вмешалась мама.

— Еще чего выдумали — ссориться из-за того, как поздороваться! Чтоб дома здоровались, как все нормальные люди: „Добрый день!“, „Доброе утро!“, „Добрый вечер!“, „Покойной ночи!“. И чтоб ничего другого я больше не слышала.

Я очень любила гимнастику, хотя и была последней в шеренге. Когда же сестра Стана командовала: „Направо оборот“ и еще раз „Направо!“, я сразу становилась во главе шеренги и все другие шли за мной.

Мы прыгали через рейку, кувыркались, вертели обручи, прыгали в длину и в высоту, через козла и через коня.

Сестра Стана спросила, состоят ли наши братья и сестры в дружине орлов. Я покраснела. Сердце мое забилось — сказать про Кирилла? Сказать, что он вступил в дружину соколов?

— Мой брат сокол! — выпалила я.

— Бранка, это нехорошо, что твой брат водится с соколами. Попробуй его перетянуть к орлам.

— Хорошо.

Наш Кирилл, по выражению сестры Станы, был крепким соколиным орешком. Я не верила, что сумею увести его от соколов, но все же решила попытать счастья.

— Кирилл!

— Чего тебе? — Он поднял на меня глаза.

— Кирилл, переходи к орлам!

— Я? К орлам? Ты, Бранка, случаем, не рехнулась?

— Подумай, Кирилл!

— Бранка, ты думаешь, что ты орлица?

— Да, орлица…

— Ты сова! Совы и сычи — вот вы кто! Совы и сычи — ночные разбойники, — дразнил меня брат.

— Я орлица! Орлица!

— А я сокол! Соколенок!

Обуянная гневом, я бросилась на него с кулаками, но он мигом вытянул вперед ладони, принимая на них все мои хлипкие удары. А потом воздал мне сторицей.

В другой раз я принялась дразнить его уже с кухонного порога:

Кирилл выслушал меня до конца и запальчиво крикнул:

— А ну-ка, повтори!

Так на же тебе, негодник! Получай! Я орала во все горло. Но Кирилл и на этот раз не остался в долгу:

Кирилл и впрямь твердый орешек, настоящая соколиная косточка! Пусть же узнает об этом сестра Стана!

Мама в который уже раз рассказывала, как учитель в Крапиве описывал ребятам итальянцев.

— Итальянцы маленькие, говорил он, и шажки у них мелкие, такие мелкие, что я при всем желании не могу вам этого изобразить. Лучше я вам рукой покажу, как шагают итальянцы.

Мама вытянула большой и указательный пальцы, и они быстро забегали по столу.

Мы с Кириллом держались за бока от смеха Вдруг он перестал смеяться и насмешливо спросил:

— А как шагаете вы, орлы?

— Как?

— А вот как! Можешь полюбоваться!

И он заходил по кухне торопливыми семенящими шажками. Я готова была лопнуть от злости.

— А как ходите вы, соколы?

— Как?

— А вот как!

И я зашагала широким размашистым шагом, так смешно раскорячив ноги, что мама и брат так и закатились. Мне же было не до смеха. Меня душили слезы ярости.

На сборе орлов мы стояли полукругом в белых фартуках и в белых панамках.

Пели мы, подражая движениям прачек, -

Я вернулась со сбора. Кирилл, видевший наше выступление, заявил, что это умора, а не гимнастика. Орлы никудышные гимнасты, а уж орлицы…

И он принялся нас передразнивать. Вытянул руки, сжал кулаки, правый кулак рывком засунул под левую мышку левый — под правую. Эти нелепые движения он делал так быстро, что я видела только бессмысленное мелькание рук.

Кирилл так насмехался над нами, что я не выдержала. Яростно кинулась я на брата, начала колошматить его кулаками по спине. Он спокойно стоял на месте, а глаза его говорили, что он даже не чихнет от моих смешных колотушек.